На росстанях - Колас Якуб Михайлович (книги полные версии бесплатно без регистрации .TXT) 📗
— Приятно слышать такие отзывы о нашем брате, — вставил слово Турсевич. — Да оно, может, и правда. Но не надо забывать одного обстоятельства: посади ты его возле вкусного и жирного пирога — так не споткнется ли и наш брат, как ты думаешь?
В приятельской беседе, в воспоминаниях о прошлых днях, о товарищах и общих знакомых время шло незаметно. Бабка Параска приготовила закуску, накрыла стол белой как снег скатертью, поставила тарелки, положила ножи и вилки и затем принесла из кухни вместительную сковороду с душистыми шкварками и яичницей. Вскоре появились и знаменитые картофельные пирожки.
— Ну, что ты скажешь про бабку Параску? — спросил Лобанович.
— Молодец твоя бабка! — похвалил Турсевич.
— И легенда об учительской бедности не совсем отвечает действительности, — сказал Лобанович, показывая на сковороду со шкварками, на полбутылки водки и на картофельные пирожки. — Ну, так давай пропустим по чарке. За нашу встречу, за нашу учительскую бедность, за чистоту и святость!
— Принимаю! Аминь! — подтвердил Турсевич, берясь за чарку.
XXI
Старые друзья-приятели Турсевич и Лобанович разместились в квартире наилучшим образом. Все поделили, размежевали, и никто ни в чем не мешал другому. Может, этому способствовала учительская бедность, о которой рассказывал Турсевич, и учительская "святость и чистота", за которые поднимал чарку Лобанович.
Каждый из них в меру своих душевных сил и в соответствии с особенностями своего характера приносил дань на алтарь дружбы и товарищества, если говорить высоким стилем. В определенные часы они разбредались кто куда. У каждого была своя дорога. Турсевич брал учебник, шел куда-нибудь в тихий уголок и старательно занимался подготовкой в институт. По сердцу пришлось ему верханское кладбище, особенно после того как Лобанович рассказал о неизвестной влюбленной паре, нашедшей себе там тихое пристанище и убежище. Сам хозяин также имел свои излюбленные местечки для прогулок — отправлялся в лес по грибы, хоть напасть на такое нетронутое местечко и на такое множество боровиков, как довелось ему недавно, больше не случалось.
В определенные часы приятели сидели вместе, беседовали, спорили, не соглашались друг с другом, но не выходили за границы дружбы. Этому способствовало, видимо, и то обстоятельство, что друзья жили под одной крышей не очень долгое время. Они считали, что знают друг друга до самых что ни на есть мельчайших подробностей. Но в народе бытует простая и мудрая пословица: "Чтобы узнать человека, нужно съесть с ним пуд соли". Наши друзья не съели еще и одного фунта соли, а между ними уже начали возникать споры, которые чем дальше, тем больше разъединяли их и воздвигали между ними стену, разрушить которую было не так легко. Поводом для таких споров обычно была Государственная дума, вернее сказать — политическая обстановка в стране. Турсевич в своих политических устремлениях не шел дальше кадетской партии, она была для него политическим идеалом.
— О, если бы только в России добились того, что ставит своей политической программой конституционно-демократическая партия! — говорил Турсевич. — Уже один тот факт, что в кадетской партии собран лучший цвет русской интеллигенции — профессора, адвокаты, врачи, инженеры, — о многом говорит и выгодно рекомендует партию народной свободы.
— Предположим, что кадеты осуществили свою программу, — вставил слово Лобанович, — чего добился бы тогда народ?
— Во-первых, безземельное и малоземельное крестьянство получило бы землю. Во-вторых, самодержавный строй был бы ограничен, а к этому стремится преобладающее большинство населения. Министры и губернаторы отвечали бы перед Государственной думой. И мы, сельские учителя, были бы поставлены в несравненно лучшие условия. И все население имело бы широкие политические права. Ты знаешь, — продолжал с увлечением Турсевич, — как определяла задачи Государственной думы кадетская газета "Русь"? "Главное назначение думы, которая теперь выбирается, — писала эта газета во время выборов, — и партии народной свободы в ней — быть бичом народного гнева. Изгнав и отдав под суд преступных членов правительства, ей придется заниматься только неотложными мерами, а затем созвать подлинную думу, на более широких основаниях". Разве в наших условиях это малая программа? — с видом победителя спросил Турсевич и добавил: — Помоги им только, боже, добиться ее осуществления!
— Но пока что, — заметил Лобанович, — ни одного царского сатрапа дума под суд не отдала. А разве их не за что судить? На дело получается обратное — сатрапы сами начинают шипеть на думу. Скоро они не только будут шипеть, но и топать ногами, а может, и по шапке ей дадут. Вот ты ссылался на газету "Русь", я тебе приведу слова другой кадетской газеты. Она писала о том, что успех кадетов на выборах обратил на себя внимание "сфер" и даже обеспокоил эти "сферы", то есть сатрапов. Но потом "сферы" опомнились, осмотрелись и пришли к заключению, что успех кадетов на выборах и сама кадетская дума просто выгодны для царизма… А кадеты пусть себе пошумят, помашут кулаками — драться ведь они не полезут, — пусть покритикуют правительство и даже погрозят кое-кому из министров. Ничего страшного в этом нет, потому что ни кадетская, ни другая какая-либо дума министров не назначает. Мне кажется, эта кадетская газета, — а называется она "Наша жизнь", — стоит гораздо ближе к истине, чем твоя "Русь".
— Так, по-твоему, самый факт существования Государственной думы не имеет никакого значения? — нахмурившись, спросил Турсевич.
Лобанович опустил глаза. В первое мгновение он не знал, что ответить на этот вопрос. Нужно было выиграть время, и он сказал, зайдя издалека:
— Одна хорошо знакомая мне учительница — не знаю, где она теперь и что с нею, — рассказывала о босяке, который просил денег на выпивку. Когда учительница спросила, сколько же ему нужно, босяк глубокомысленно приставил палец ко лбу и сказал: "Впервые наталкиваюсь на такой философский вопрос!" Так вот и мне остается повторить слова этого босяка в связи с твоим вопросом.
Турсевич пренебрежительно махнул рукой.
— Государственная дума есть действительность, — значит, ее существование — явление разумное.
— Залез ты, брат, в такие философские дебри, откуда и не выбраться. "Все действительное разумно!" — подчеркнуто иронически воскликнул Лобанович. — Самодержавный строй — также действительность и, значит, разумен? Зачем же тогда бороться против него? Ты начинаешь бросаться в софистику. Жизнь и природа и все явления жизни не находятся в состоянии покоя и неподвижности. Еще древний греческий философ сказал: "Все течет и все изменяется", причем движение, развитие жизни не обходилось и не обходится без борьбы. А все, что имеет начало, имеет и конец. Вот почему я так уверен, что и самодержавию с придурковатым Николкой придет конец не сам собой, а в результате революционного восстания всего народа. Но не кадетская Государственная дума приложит к этому свою руку. Кадетская дума — тормоз народного восстания против коронованного пугала на троне. Каждый, кто любит народ, идет с народом, должен стать на путь беспощадной, сознательной борьбы, борьбы по единому плану, во имя ниспровержения идола на троне и его помощников, слуг и защитников. Думаю, что эта моя оценка Государственной думы тебе понятна.
Удивленный, озадаченный Турсевич недоуменно развел руками, внимательно глядя на своего бывшего ученика, а нынешнего друга.
— Ого-го! — воскликнул он. — Не надеялся я услышать от тебя такую… ну, как тебе сказать… концепцию… Далеко же ты махнул! Давай будем откровенными: скажи, к какой партии ты принадлежишь?
— Если быть откровенным, как ты предлагаешь, то скажу тебе: ни к какой партии я не принадлежу.
— Почему же это так? — спросил Турсевич.
