На далеких рубежах - Гребенюк Иван (книги бесплатно без регистрации txt) 📗
Неожиданно среди хвороста, валежника и всякого мусора, принесенного рекой из тайги и сбившегося у берега, Байрачный заметил торчавший из воды подошвой кверху сапог. Раскачиваемый набегавшими волнами, сапог то погружался в воду, то снова всплывал.
— Эй, хлопцы! — окрикнул Байрачный товарищей. — Сюда! Похоже, что здесь утопленник.
— Пуганая ворона куста боится! — недоверчиво бросил Телюков.
— Да что вы, товарищ капитан, — возразил летчик, — идите сюда! Скорее!
Летчики оставили свои удочки и поспешили на зов. Убедившись, что из воды действительно торчит сапог, они сняли с лодок веревки, связали их, сделали петлю. После нескольких неудачных попыток Телюкову удалось заарканить сапог. Потянули — тяжело. Еще раз поднажали вместе и ахнули от неожиданности. Из воды показалась сперва одна нога, затем другая, и наконец на поверхности появилось тело человека с портативной радиостанцией на спине.
На утопленника было страшно смотреть. От головы остался один череп, кисти рук отсутствовали. Кожа и мясо, очевидно, стерлись о камень, когда утопленника несло течением.
Не прикасаясь к трупу, летчики оставили его на острове и отправились домой. Вскоре на остров прибыла группа врачей и следователей. У утопленника были обнаружены документы — паспорт, размокшие до основания бумаги, прочитать которые не удалось. Никаких надписей, кроме цифр, не было обнаружено ни на радиостанции, ни на пистолете. Сошлись на одном: это, вероятно, и был тот самый таинственный радист, который подавал в горах сигналы и найти которого, несмотря на самые тщательные и длительные поиски, не удавалось.
Как он попал в реку, так и осталось загадкой. Шли летчики ловить рыбу, а поймали мертвого шпиона. В своем рапорте на имя командира полка капитан Телюков, учтя горький опыт потерпевшего аварию Байрачного, писал:
«Крючки на резиновой лодке — штука небезопасная, особенно для таких рыболовов, как лейтенант Байрачный. Предлагаю: либо вовсе их изъять, либо иметь на леске не более одного крючка. На искусственную насадку рыба не идет, нам, по крайней мере, поймать не удалось ничего».
Понедельник. Вторник. Среда. Третий день слоняются по аэродрому офицеры-посредники с белыми повязками на рукавах, а тактические учения все не начинаются.
Надоело подполковнику Поддубному отвечать на вопросы подчиненных: «Когда?» Разве он знает! Не знают этого, вероятно, и посредники. Никто не знает, когда именно прозвучит сигнал тревоги. Он прозвучит неожиданно — днем или ночью, утром или вечером, а когда точно — неизвестно. Скорее всего, утром. Так думают все, по крайней мере, до последнего времени войны начинались на рассвете… А тактические учения — это та же война, только без крови и жертв.
Учебная тревога незримо поселилась в солдатской казарме, проникла в квартиры офицеров и сверхсрочников, притаилась за темными шторами… И весь авиационный полк напоминал сжатую пружину, готовую при первом слове «тревога» расправиться и привести в действие мельчайшие детали сложного механизма.
С самого утра и до позднего вечера не гаснул свет в квартире командира полка. Многие, видя этот свет, думали, что командир тоже не спит, ожидая сигнала тревоги. Но не спала одна лишь Лиля. Она взяла в штабе пишущую машинку и перепечатывала свои очерки о Телюкове. Да, это были очерки — жанр окончательно определился, и если их примут в редакции и напечатают, то она, Лиля, найдет свое призвание в журналистике.
Она поведает читателям о романтике летной службы, исполненной героизма и творческих дерзаний, о славных делах летчиков-перехватчиков.
Долгое время Поддубный скептически относился к литературным, как он называл, упражнениям жены, хотя смотрел на это сквозь пальцы: чем бы мол дитя ни тешилось… Но после того как прочитал первые несколько очерков, мнение его резко изменилось. Очерки не на шутку взволновали его. Он начал помогать жене, всячески поощрять ее, и Лиля работала с большим подъемом, настойчиво и тщательно отшлифовывая буквально каждую фразу, перечитывая по нескольку раз одно и то же.
Лиля, выросшая в авиационных городках, тоже считала, что тревога будет объявлена утром. Просыпаясь еще в предрассветных сумерках, она, прежде чем садиться за машинку, варила мужу его любимый черный кофе.
Но случилось так, что тревогу объявили в четверг к концу дня, когда ее меньше всего ожидали. Одних она застала в дороге — возвращались с аэродрома, других — в учебных классах, некоторых — в столовой, а иных — в гарнизонной бане. Легко себе представить, какая поднялась суматоха.
«Авиаторов на аэродром!» — надсадно взывали сигналы. И люди мчались на аэродром к боевым машинам.
«Волга» Телюкова стучала по ухабам подрессорниками — в ней каким-то образом разместились шестеро пассажиров. Скорее, скорее, потому что офицеры-посредники стоят с часами в руках. На учете каждая секунда!
Подполковник Поддубный принимает рапорты от командиров эскадрилий. Вторая — в боевой готовности. Третья — тоже. А первая? Что ж такое с первой? Почему так долго возятся летчики с новых самолетов? Готово! Ах, черт вас побери!
— Полк в боевой готовности! — докладывает Поддубный комдиву и с опаской обращается к посреднику: — Ну, что там? Уложились? — Ему некогда даже было засечь время.
— Не волнуйтесь: раньше срока.
У Поддубного отлегло от сердца. И все же ему досадно: первая эскадрилья, а собралась по тревоге последней. Он раскрывает блокнот и делает для себя пометку: «Ракетчики долго шнуруются. Подогнать, тренировать».
Это первое замечание, касающееся тактических учений. А их будет много, больших и небольших, значительных и незначительных, о которых затем пойдет речь на разборах полетов.
Поднятые по тревоге летчики — в боевой готовности. Что ж будет дальше? Об этом знают лишь генералы и штабные офицеры, которые планировали эту войну без крови, потерь и увечий.
Как сообщил майор Гришин, в районе полетов появился самолет, пилотируемый генералом Ракитским. Значит, будет нечто значительное, ибо там, где генерал Ракитский, легких учений не бывает.
Близится ночь. Из-за моря подымается облачность, постепенно обволакивая безбрежную ширь небес. Гаснут созвездия. Синоптики предсказывают развитие грозовой деятельности.
Чашечки аэрорумбометра, днем стоявшие почти неподвижно, набирают скорость. Наплывают тучи — их гонит ветер.
Из будки СКП видно, как далеко-далеко в поле мигают огоньки. Это медики и санитары оборудуют пункт медицинской обработки личного состава. Но почему в поле? Испокон веков госпитали и лазареты размещались в лесах. Ну да, все правильно. Если поблизости упадет атомная бомба, то загорится тайга. Верное решение принял командир тыла — этого старого воробья на мякине не проведешь!
Подполковник прислушивается к эфиру; его не перестают волновать вопросы: когда пойдут цели, откуда, на какой высоте? Но не слышно никаких команд, никаких позывных. Штаб и КП притаились, молчат. Тишина.
На аэродром прибыла солдатская кухня. Еду развозят по капонирам, и авиационные специалисты ужинают, не отлучаясь от самолетов. Порядок! А вот о том, чтобы накормить летчиков и техников, не позаботились. Поддубный снимает трубку, вызывает начпрода:
— Еду для офицеров тоже развести по стоянкам… Что? Мобилизуйте всех подчиненных. Все! Действуйте!
В двенадцать ночи с полка неожиданно сняли боевую готовность. Люди устраивались кто где, большей частью укладывались группами на брезентах. Но вскоре с воем, шумом и треском налетела гроза. Летчики закрывались в кабинах самолетов, а техники и младшие авиационные специалисты прятались от дождя в перекрытых блиндажах, в кабинах автомобилей, в клубной и санитарной машинах.
Полтора часа бушевала гроза. Дождь лил как из ведра. Но вот облачность переместилась к северо-западу, и над аэродромом вновь затеплились звезды, серой прозрачной дымкой подернулось небо.
В буду СКП, где сидели руководящие офицеры полка, зашел подполковник Рожнов, мокрый, измазанный с ног до головы грязью.
