На далеких рубежах - Гребенюк Иван (книги бесплатно без регистрации txt) 📗
— Гм, — ухмыльнулся старик. — Глупый ты, Грицько! Думаешь, как я уже стар, так ничего и на разумею?
Биби смутилась. Помогла отцу снять сапоги и подала домашние шлепанцы. Потом, достав чистое полотенце, повела тестя на кухню умываться. Умывшись, Гордей Захарович причесался перед зеркалом, разгладил усы и наклонился над узлами. Вытащил окорок домашнего копчения, колбасу, залитую смальцем, и четыре бутылки, заткнутые кукурузными початками и залепленные воском.
— Самогонка?
— Свой первачок.
— Запрещается ведь гнать.
— А я так, чтоб никто не знал. За хатой в вишняке, и ни синь пороху.
— Давайте спрячем, а то обещал зайти к нам замполит.
— А он что, участковый у вас? Акт составит?
— Совестно, батя! Отец офицера, секретаря комсомольского комитета — и вдруг самогонщик.
— А это не вашего ума дело. Из своего сахара гнал, два мешка заработал в колхозе.
— Ну вот: сахар переводите!
— Говорю, не твоего ума дело! — сердито повторил Гордей Захарович. — И не ворованный сахар. Ступай и кличь в гости своего командира. Аль, может, он у вас такой, что нос задирает?
— Нет, он не такой. Но водки, а тем более самогонки не пьет.
— Болтай!
— Правду говорю.
— Печенка больная?
— Нет. Просто не пьет. У нас так: либо летай, либо пей. Одно с другим не сочетается.
— И ты не пьешь?
— Нет.
— Это хорошо, сынок, что не пьете, — переменил тон старик. — Пьяный силе своей не хозяин. Правильно поступаешь. Запомни: пьяного речи — трезвого мысли. Выпьешь на копейку, а наболтаешь на рубль… А при твоей работе… молчок! Это я понимаю. Да, горилка до добра не доведет. Помнишь дядю своего Марка? Ну, того, что служил на заводе на винокуренном? Так вот, было дело — дорвался до бочки, как вол до воды, — и уже не поднялся. Так и сгорел, горемычный. Люди бают, видели, как дымок сизый вылетал со рта.
— А для чего ж вы гнали, да еще сюда привезли?
— Как это для чего? — искренне удивился Гордей Захарович. — Свадьбу справим, как водится среди добрых людей. Покличешь еще Скибу Петра. Письмо ему передал старый Скиба. Вместе думали ехать, да он комбайнером в колхозе… Не ослобонил председатель.
Опорожнив узлы, Гордей Захарович кликнул невестку, велел ее все убрать на кухню, а сам сел на стул и посадил рядом сына.
— Ну, сказывай, сынок, что оно тут и как. На реактивном летаешь?
— Теперь все самолеты-истребители реактивные.
— И у американцев тоже?
— Тоже.
Гордей Захарович ближе пододвинулся со своим стулом к сыну, спросил шепотом:
— А скажи, Грицько, начистоту: у кого лучше самолеты — у нас или у американцев? Про ракеты — известно, наши лучше; наши взлетают, а ихние в море падают. А вот как с самолетами, а?
— У американцев тоже авиация сильная, но таких самолетов, как наши, у них еще нет.
— Ага, стало быть, и по самолетам мы их обскакали?
— Обязательно.
— Это хорошо, матери его ковинька! — бравым жестом подкрутил усы Гордей Захарович и снова понизил голос: — А вот, это недавно, перед тем, как весне быть, газеты писали — я, правда, сам не читал, — что наши обстреляли самолет американов, — тот залетел на нашу территорию. Скажи, это как же прикажешь понимать? Мы с кумом думали-гадали, да и решение вынесли такое: коль американ тот домой не воротился, стало быть, наши его и порешили.
— Правильно. Было такое дело. Замполит одного сбил, а двух — командир звена капитан Телюков.
— И они таки вправду заблудили, американы, или, может, случилось так, как с нашим соседом когда-то: пустил он своих овец на наш выгон, а когда мы загнали их к себе в кошару, сосед взмолился: «Так и так, бедные овечки заблудились, верните!»
Байрачный рассмеялся:
— Конечно же дело не в этом. Враки это все. Ведь мы же ни разу не заблудились.
— Я тоже думаю — враки. Ну, а ты, Грицько, никого еще не сбил?
— Пока нет.
Биби тем временем хлопотала на кухне — готовила обед. Пошептавшись с женой, Грицько пошел к Телюкову, попросил у него «Волгу» и съездил в Каменку. Вернувшись с покупками, он застал отца в обществе замполита и односельчанина Петра Скибы. Все втроем сидели за накрытым столом.
Замполит, впрочем, вскоре поднялся. Прислушавшись к гулу самолета, он заметил:
— Кажется, командир летит от полковника Жука. Надо пойти встретить. — Простился и ушел.
Следующей ночью полковник Жук пустил трех бомбардировщиков: двух — почти на практическом потолке, а одного — на бреющем. Экипажи сыпали в воздухе противолокационную фольгу.
Это было то, чего так настойчиво добивался подполковник Поддубный.
Ну что ж, видно не зря побывал он у полковника Жука.
Глава тринадцатая
Над горным кряжем серебром рассыпался Млечный Путь. Небо усеяли звезды — крупные, небольшие и совсем маленькие, едва заметные. Приглушенно доносится шум морского прибоя. Капитан Телюков лежит навзничь возле своего самолета и не просто любуется бархатным ночным небом, а старательно изучает и запоминает конфигурацию и взаиморасположение созвездий. Многие из них, особенно те, которые ближе к Полярной звезде, он свободно мог бы показать на немой карте звездного неба, а то и начертить на листе бумаги, как чертят летчики район полетов.
Телюков лежит на земле, зашнурованный в компенсационный костюм, а мысли его далеко — в беспредельных просторах Вселенной. Его настолько захватила перспектива полета в космос, что он даже отказался от мысли поступить в академию — не поехал сдавать экзамены, хотя не сомневался, что сдаст их успешно. Академия от него никуда не уйдет, можно поступить и в следующем году. А вот слетать в космос — это невероятно заманчиво.
Как летчик, он понимал, что если ученым и конструкторам удалось уже разрешить проблему возвращения корабля на Землю, то на очереди полет человека. И с тем большим нетерпением ждал он вызова в школу космонавтов. Ждал каждый день, докучая своими вопросами начальнику штаба подполковнику Асинову, и возмущался, когда тот отвечал:
— Там и без вас есть кому летать.
«Там» — это в Москве, и Телюков завидовал летчикам, которые служили неподалеку от Москвы.
Шел второй час ночи. Из-за моря выплыл ущербный месяц. Большая Медведица, незаметно оборачиваясь вокруг Полярной звезды, уперлась лапой в горную гряду. Увидя возле соседнего самолета неподвижно застывшую фигуру лейтенанта Скибы, Телюков подозвал его к себе:
— Ну, как дежурится, лейтенант? Вздремнули?
— Да нет. Никак не приучу себя к отдыху во время ночного дежурства. Сплю больно крепко, боюсь проспать сигнал боевой тревоги.
— Это без привычки.
— А вы тоже не спали?
— Комары не дают. И водится же этакая нечисть на нашей планете!
— О, нечисти на нашей планете хоть отбавляй, — многозначительно заметил Скиба, присаживаясь рядом на брезент. — Я вот частенько думаю: до чего подлы и бессовестны империалисты. Наш народ строит коммунизм, кладет кирпич за кирпичом, а проклятые империалисты лезут, мешают. Не разбойники, а? И в то же самое время кричат, будто мы им угрожаем. Иной раз такая досада возьмет… Так бы и задушил этих крикунов собственными руками…
— Вы, лейтенант, как я погляжу, становитесь истым воином, — заметил Телюков. — И вот что я вам скажу. Это еще не воин, который умеет обращаться со своим оружием. А вот если жжет у него сердце, если он исходит гневом к тем, кто угрожает мирной жизни его народа, — это подлинный солдат. У такого и рука не дрогнет в бою, потому что он всем существом своим осознал, что борется за святое дело. Вот я скажу о себе. Сбил я двух нарушителей границы. Один из них явно — американец. А другой — черт его знает чей он и откуда залетел. Так вот, когда я шел в атаку, то почти ничего не чувствовал, кроме жгучей ненависти. Понимаете? Пламени в сердце… И больше ничего. «Ну, чего ты, вражья сила, — думаю, — лезешь к нам, непрошеный, незваный? Сгоришь ведь или утонешь! Съедят тебя крабы и раки или акула подхватит — ну и черт с тобой! Не лезь!» Так-то, брат! Все идет от сердца. Конечно, вы еще в бою не были и не ощущали этого. Но будете ощущать то же самое, обязательно будете!
