Три возраста Окини-сан. Том 2 - Пикуль Валентин (книги полностью txt) 📗

Валентин Пикуль

Три возраста Окини-сан. Том 2

© Пикуль В.С., наследники, 2011

© ООО «Издательство «Вече», 2011

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2017

Сайт издательства www.veche.ru

Возраст второй. Расстрел аргонавтов

^{(Окончание. Начало в 1-м томе)}

Эскадра приближалась к Цусиме в составе тридцати восьми вымпелов, из которых только тридцать вымпелов имели боевое значение (остальные: транспорта, буксиры, плавучая мастерская, два госпиталя). «Искровой телеграф», как тогда называли радиоаппараты, принимал обрывки депеш на японском языке. Студенты-востоковеды, взятые в поход из Лазаревского института, не могли разгадать их смысла. «Урал», обладавший самой мощной радиостанцией, запрашивал разрешения адмирала – глушить работу радиостанций противника помехами. Но Рожественский в этом случае оказался грамотнее других, строго запретив эскадре вмешиваться в близкие переговоры японских кораблей.

– Если мы это сделаем, – разумно доказывал он, – японцы сразу же засекут нас, понимая, что мы находимся рядом…

На мостиках кораблей лежали обычные мешки с обычными кирпичами – на случай срочного затопления в них сигнальных книг и секретной документации. Казначеи сволакивали ближе к люкам железные сундуки с золотом и деньгами – тоже для затопления. Все эти необходимые церемонии проделывались без суматохи, никого не пугая… Война есть война!

На мостике тревожно спал адмирал Рожественский; тяжелые веки его глаз иногда поднимались, глаза оглядывали горизонт, он снова задремывал, склоняя на грудь белую голову.

– Орите потише, – просили офицеры сигнальщиков.

Эйлер постучал в каюту Коковцева:

– Боюсь, наш «Суворов» до Владивостока не дотянет.

Коковцев заметил его обожженные руки – в бинтах:

– Что случилось, Ленечка?

– Эти проклятые михели в Камранге и Ван-Фонге насовали нам в бункера самую отличную дрянь… Сейчас началось самовозгорание угля в бункерах. Под нами уже бушует пламя.

– А ты заливаешь?

– Да. Но горевший уголь теряет тридцать процентов качеств. Потому и говорю, что нам его не хватит до Владивостока. А перерасход страшный – до тысячи тонн в сутки.

– Ты никому не болтай об этом, Ленечка.

– Я не скажу. Но ты, флаг-капитан, знай.

– Хорошо. Лучше бы мне и не знать…

На рассвете с «Авроры» заметили белый стремительный корабль, сказочно пролетавший через хмурую мглу; его привлек яркий свет, исходивший от госпитальных судов, и он не был задержан кораблями эскадры для проверки.

– Очевидно, пассажирский, – гадали на «Суворове».

Македонский шепотом подсказал Игнациусу:

– Это был их крейсер «Синано-Мару»… Всё!

Да, теперь всё. Они открыты. Они разоблачены.

Над «Суворовым» взвились флаги: ГОТОВНОСТЬ К БОЮ.

– А что, эти плавающие дворцы медицины? – спросил адмирал раздраженно. – Или для них закон не писан?

Рожественский не запретил яркое освещение «Костромы» и «Орла», не велел госпиталям идти в отдалении. Стучащие аппараты «Слаби-Арко» вытягивали из себя длинные бумажные ленты, на которых молоточек выбивал одно и то же сочетание: «ре-ре-ре-ре…» – очевидно, Того давал позывные какого-то своего корабля.

Радиотелеграфисты ругались:

– Какой уж час он, паразит, одно и то же колотит…

Коковцев спустился в кают-компанию броненосца, там, на диванах, даже не скинув обуви, в походных тужурках подремывали артиллерийские офицеры – Богданов и мичман Кульнев.

– Господа, чего вы тут кейфуете?

– Я заведую подачей из погребов, – объяснил мичман.

– А я с ближних плутонгов, – ответил Богданов, лейтенант. – Если что брякнет, мой пост рядышком. Не волнуйтесь.

Коковцев и не думал волноваться. Он-то знал, какую скорость может развить человек на трапах и в люках, когда его призывают на боевой пост «колокола громкого боя».

– Тогда и я прилягу, господа, вместе с вами…

За бортом тихо шелестела вода океана.

Неожиданно для себя Коковцев очень крепко уснул и был пробужден радостным перезвоном бокалов. Он открыл глаза и сел на диване. Кают-компания была переполнена офицерами разных возрастов и различных рангов, вестовые с азартом открывали шампанское.

– Что празднуете, господа? – спросил Коковцев.

– Японский крейсер. По правому траверзу. Видите?

Низко прижатая к воде тень (по-морскому «зализанная»):

– Тогда налейте и мне, господа!

– Эй, чистяки! Бокал господину флаг-капитану…

Старший офицер Македонский чокнулся с Коковцевым:

– Кажется, вровень с нами шпарит «Идзумо». Врезать бы ему хорошего леща под винты, чтобы отлип от славян. А то ведь он все уши прозвонил Того своими сигналами…

Серенький рассвет не спеша разгорался над океаном.

– А где мы сейчас идем? – зябко поежился Коковцев.

– Идем к Цусиме… прямо через воронку! Буль-буль…

Откуда столько веселья, почему так радостны лица?

В дверях кают-компании появился Игнациус, укладывая в портсигар три гаванские сигары, при этом он мрачно сказал:

– Думаю, что до конца жизни мне хватит…

Шампанское разливали чересчур щедро, брызжущее искрами вино беззаботно проливалось на ковры, на скатерть.

– Ну, с богом! Сейчас начнется.

– Дождались… наконец-то! – радовались мичмана.

– Господа, за прекрасных женщин, что ждут нас.

Македонский призывал молодежь:

– Будем же свято помнить, что славный Андреевский флаг не раз погибал в пучине, но еще никогда не был опозорен!

Забежав в каюту, Коковцев сдернул с вешалки тужурку, глянул в иллюминатор – да, сомнений не было, это «Идзумо». Память точно подсказала все данные: японский крейсер нес на себе восемь восьмидюймовых, двенадцать шестидюймовых орудий, а его британские машины могли развить двадцать с половиной узлов.

– Недурно для тех, кто в этом деле что-либо кумекает. – Сказав так, Коковцев бодро взбежал на мостик. – Да не листайте таблицы – это «Идзумо»… Его надо накрыть. Накрыть немедленно… Полным залпом, иначе…

В этот момент обтекаемый силуэт японского крейсера, обрамленный белым буруном, показался ему даже красивым. Пользуясь выигрышем в скорости, «Идзумо» то легко опережал русскую эскадру, то резво отбегал назад, словно рысак, гарцующий в манеже. На «Суворове» пробили барабаны музыкантов.

– На молитву – пошел все наверх! Ходи веселей до церкви…

– Да отгоните же «Идзумо», – призывали с мостиков.

Кормовая башня «Суворова» вперилась в наглеца жерлами пушек, и тогда «Идзумо» поспешно вильнул в сторону. «Ослябя» высоко-высоко нес флаг адмирала Фелькерзама, и Коковцеву вдруг стало очень нехорошо от сознания, что его сын, его любимый первенец плывет в битву под флагом… покойника!

В отдалении, зыбко и расплывчато, уже возникали силуэты еще шести японских крейсеров – таких же «зализанных».

Рожественский неторопливо откинул с колен шерстяной плед, выбрался из удобного лонгшеза. Сказал:

– Это пока разведка. Времени у нас достаточно… Кстати, арестованным и осужденным можно дать для боя свободу!

Внешне на эскадре ничего не изменилось, и лишь слабое передвижение башен и дальномеров указывало на то, что корабли не вымерли. Но стоит заглянуть в тесноту отсеков, как слух наполнится шумами моторов и шипением гидравлики, звонками телефонов, окриками через амбушюры переговорных труб, здесь все в движении, а мускулы людей иногда перегоняют скорости механизмов, воют элеваторы подачи снарядов, по изгибам магистралей, опутывающих внутри корабль, словно вены и артерии организм человека, помпы перегоняют воду, в них быстро пульсируют технические масла и глицерины, шумно ревет мощная вентиляция, алчно засасывая в отсеки лавины свежего воздуха, а палубные раструбы тут же выбрасывают в атмосферу массы воздуха отработанного, уже испорченного…

Вот это живое теплое существо и называется кораблем!

Где-то во мгле, прямо по курсу, едва угадывался остров Цусима; зыбь шла от норда – навстречу кораблям, сумрачный горизонт визуально «прощупывался» до семи миль. Японские крейсера держались правого траверза, подробно информируя Того по «Телефункену» обо всех эволюциях русской эскадры. Рожественский выглядел спокойным, как были спокойны и его экипажи. Около одиннадцати часов дня флагман распорядился: