Обрывистые берега - Лазутин Иван Георгиевич (книги регистрация онлайн TXT) 📗
— Я свободна? — взглянув на часы, спросила Калерия.
— Да, не смею вас задерживать.
Дальнейшие слова председателя Калерия уже слышала из коридора, куда она вышла с гулко бьющимся в груди сердцем, удары которого пульсировали в висках.
Уже в машине, влившись в поток Садового кольца, Калерия никак не могла унять внутреннюю дрожь. Всю вторую половину дня она провела в нервном возбуждении. Перед глазами стояли лица выступавших на защите. А в десятом часу вечера, когда солнце закатилось за гряду заполонивших двор кленов и тополей, Калерия позвонила Петру Ниловичу. Трубку взяла Татьяна Нестеровна. Ее старческий голос болезненно дрожал. Поздоровавшись с Калерией, она горестно сообщила, что у Петра Ниловича плохо с сердцем, а у профессора Верхоянского после защиты начался гипертонический криз.
— Вы не скажете, Татьяна Нестеровна, как прошло голосование? — дрогнувшим голосом спросила Калерия, чувствуя себя виновницей нездоровья двух уважаемых ею профессоров.
— Голосование?.. Беспрецедентно!.. За свои семьдесят пять лет Петр Нилович с подобным встретился впервые. Из двадцати двух голосов все двадцать два против. Ваша работа, голубушка. — В голосе старушки звучала горечь осуждения.
— Нет, Татьяна Нестеровна, это не моя работа. Это — расплата аспиранта Яновского за все, с чем он шел к защите своей диссертации. Передайте Петру Ниловичу мой искренний привет, и пусть он на меня не сердится за мое выступление. Иначе я не могла. Не имела права, — Попрощавшись, Калерия положила трубку и легла в постель.
Муж задерживался на работе. Он еще утром звонил и сообщил, что вечером ему предстоит серьезный оперативный выезд на окраину Москвы.
В голове Калерии назойливо пульсировала мысль: "Сергей прав!.. Тысячу раз прав!.. Жизнь как море. Валами своими оно выбрасывает на берег всю рухлядь, всю дрянь. Жизнь гениальна!.. Она отторгает из своих недр все, что загрязняет ее первозданную чистоту".
Эпилог
Телеграмму Вероника Павловна получила вчера вечером уже после ужина. Ночь спала отвратительно. Несколько раз выходила из палаты в коридор, доставала из кармана пижамы телеграфный бланк и уже в который раз читала наизусть запомненный текст: "Завтра пятнадцать тридцать провожу финальный бой. Смотри по первой программе. Целую. Валерий". Выходила на балкон и, прислушиваясь к переливчатым руладам южных цикад, подолгу смотрела, как с гор почти невидимо для глаза опускался в заболоченную низину белесый туман. Она даже загадала: если туман заволокет вырисовывающиеся в ночной мгле контуры старинной башни, стоявшей над уступом скалы, то Валерий финальный бой выиграет. И словно связала себя этим бессмысленным суеверием: стояла больше часа на балконе, не спуская глаз с горы, стояла до тех пор, пока силуэт башни не растаял в пелене тумана. Заснула уже под утро, выпросив у дежурной сестры таблетку снотворного.
Всю первую половину дня Вероника Павловна провела в напряженном ожидании. Дежурный врач санатория, делая контрольное измерение давления, глядя на осунувшееся лицо Вероники Павловны, заметила:
— Что-то вы сегодня, милая, выглядите усталой. Наверное, плохо спали?
— Да, — расслабленно ответила Вероника Павловна. — Всю ночь мучил один и тот же сон. Отстала от поезда.
— Перед сном нужно гулять на воздухе, и не мешает принять валерьянку, и вообще не думать о том, о чем не следует думать.
Вероника Павловна вымученно улыбнулась.
— Вы шутница, Клавдия Николаевна. Если бы думы можно было программировать, то средняя продолжительность жизни человека перевалила бы за столетие. А потом, разве можно после такой телеграммы уснуть? — Вероника Павловна достала из сумочки телеграмму и положила на стол перед врачом. Та бегло пробежала ее глазами и подняла взгляд на Веронику Павловну.
— Сын?
— Да.
— Поздравляю.
— Рано.
— Даже если и проиграет бой, то, насколько я разбираюсь в спорте, серебро достанется вашему сыну. А серебро нынче дефицитней золота, — пошутила дежурный врач.
— И все-таки золото всегда будет золотом. Даже не как металл, а как символ.
За несколько минут до начала телепередачи финальной встречи чемпионата страны по фехтованию Вероника Павловна вошла в зал отдыха, где стоял цветной телевизор.
Из раскрытых окон тянуло горной прохладой, настоянной на тонком аромате роз и олеандров, растущих в цветнике у санатория. В углу зала, рядом с телевизором, за приземистым журнальным столиком, утопая и глубоких мягких креслах, заядлые доминошники шумно "забивали козла". Стук костяшек и реплики играющих гулко раздавались под высокими сводами зала.
Вероника Павловна включила телевизор. Шла музыкальная передача. На экране крупным планом вырисовывался четкий профиль молодого музыканта, плотно прильнувшего щекой к корпусу скрипки. Казалось, что весь он в эти минуты растворился в звуках "Легенды" Венявского.
Когда до начала спортивного обозрения осталась всего минута, Вероника Павловна вздрогнула, почувствовав на своем плече чью-то руку. Резко обернувшись, она увидела за спиной своего кресла дежурного врача.
— Примите и меня в болельщицы.
— Пожалуйста, — радостно произнесла Вероника Павловна и встала.
Она хотела сказать что-то еще, но на экране крупным планом появилось лицо спортивного обозревателя, который, объявив финальную встречу чемпионата СССР по фехтованию, четко назвал при этом фамилии курсанта военного авиационного училища мастера спорта Валерия Воронцова и студента Краснодарского университета мастера спорта Артема Горохова.
Вначале камера телеоператора проплыла по рядам болельщиков, выхватывая некоторые лица крупным планом. Любители этого старинного вида спорта, пришедшего в Россию из Европы, заметно отличались от любителей футбола, хоккея, бокса… Это было видно даже по респектабельному виду болельщиков, заполнивших зал: сидели чинно, спокойно, не ёрзали на сиденьях, не перебрасывались громкими репликами с одного ряда на другой. Почти на всех лицах лежала печать степенной уравновешенности. Вероника Павловна, занимавшаяся в молодости фехтованием, знала, что даже в напряженные секунды схватки шпажистов вряд ли кто из зала решится бросить в сторону длинной бойцовской дорожки подбадривающую реплику или возглас одобрения. Это не хоккей, где накал страстей болельщиков иногда достигает такой кульминации, что в сторону ледяного поля с трибун летят громкие крики: "Шайбу!.. Шайбу!.."
Контакт зала с ведущими бой фехтовальщиками измеряется другими мерками психологического состояния. Волнение в душе болельщика фехтования со стороны почти незаметно, если не присмотреться пристально к его лицу, на котором за минуту иногда меняется столько выражений, что трудно понять: рад он или огорчен. Одно можно только заключить — волнуется, жадно впитывая взглядом каскады стремительных выпадов вперед, в стороны, нырки вниз, резкие отходы назад…
И вот наконец на экране появились два молодых человека в белых из плотной ткани специальных костюмах, в перчатке на бойцовской руке. Оба высокие, стройные, улыбающиеся.
Сцепив на груди руки, Вероника Павловна вышла на середину зала и застыла на ковровой дорожке, впившись взглядом в экран телевизора.
И, как назло, первые же секунды боя были захлестнуты громким хохотом играющих в домино.
— Пожалуйста, прекратите гвалт!.. Идет финальный бой… — тоном мольбы и приказания резко прозвучало обращение Вероники Павловны к играющим.
— Ничего себе!.. — раздался сдержанный голос со стороны притихших доминошников.
— А ты говорил — монашка, — тоненьким голоском пропищал в согнутую ладонь худенький лысый мужчина средних лет.
— Я прошу вас!.. Я очень прошу вас!.. Потише… — Голос Вероники Павловны прозвучал сдавленным стоном.
— Во дает!.. — донеслось со стороны играющих.
К столу доминошников подошла дежурный врач. Лицо ее было строгим, голос требовательным.
