Зелёный шум - Мусатов Алексей Иванович (книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
Испытание в конце концов было выдержано, и после этого Гошка частенько стал выезжать с отцом в поле.
И что это была за радость!
Мчишься на «коньке-горбунке» полевой дорогой, ветер бьёт в лицо, придорожная трава хлещет по стенкам коляски, сизая пыль встаёт за мотоциклом плотной дымовой завесой. Мелькают деревни, полевые станы, тракторные будки, подводы, коровы на лугу, а Гошка сидит, словно в кино на самом лучшем месте. Попробуй кто-нибудь из мальчишек обойти все эти места своими ногами — никаких сил не хватит, мозоли набьёшь да ещё заблудишься.
Но самое интересное ещё впереди — в тракторной бригаде.
Пока отец чинит разладившийся мотор или меняет какую-нибудь часть, можно потолкаться среди трактористов, послушать их разговоры, узнать, кто сегодня вышел на первое место, а кто застрял в борозде или допустил пережог горючего.
А бывали совсем счастливые дни, когда отец сам садился за руль трактора, брал с собой в кабину Гошку, и они до позднего вечера бороздили поле.
Каким же неописуемо вкусным казался после этого борщ в полевом стане — такого дома никогда почему-то не бывало. Гошка съедал полную алюминиевую миску, живот его становился тугим, как пионерский барабан, но он храбро просил добавки.
«Ешь, дитя полей, заправляйся», — смеялась стряпуха.
Проведя в тракторных бригадах вместе с отцом иногда несколько дней, Гошка возвращался домой пропечённый солнцем, пропахший керосином, с масляными пятнами на рубахе, с закопчённой бурой шеей и чёрными руками.
«Вижу, вижу, мы тоже пахали, — качала головой мать. — Грязи и копоти на десятерых трактористов хватит». — И, сунув сыну в руки чистое бельё, мочалку и мыло, она прогоняла его на речку мыться.
А по пути на речку Гошку обступали приятели, и он, не спеша расставаться с промасленной рубахой и грязью на лице, пространно рассказывал им о делах тракторной бригады. Не только ребятишки верили, что младший Шарапов знает всё до капельки, но даже взрослые нередко обращались к бригадирову сыну:
«А ну, Павлыч, освети положение с полевыми работами, разъясни обстановочку».
Дома Гошка не раз слышал, как мать высказывала отцу свои обиды — тому, мол, хорошо в поле, у него машины, моторы, железные помощники, а каково им, свинаркам, на ферме, где всё делается вручную — качай воду из колодца, носи её тяжёлыми вёдрами, лопатой вычищай навоз, охапками разноси корма по кормушкам. Неужто ничего и придумать нельзя?
И отец стал частенько заглядывать на ферму. Он осматривал помещение, замерял его рулеткой, потом чертил что-то на большом листе бумаги, производил всякие расчёты.
«Сделаем, Саша, трактористы всё могут, — сказал он как-то жене. — Моторы на ферме поставим, воду проведём по трубам, вагонетка корма будет развозить. Вот только наше правление надо раскачать».
Но сделать отец ничего не успел.
Осенью он простудился, заболел, и его отвезли в больницу. Оттуда он уже не вышел. А отцовские чертежи и планы так и остались лежать в правлении колхоза, в шкафу среди бумаг и конторских книг.
Примусные иголки
Примус никак не хотел разгораться. Елька изо всех сил накачивала его, словно велосипедное колесо, и подносила зажжённую спичку.
С угрожающим шумом вспыхивал венчик огня, распускался пышным оранжево-голубым цветком, но потом вдруг сникал, начинал моргать, потухал, и комната наполнялась вонючим синеватым чадом.
С ужасом поглядев на сковородку с ломтиками сырой картошки, Елька вновь принялась накачивать примус: отец вот-вот придёт завтракать, а картошка ещё не поджарилась и чай не готов.
Когда Елька решила ехать с отцом в деревню, ей казалось, что всё будет хорошо и необыкновенно.
Утром они вместе готовят завтрак, потом Елька уходит в школу, а отец отправляется в правление колхоза. Он наряжает бригадиров на работу, объезжает на машине все поля и фермы, проверяет, как идёт работа.
В обед они встречаются снова, вечером ходят вместе в кило, слушают радио, вместе читают книги. А ещё они с отцом часто будут выбираться в лес, в поле, на речку — Елька очень любит природу и хочет многое узнать о травах, о птицах, о деревьях.
А потом мама тоже приедет в колхоз, и они будут жить втроём.
Но в деревне всё оказалось иначе.
Ельке надолго запомнилось первое колхозное собрание.
Уполномоченный райкома партии представил Николая Ивановича колхозникам и сказал, что райком рекомендует его в председатели Клинцовской артели.
Затем колхозники долго и придирчиво расспрашивали отца Ельки, кто он такой, чем занимался до сих пор, не погорячился ли, согласившись поехать в село.
Отец коротко рассказал о себе. Вырос он в деревне, работал в поле, пас скотину, потом воевал на фронте, там же перед боем вступил в партию, после войны заочно окончил сельскохозяйственный институт, стал работать в районном аппарате. Но он всегда тянулся в деревню, к земле…
Кто-то недоверчиво спросил, не останется ли жена нового председателя в городе и не будет ли он сам жить в колхозе только наездом, как дачник.
Отец ответил, что городскую квартиру он уже сдал, что жена его медик, сейчас находится в экспедиции, но она обязательно приедет в деревню и будет работать здесь на медпункте.
— Не беспокойтесь, — заверил отец. — Я к вам надолго приехал… и не на даровые хлеба. Меня партия сюда послала. Хочу вместе с вами хозяйство на ноги ставить, чтобы в колхозе продуктов было много, чтобы вы жили зажиточно, чтобы каждый из вас за свой честный труд получал хорошо. Ну, вот, как, скажем, рабочие на заводе…
Собрание зашумело — всё, мол, это сказки для малолетних. Таких заработков у них в колхозе никогда не было и не будет.
— А может, для кого и будет, — усмехнувшись, подала голос Ульяна Краюхина. — Вот как только заголосуем товарища Карасёва в председатели, он и станет, как Калугин, получать свою твёрдую зарплату. Денежками, да каждый месяц.
Ельке даже показалось, что после таких слов колхозники не захотят выбрать отца в председатели.
Но тут отец громко заявил, что, пока колхоз не окрепнет, он согласен работать на тех же условиях, как и все колхозники: будет получать по трудодням.
Собрание ахнуло: такого ещё не было ни с одним из прежних председателей.
Потом, когда Николай Иванович ответил на все вопросы, заговорили колхозники. Выступило человек десять: свинарка Стеша Можаева, кучер Савелий Покатилов, шофёр Пыжов, дед Афанасий…
Все они говорили по-разному, но почти об одном и том же: если новый председатель обещает всё это не ради красного словца, то такой человек им по душе. Пусть только он наведёт в хозяйстве порядок, а они уж покажут, как умеют работать.
После долгих споров собрание наконец проголосовало за Елькиного отца.
Начались нелёгкие председательские будни.
Отец с утра до вечера пропадал в правлении, на фермах, в мастерской. Его будили даже ночью и просили срочно прийти на свиноферму или в коровник, где шли опоросы и отёлы.
На квартиру то и дело заходили бригадиры, животноводы, механизаторы. Они требовали кормов для скота, покрышки для грузовиков, запасные части к тракторам.
Отец писал письма, звонил по телефону, ездил в район, связывался с соседними колхозами, с шефами.
Он так уставал за день, что, возвращаясь поздно вечером домой, нередко засыпал прямо в одежде, и Ельке приходилось стаскивать с него сапоги.
Заниматься домашним хозяйством отцу, конечно, было некогда, и все заботы легли на плечи девочки.
Она ходила в магазин за хлебом, за керосином, покупала у колхозников молоко, картошку, сама готовила завтраки, обеды. Без привычки у неё всё не ладилось: то что-нибудь пересолит, то пережарит или недожарит. Да вот ещё этот проклятый примус…
Из соседней комнаты выглянула Таня Покатилова — приземистая, скуластая девочка с густым смуглым румянцем на щеках, дочка хозяйки дома, у которой Карасёвы снимали квартиру.
— Ну и начадила ты! — Таня открыла форточку и кинула взгляд на сковородку на примусе. — И чего ты, Елька, изводишь себя? Пусть твой отец только распорядится — и всё у вас будет: и продукты из колхозной кладовой, и завтрак с обедом вам приготовят. Калугин всегда так делал.
