Грустный день смеха (Повести и рассказы) - Дубровин Евгений Пантелеевич (читать книги бесплатно полные версии txt) 📗
В первые часы мне не удалось рассмотреть своего отца, так как мы все были заняты матерью. Она несколько раз падала в обморок. Говорит-говорит с отцом, вдруг упадет на пол и почти не дышит. Но потом она немного успокоилась, отец умылся и стал распаковывать свой рюкзак. Он достал оттуда консервы, сало, зеленую фляжку со спиртом, большой кусок белой атласной материи.
— Это тебе на платье, невеста, — сказал он матери. — Из парашюта…
Мать взяла материю, подошла к зеркалу и распустила кусок до пола. Фигурой она действительно была похожа на невесту — тоненькая, а лицо обветренное и морщинистое…
— Господи, старая-то какая… — Мать опустила руки и заплакала.
— Ну-ну, — отец отобрал шелк, — ты у меня еще красавица. А что же мальцам подарить? Игрушек у меня нет…
— Игрушки… — сказала мать. — Для них порох да бомбы игрушки.
— Нате-ка вам планшет. В школу будете книжки носить.
— А противогаза у вас нет? — спросил я.
— Нет… — Отец погладил меня по голове. — Какой большой ты стал… А зачем тебе противогаз?
— На пращи, — ответила за меня мать. — Воробьев да стекла бить. Они и планшет порежут. Такие разбойники… Слава богу, ты пришел…
— Ничего, они хорошие ребята, — сказал отец. — Ишь какие орлы. Со старшим уже можно выпить. Сколько тебе, Виктор?
— Четырнадцать.
— Верно.
Отец усадил нас рядом с собой и взял фляжку.
Матери и мне он лишь слегка плеснул в стаканы, а себе налил полкружки.
— За победу! — сказал он и выпил все до дна, не поморщившись.
— За то, что… живой. — Мать поперхнулась и зарыдала. — Теперь… у детишек… отец… Есть отец… Толя! Господи! Толя!
Этот вечер прошел словно во сне. Верилось и не верилось, что сидящий рядом жилистый человек с длинными черными усами мой настоящий отец. Мать, наверно, испытывала то же самое. Она или закрывала глаза и качала головой, слушая бессвязную речь отца, или подходила к нему и плакала, упав на плечо, а то, не стесняясь нас, начинала обнимать и целовать.
Отец много говорил, перебивая сам себя, перескакивая с одного случая на другой. То он рассказывал, как попал в окружение, то про первый бой, то как убили друга, то про войну в партизанах, то про Францию, куда он попал в конце войны.
Я много читал книг про войну, но приключения отца были похлеще любой книги. Рассказывая, отец сильно волновался: лицо шло красными пятнами, руки дрожали.
— Ладно, ладно. — Мать завинтила фляжку. — Потом доскажешь. Иди ложись…
Она отвела отца в спальню и стала снимать с него сапоги.
— Постой, я сам… — бормотал отец и счастливо улыбался, гладя мать по волосам. — Я же не раненый… Это раненым…
Мы взяли по куску сала, планшет и улизнули во двор. Было уже темно, но я разглядел, что возле нашей калитки кто-то стоит. Это оказался сосед-бухгалтер.
— Это… отец? — спросил он хриплым голосом.
— Ага, — ответил Вад, жуя сало. — Он в партизанах воевал и во Франции был. Видали, какой планшет?
Семен Абрамович взял планшет и помял его в руках.
— На подметки хорош…
— А матери он целый парашют принес.
— Ну ладно, я пошел, — сказал бухгалтер. — Мне еще отчет делать… Вы заходите…
Семен Абрамович ушел, хромая сильнее, чем всегда.
— Переживает, — сказал Вад.
— А как же ты хотел? Никто даже и не думал…
— Пацаны подохнут от зависти. Теперь мы с ним и фрица откопаем, и сторожу накостыляем, и итальянку разминируем.
— Ты думаешь, он будет ходить с нами? — усомнился я.
— А что ему еще делать? С войны отдохнуть надо.
Вад был прав. Все, кто приходил с войны, обычно первое время отдыхали: пили, ходили по улицам с гармошкой, ловили на речке рыбу.
На завтра у нас были обширные планы. Мы решили посвятить в них отца.
Первое недоразумение
Отец проспал, наверно, часов до девяти. В это время мы бы уже были бог знает где — в отличие от других пацанов мы с братом любили рано вставать, — но сейчас мы слонялись по дому и изнывали от безделья. Мать давно уже приготовила завтрак, а отец все спал. Спал он очень неспокойно. В щель было видно, как он ворочался, хмурил лицо.
— Наверно, ему про войну снится, — сказал Вад. — Вот бы посмотреть.
Когда мать ушла за водой, мы пробрались в спальню и стали разглядывать отца. Из-под одеяла виднелись грудь и руки. Они были все в шрамах.
— Это собаки, — сказал я. — Помнишь?
— Ага… Даже на горле…
— И пальцев на ноге нет…
— Где? — Вад нагнулся и уронил планшет, с которым не расставался со вчерашнего вечера.
От звука отец проснулся. Он сел и уставился на нас немигающим взглядом. Очевидно, не мог понять, где находится.
— А… это вы, орлы… Идите сюда… Что делаете?
— Вы мины разминировать умеете? — спросил Вад.
— Приходилось. А зачем вам?
— Тут рядом итальянская машина заминирована. Вот бы ее раскурочить.
— Мины дело рискованное, — сказал отец. — Пошли лучше завтракать.
После завтрака отец вышел на крыльцо покурить. Мы уселись рядом.
— Может, сходим к машине? — опять спросил Вад.
Отец пыхнул цигаркой.
— Давайте плетень обмажем. Совсем завалился. Вы сходите на базар и насобирайте соломы, а я пока приготовлю глину.
Мы с Вадом уставились друг на друга. Вот это номер!
— Нам плетень не нужен, — сказал я. — Коров и коз на нашей улице совсем нет.
— Все равно непорядок, когда дом разгорожен. — Отец встал, поднял половинку кирпича и аккуратно потушил об него окурок. — Крыша у нас тоже вся дырявая. Так нельзя. Надо было толем залатать. Ты, Виктор, уже большой…
Мы с Вадом одновременно подняли головы и посмотрели на крышу. Действительно, какой-то гад забросил колесо от тачки и разбил несколько черепиц.
— Ерунда, — махнул я рукой. — Даже в самый сильный дождь не протекает.
— Не протекает, так может протечь. Ну, пошли, за работу. Пока мать обед приготовит, мы сделаем плетень.
— Может, лучше вечером? Сегодня будет жаркий день.
— Чего терять зря время?
Отец направился к плетню и стал его разбирать.
Мы потоптались. Потом взяли мешки и поплелись на базар. Вот тебе и фриц, итальянка, речка и грибы.
— Какой деловой, — сказал Вад. — И отдыхать не хочет.
— Это ему в охотку, — успокоил я брата. — Соскучился по дому. День-два повозится, и надоест.
Может быть, мы и принесли бы солому. Даже наверняка бы принесли, потому что дело это нетрудное, но когда мы явились с мешками на базар, туда как раз приехал цирк и мы проторчали возле него весь день, наблюдая, как проворные люди в блатных кепочках таскали клетки со зверями и натягивали на колья брезент. Про солому мы совсем забыли, тем более что мешки куда-то задевались. Только к вечеру, когда цирк был установлен, пустые желудки напомнили нам, что пора идти домой.
Подойдя к дому, мы не узнали его. Стены были свежевыбелены, крыша залатана, но самое главное — чаш растрепанный, хилый плетень превратился в прочную, крепкую ограду. Во дворе тоже были изменения: трава выкошена, дорожка к уборной посыпана песком.
Когда мы вошли, отец с матерью ужинали.
— Я тебе говорила, — сказала мать. — К ночи явятся.
— Где были? — спросил отец.
— На базаре. Цирк приехал, — бодро сказал я.
— Мешки в сарай положили?
— Их у нас украли…
— Толя! — закричала мать. — Ты видишь? Ты теперь видишь? Новые мешки! Я за них пятьсот рублей отдала. Накажи их, негодяев!
— Садитесь есть, — сказал отец строго. — На первый раз прощаю, но чтобы этого больше не было. Раз родители сказали, надо выполнять.
— Выполнять… — подхватила мать. — Я уж и слово это забыла. Совсем от рук отбились! С утра до ночи гоняют по лесу да на речке. Недавно мину приволокли. Страшная, вся ржавая, а они ее молотками дубасить.
— Это не мина, а фаустпатрон, — сказал я. — Он был разряженный.
Отец нахмурился:
— Нашли игрушку.
— Недавно такой страшный случай был… лежал в лесу снаряд…
— Не снаряд, а бомба.
