Его опасные пасы - Ваншенкин Константин Яковлевич (бесплатные книги онлайн без регистрации txt) 📗

Константин Яковлевич Ваншенкин

Его опасные пасы

(История одного пристрастия)

1

Его первое футбольное впечатление: ощущение утомительной пестроты, рассеивающей внимание. Очень много людей. Время от времени накатывает яркая, блестящая зелень поля, приближаются красные или желтые майки играющих. Видимо, он совсем маленький, потому что запомнилось – до стадиона шли долго, а ведь они и тогда жили рядом. Отец берет его на руки. Это прекрасно.

– Смотри, Игорек, они в футбол играют. Ногой можно мячик бить, головой, грудью, чем хочешь. А вот руками нельзя. Понял? А это ворота, в них голкипер…

И отчетливое чувство разочарования при следующем объяснении отца, что голкиперу играть руками разрешается. Какая несправедливость!

Потом другое. Красно-синий резиновый мячик. Ребята постарше играют, кидаются на него тучей, каждый норовит ударить, а Игорь следит не отвлекаясь. Мяч отскакивает как попало и вдруг отлетает в сторону и катится к нему. И он бросается навстречу, – не затем, чтоб схватить мяч, а чтобы тоже ударить ногой, и пинает его, но, к своему удивлению, не попадает по мячу, а вместо этого с размаху шлепается на попку.

Потом бывало всякое. Бывали и мячи из тряпок, и покрышка, набитая сеном. Но такие заменители никогда не доставляли ему удовольствия. Мяч должен был прыгать.

Во дворе было две или три покрышки, вполне приличные, но лишь одна камера, и, играя, они постоянно страшились за нее, особенно при сильных встречных ударах, – она и так еле дышала. Надували каждый раз заново, потому что и накачанный до отказа мяч держал недолго, за ночь совершенно спускал, да и в игре часто начинал катастрофически съеживаться. Это было ужасно, – только разыгрались, а каждый видит и чувствует: отскок уже не тот, сейчас все кончится.

Расшнуровывали опавшую покрышку и с трепетом вынимали камеру. Не лопнула? Пока еще нет, просто где-то пропускает.

Камеру надували. Она давно уже потеряла симметричность – была вся в заплатах, а сбоку, ниже соска, пугающе выпирали пористые грыжи. Прикладывали ухо, определяя, где проходит воздух. Если оставалась вода в кадке под водостоком, поиски упрощались, – камеру смачивали, и пузырьки безошибочно выдавали пораженное место.

Все смотрели на Пашу Сухова. Он был старший среди них, и, кроме того, у него был резиновый клей. Паша не спеша поднимался домой и выносил все, что нужно. С замиранием сердца следил Игорь за его действиями: степенный Паша вырезал заплатку, зачищал резину шкуркой, мазал клеем. Теперь нужно было ждать, еще боясь поверить, что все обошлось, что все будет хорошо.

Но вот Паша сам надувает мяч, воздух из его легких наполняет камеру, а она изнутри приникает к покрышке, раздвигает, расправляет ее складки, делает неузнаваемой. Мяч уже позванивает, а Паша, красный, все дует, и хочется крикнуть: «Да хватит!» Но вот он сам перехватывает мокрый сосок, ловко загибает, и еще раз – обратно, и держит, пока кто-нибудь другой затягивает бечевкой. Потом шнуруется покрышка – и все! Неужели это правда?

Горькое воспоминание. Они играли во дворе, просто били в одни ворота против глухой стены двухэтажного дома. Мяч срезался, покатился поперек двора к дороге. А там ехал грузовик. Он ехал совсем небыстро, а они застыли на миг, прикидывая, и закричали все вместе, но по-разному – одни: «Стой!», другие просто «А-а-а!», а кто-то даже: «Дяденька!»

Шофер не свернул, не прибавил скорость, не притормозил. Он как ехал, так и ехал. Мяч перед самой машиной миновал первое левое колесо, с внутренней стороны толкнулся в переднее правое и медленно-медленно, будто это был сон, откатился влево под задние парные скаты. Раздался не выстрел, нет, – взрыв!

Они, словно не понимая, со всех ног бросились к дороге и подняли разорванную пополам – даже не по шву, прямо по коже – покрышку.

Грузовика давно уже не было видно.

Эта беда имела самые неожиданные последствия.

Отец с бригадой ездил в командировку в Москву, получать для завода оборудование, и привез Игорю не только новый мяч, но и тридцать пятого размера бутсы, и щитки, и гетры, и наколенники, и в придачу пластмассовый судейский свисток-сирену на четыре трубочки.

Он выложил все это нарочито небрежно, сказал подчеркнуто буднично:

– Примерь! Впору?

И все. Вот это был отец!

Бутсы поразили всех даже больше, чем мяч. Это были совсем настоящие бутсы с твердыми носками, обязательными ушками и шипами – по шесть на подошве. Ах, как он гремел ими по лестнице! Бутсы не то чтобы добавили ему авторитета, а скорее узаконили его. Важно, на чьих они ногах. Ведь если бы их обул не умеющий играть, над ним только бы посмеялись.

А он уже был человек. Его уважали. Не то что иных: пришел – играет, не пришел – тоже не беда. Его звали. Его ждали.

– Игоря подождем Алтынова.

– Алтын, пошли!

Какое это счастье, когда ты можешь подбросить мяч головой, покидать с ноги на ногу, когда ты не боишься ударить с лету или приземлить высокую свечу.

Если время позволяло, играли не во дворе, а около леса, там была большая, ровная поляна, и стояли даже ворота, одни, правда, без перекладины. Тут же разбивались на две команды. Делалось это по справедливости. Определяли капитанов, а они уже быстро составляли всех по двое, так, чтобы в каждой паре были игрочки примерно одинаковой силы. Те расходились, обняв друг друга за плечи или за шеи, и сговаривались. Потом возвращались и называли свой засекреченный девиз, а капитаны выбирали по очереди.

– Вам «Спартак» или «Динамо»?

– Москва или Ленинград?

– Сосна или елка?

У кого сколько хватало фантазии. А самый маленький, вертлявый Левка Шухов, по прозвищу Щучка, всегда предлагал какую-нибудь похабную несуразность.

2

В ту весну Игорь учился во вторую смену и е утра до школы проводил время на поляне. Иногда он появлялся первый, чаще там уже ожидали трое или четверо. Потом подходили еще, и уже можно было сыграть в двое ворот.

Нет, он учился вполне прилично, упрекнуть его было трудно. Но его обуяла страсть – играть, играть и играть. Вдвоем, втроем, одному, но только играть, чувствовать ногами, да что ногами – каждой порой и нервом, всем собой, – чувствовать этот мяч, это поле. Лишь зимой он немного отдыхал от своей страсти.

Как же он играл? У него были недостатки и слабости. Многого он не умел. Придет время – ему скажут об этом. Кое о чем знал он и сам. Он не любил играть головой, особенно сильно пробитый мяч или идущий с дальнего высокого навеса.

Однажды – он учился во втором или третьем – в доме были гости, и зашла речь о футболе. И один старинный приятель отца, который, правда, бывал у них очень редко, сказал:

– Самое совершенное и тонкое устройство на земле – это человеческий мозг. Природа спрятала его, поместила в удобную и довольно прочную шкатулку. Это сделано не просто так и не затем, чтобы ее трясти без надобности.

Вероятно, эти слова произвели на мальчика впечатление. Мать тут же стала высказывать опасения, что Игорь слишком увлекается футболом. Но другой друг отца, частенько бывавший у них, сказал слова, тоже запомнившиеся крепко:

– Футбол воспитывает настоящего мужчину. Он прививает смелость, силу, сметливость.

– Стойкость, – вставил отец, – благородство.

– Правильно. И нет лучшей игры для мужчин. Так что ты за него не бойся…

Что же еще?

У него не было сильного удара. Может быть, оттого, что он был такой легкий, худой, стесняющийся своих тонких ног. А с левой он хотя и бил, но гораздо хуже, чем с правой. «Одноногий» – скажут ему потом.

Но у него были и достоинства. Скорость! Никто не мог с такой резвостью рвануться с места, да еще не теряя мяча, и столь же неожиданно затормозить, – противник в первом случае отставал, во втором пролетал мимо. У него было умение обыграть, обмануть, качнуться в одну сторону, а пойти в другую, и еще одно редкостное качество – чутье, футбольный инстинкт: он и не глядя чувствовал, где свои, где чужие и как следует поступать. А сильного удара у него не было. Но у него был точный удар. И почти каждый его пас был как подсказка, как шпаргалка. По голу издали он не бил, но когда уж выходил на ворота, вратарю бывало трудно угадать, в какой угол влетит мяч.