Люди в погонах - Рыбин Анатолий Гаврилович (читать хорошую книгу .TXT) 📗
В дверях опять показался замполит.
— Что у вас? — в сердцах спросил Жогин.
— Решить надо, — ответил тот, — что? проводить будем по поводу Указа — собрание или общий митинг?
— Ничего, — сказал полковник. — Народ грамотный, газеты читает. Обойдемся без шумихи. Что еще?
Григоренко хотел доложить, что по его распоряжению Сокольский уже готовит специальную радиопередачу, посвященную награжденным товарищам, но воздержался, чтобы не испортить и этого дела. Немного подумав, он завел разговор о предстоящем выходном дне. Жогин прищурился, недоверчиво спросил:
— А что вы предлагаете?
— Массовый спорт, — сказал Григоренко. — Бег, прыжки, волейбол. Только что звонил Фархетдинов. Обещает привезти свою футбольную команду.
— Ладно, — согласился Жогин. — Значит, планируйте футбол. А начальнику штаба скажите, чтобы немедленно отдал приказ: ни в субботу, ни в воскресенье футболистов в наряд не назначать. И еще вот что, Пусть выделит людей для уборки стадиона. Я сам посмотрю, какой там порядок.
После ухода замполита Жогин сунул в стол газету, посидел немного, стараясь освободиться от грустных мыслей, и отправился к солдатским палаткам, чтобы посмотреть, как выполняются его указания о расчистке и оборудовании лагерной территории. Такие походы он совершал каждый день. При этом всем своим видом и тоном голоса старался показать окружающим, что никаких изменений в нем после собрания не произошло, что он, Жогин, по-прежнему тверд и непоколебим в своих действиях.
Около двух часов ходил полковник среди палаток и спортивных площадок. И всюду гремел его сильный голос.
От палаток он двинулся к стадиону. Остановившись у главной арки, окинул взглядом ровное поле, покрытое свежей изумрудной травой. А ведь раньше были здесь одни бугры да пни осокоревые. И никому не приходила в голову мысль, чтобы выровнять этакую первобытную пустошь.
Жогин вспомнил совещание офицеров, на котором он впервые сказал: «Здесь будет стадион». Некоторые тогда перепугались: работы, дескать, много, нельзя ли где-нибудь подыскать другое место, поудобнее.
Правда, потрудиться пришлось до кровавых мозолей. Целое лето солдаты срывали бугры и выкорчевывали пни. Сделали. Красиво получилось. Лучший стадион в округе. Жогин вздохнул от удовольствия и подумал: «Вот об этом никто не вспомнил на собрании. Будто ничего и не было».
В центре стадиона полковник подошел к группе солдат.
— Что здесь такое? Почему собрались?
— Про наших читаем, — объяснил солдат, державший газету.
— Читаете, — насупился Жогин, — а стадион убирать кто будет? Где командир?
Подбежал старшина Бояркин, взволнованный, красный, торопливо скомандовал:
— Смирно-о-о!
— Почему люди не работают? — спросил полковник. — Сейчас же распределите всех по участкам — и чтобы ни одной соринки не осталось. Поняли?
— Так точно!
— Ну вот. А газеты будете читать в свободное время.
Поздно вечером, когда Жогин, уже переодетый в пижаму, лежал на диване, вернувшаяся из клуба Мария Семеновна сообщила с волнением:
— Гриша-то наш Мельникову письмо прислал.
— А ты откуда знаешь? — недоверчиво опросил Павел Афанасьевич.
— Сам Сергей Иванович говорил. Гриша просит его похлопотать о переводе сюда.
— Вот оно что! — Полковник встал, сунул ноги в войлочные туфли и наскоро пригладил волосы. — Значит, дружка нашел. Адвоката.
— А что же ему делать? Отец не хлопочет.
— Экая ты быстрая! — воскликнул Павел Афанасьевич. — Думаешь, так вот просто — захотели и перевели.
— Знаю, что не просто, — согласилась Мария Семеновна. — Но если постараться, то можно. Попросил бы Тихона Семеновича Ликова. А он может поговорить с командующим.
— Вот, вот, — возмутился вдруг Жогин. — Поговори, попроси. А какие основания? Сынок, дескать, войдите в положение. Да ты знаешь, что я никогда не просил никого? И терпеть не могу этих поклонов.
Мария Семеновна хотела еще что-то сказать, но только вздохнула и ушла на кухню, прикрыв за собой дверь.
Жогин долго не мог успокоиться. Он шагал по комнате и думал с досадой: «Значит, отец плохой, не хлопочет. Мельникову прошение написал. Где же гордость, самолюбие? Эх, сынок, сынок, не жогинской ты породы, как видно. А я-то, дурень, горжусь: орел мой Григорий!»
Он резким движением поправил пижаму и вышел на крыльцо.
Сюда же вскоре вышла Мария Семеновна. Усевшись рядом с мужем на ступеньке, тихо попросила:
— Ты хоть в письмах-то не ругай его. И на меня не дуйся. Мать ведь я. А какой матери не хочется, чтобы родной сын поближе находился?
— Не в том дело, — буркнул в ответ Жогин. — Связался он не с тем, с кем нужно. У меня с этим Мельниковым... Сама знаешь...
— Знаю, знаю, Паша. Но может, зря ты затеял? Человеку-то орден дали.
— Так вот все и напортили этим орденом.
Жогин скривил губы, но голоса не повысил. Может, потому, что слишком устал за день на службе. А может, потому, что уж очень хорош был вечер. Звезды висели чуть ли не над самыми крышами, большие, чистые. А в полусонной траве, словно по сговору, выводили свои успокаивающие трели ночные музыканты — сверчки.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
1
В выходной Мельников проснулся задолго до восхода солнца. Мысль о награждении приятно волновала сердце. Накинув на плечи китель, он вышел к обрыву. Деревья, кусты словно плавали в белесой мыльной пене. Издали от реки доносился утиный кряк.
«Хорошо, — подумал Сергей, любуясь новизной знакомого пейзажа. — Даже под Рязанью не просто отыскать подобное местечко. А ведь тут крутом степь сухая, горячая, безводная. И вдруг — райский уголок. Просто чудо природы».
И сразу подумал о Наташе, о том, как вместе с ней придет к этому обрыву, как она будет восторгаться открывающейся взгляду панорамой и обязательно найдет в ней что-то схожее с полуостровам Дальним, с океаном.
Но к радости примешивалось чувство тревоги: «Как теперь Жогин? Неужели он и после собрания считает себя правым?» И чем больше задумывался Сергей над этим вопросом, тем сильнее одолевали его сомнения.
Долго стоял он над обрывом и смотрел вниз. Оттуда приятно веяло прохладой. Белая пелена тумана медленно росла, заполняя дальние ложбины.
Скрылись из виду кусты. Одни макушки деревьев свободно ожидали солнца.
Когда у горизонта зарозовела полоса неба, Мельников словно очнулся, торопливо взглянул из-под ладони на быстро оживающую даль и пошел умываться. А двадцатью минутами позже он был уже на квартире у Григоренко и говорил:
— Понимаете, Петр Сергеевич, какая получается история? Не убедили мы, кажется, человека. Разошлись только: парторганизация в одну сторону, полковник Жогин — в другую. Один остался. Замкнулся еще больше.
Вздохнул Григоренко всей грудью. Даже белая рубаха расстегнулась от натуги. И вместе с воздухом выдавил слова:
— В том-то и вся трагедия, Сергей Иванович, ведь не чужой он, а наш, советский человек. И Родину любит, и за армию болеет, но... по-своему, по-жогински...
Мельников смотрел, на Григоренко задумчиво, покачивая лобастой головой. Два черных колечка над сдвинутыми бровями отливали блеском антрацита.
— Может, виноваты мы, что не умеем поправить? — спросил он после долгого раздумья. — Ведь партийная организация вон какая!
— Вопрос резонный. Так же вот и я считал: ошибается человек. Поправим, и все будет хорошо. Не вышло. Не хватило, как видно, мудрости. Иначе не объяснишь, Сергей Иванович. А теперь... — он развел руками и тяжело вздохнул, — поправить очень трудно.
Мельников молча отошел к окну. Тяжело было согласиться с тем, что сказал Григоренко. Но сердцем комбат чувствовал, что не сейчас и, не так вот просто родились у Петра Сергеевича эти слова, и не согласиться с ними невозможно.
От Григоренко Мельников ушел в начале десятого. До спортивных соревнований на стадионе оставалось еще около часа. Постоял с минуту на дороге, подумал и направился в батальон.
