На росстанях - Колас Якуб Михайлович (книги полные версии бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Через несколько минут вернулся пан подловчий, а затем пришла пани подловчая, вторая его жена. Это была женщина тихая, забитая, — пан Баранкевич, как узнал Лобанович впоследствии, в семейной жизни был человеком суровым, жестоким.
Габрыня сразу же вышла и вскоре вернулась с сестрой, стройной, смуглой девушкой лет шестнадцати, с тонкими, красиво очерченными бровями. Выражение ее темных больших глаз часто менялось: то в них искрился веселый, задорный смех, то светилась какая-то грусть и та серьезность, которая создавала впечатление, будто девушка много передумала и пережила.
Разговор вели главным образом подловчий с учителем, а все остальные слушали и только изредка вставляли свое слово. Было видно, что присутствие подловчего сдерживало их, заставляло не выходить за определенные границы, явившиеся результатом опыта совместной жизни.
Баранкевич с большой симпатией вспоминал учителя, которого сменил Лобанович.
— Что мне нравится в пане Турсевиче, так это то, что он умел поставить себя в каждом кругу общества и всегда сохранял собственное достоинство, — сказал подловчий.
— Турсевич мой учитель и мой земляк, из одной волости. Я считаю его одним из выдающихся учителей и работников. Он не только хорошо ведет дело в школе, но и много работает над собой. Человек много читал и много думал. Это один из тех моих друзей, которых я очень ценю и уважаю.
— Как же, паночку, он был вашим учителем? Сдается, разница в ваших летах не такая большая? — спросил Баранкевич.
— Он старше меня года на четыре. Когда он окончил начальную школу, я еще только начинал учиться. Он целую зиму был моим директором [В старой, дореволюционной Беларуси за недостатком школ некоторые крестьяне, желая научить своих детей читать и писать, брали в дом грамотного подростка, окончившего сельскую школу. Этих кочующих из дома в дом маленьких учителей называли "директорами"], моим и моих братьев.
— А, разве что так.
— Так вы хорошо знаете Турсевича? — спросила пани подловчая. — Ах, какой это был редкий человек! — добавила она и взглянула на мужа, словно желая прочитать на его лице, хорошо ли она сказала.
— Пан Турсевич в школе был строгий, — отозвался маленький Чэсь, стоя у кафельной печи.
Баранкевич повернул голову в сторону сына и смеясь проговорил:
— А что с вами иначе сделаешь? Дай вам волю, так вы и школу перевернете и толку из вас никакого не будет.
Барышни засмеялись.
— Я вот буду просить пана учителя, чтобы тебя чаще на колени ставил да еще гречихи подсыпал.
— У пана учителя и гречихи нет, — сказала Ядвися и вскинула на Лобановича свои веселые, смешливые глаза.
Лобанович взглянул на нее. "Славная девчонка", — подумал он.
— Ну, тогда я пришлю ему целую осьмину, — сказал подловчий.
— Чэсь будет у меня таким хорошим учеником, что до гречихи у нас не дойдет. Правда, Чэсю?
Сестры снова засмеялись. Чэся они знали лучше, чем их гость, и относительно гречихи, как видно, склонялись к точке зрения отца.
Чэсь опустил голову, видимо не совсем уверенный в том, что дело может для него обойтись без гречихи.
— Ну, как там чай? — спросил Баранкевич жену.
Та сразу же встала, кивнула Габрыне и вышла вместе с нею.
Стол застлали, принесли тарелки с ветчиной, которую умеют так хорошо приготовлять в Беларуси, и сели пить чай. Лобанович чувствовал себя хорошо и свободно и все время вел разговор то с хозяевами, то с барышнями. Подловчий, выпив стакан, поднялся, попросил прощения, что не может дольше оставаться, так как вынужден уехать по служебным делам, и вышел.
После его ухода паненки почувствовали себя свободнее. Они смеялись, шутили, расспрашивали учителя обо всем — был ли он в волости, с кем там познакомился и кого как находит.
— А вы не знаете панны Марины? — спросила учителя Ядвися.
— А кто она такая? — спросил Лобанович. — Живет здесь у будочника одна панна.
— Я сегодня встретил одну очень красивую девушку Как раз на железной дороге. Может быть, это и есть панна Марина?
— Да, это она, — проговорила Ядвися, расспросив, как она выглядит.
Паненки на прощание несколько раз напоминали Лобановичу, чтобы он чаще заходил к ним.
X
Как раз за день до введения пресвятой богородицы, праздника, который приходится на 21 ноября, перед жителями деревни Тельшино встал очень важный вопрос: когда праздновать этот праздник — сегодня или завтра? И возник этот вопрос, как возникают обычно все важные вопросы, случайно.
Старая Лукашиха, Авгеня, пришла к своей соседке Югасе занять подситок просеять муки. Пришла она как раз в ту утреннюю пору, когда нужно уже тушить в хате огонь. Авгеня сразу же обратила внимание на то, что в хате соседки налицо все признаки праздника: самопрялки вынесены вон, мужчины еще не все обуты, а сама Югася подбивает тесто на оладьи и печки не затапливает.
— Что это у вас, девка, никак праздник?
В Тельшине существовал обычай, когда одна старая женщина обращалась к другой, говорить ей "девка".
— А разве не праздник? — промолвила Югася и глянула на соседку.
— Как праздник? Что ты, девка, говоришь?
— А так, что праздник! — твердо и уверенно ответила Югася.
— Ах, боженька милый! А я-то думала, что завтра! — всплеснула руками Авгеня. — Лукаш мой давно пошел в клуню молотить гречиху! И сама я все утро пряла! А-а, как же это я думала, что праздник завтра? Ах, матушки мои родимые!
Авгеня повернулась и быстренько вышла из хаты, даже и подситок забыла взять. Выйдя на улицу, она на минутку остановилась, а затем заторопилась к Нупрею Бобку.
— Я прибежала у вас узнать: сегодня праздник или завтра? — спросила Авгеня и окинула глазами хату.
Нупрей еще не поднимался, лежал на печке и грелся, как кот, скорчив длинные ноги, потому что они, хотя печь и была просторная, не могли на ней поместиться.
— А верно, сегодня, — ответил он с печи.
Правда, голос Нупрея нигде большого авторитета вообще не имел, а в таких вопросах тем более, — ведь Нупрей Бобок ничего не имел против того, чтобы праздновать и в будние дни. Но и Маланья, жена его, также подтвердила, что праздник сегодня.
— Ах, матушки! — снова всплеснула руками Авгеня. — Все люди празднуют, одна я, дурная баба, суечусь, ни праздника, ни покоя не вижу… — И она выскочила из хаты и чуть не бегом бросилась домой.
Хорошо знакомые звуки глухих ударов, доносившихся из хаты Миколки Стукача, остановили Авгеню: если сегодня праздник, почему же у Стукача толкут ячмень?
Недолго думая, Авгеня бросилась к Стукачам. Первое, что она там увидела, были ступа и две молодицы, невестки деда Стукача, — молодицы стояли друг против друга с толкачами и дружно толкли ячмень для кутьи. Миколка Стукач, лысый дед с седой бородкой, подплетал лапоть. Бабка Стукачиха пряла кудель. Стук толкачей глухо отдавался в углах хаты, и после каждого удара что-то дребезжало на полке, где стояли миски с ложками.
Удивленная Авгеня остановилась на пороге.
— Разве сегодня не праздник? — спросила она.
— Какой праздник? — сердито глянул на нее дед Миколка.
— Вот, скажите, мои милые, будто кто туману напустил, — промолвила Авгеня, сбитая с толку. — Одни празднуют, другие говорят, что праздника нет.
— Кто празднует? — спросила бабка Татьяна.
— Я и сама думала, что праздник должен быть завтра, ан прихожу к Рамковым — празднуют, Югася оладьи подбивает. Зашла к Бобковым — и там празднуют. Прихожу к вам — у вас будний день. Кому же верить?
— А может, и сегодня праздник, — уже другим тоном начал рассуждать дед Стукач.
Молодицы прекратили работу. Одна оперлась на толкач, не вынимая его из ступы, а другая держала толкач в руке. Они также задумались.
— Введение празднуют на восьмой неделе после покрова, — высчитывала бабка Татьяна. — Сколько же это недель после покрова?
