Время собирать камни. Очерки - Солоухин Владимир Алексеевич (читать книги .TXT) 📗

Владимир Алексеевич Солоухин

Время собирать камни. Очерки

Посещение Званки

– Званка? А что это такое – Званка? Верно опять какой нибудь развалившийся монастырь? Или, может быть, передовой совхоз?

Мы плыли по Волхову на «Ракете», и вот вот должно уж было расплеснуться перед нами синее, не по южному, не по крымскому, не по адриатическому, но по северному синее море. Ильмень. Садко. Красногрудые рериховские струги на синеве. Ослепительно белые барашки. И еще одно – плоские, ярко зеленые берега. Ведь если южное море, то обязательно скалы, песок с галькой, желтая степь. Сухая полынь, чебрец, перекати поле. Сухие курганы и орлы, сидящие на них. А здесь – зелень, сочная, как на заливном лугу. Здесь ромашки, купальницы, розовый горец. А если камень, то округлый валун, от которого веет былиной и который навеивает не виденье печенега или татарина, но викинга, закованного в броню и снявшего шлем, так что светлые кудри по железным плечам. Русь.

Мы, группа московских интеллигентов, собрались тогда в Новгороде на конференцию, посвященную тысячелетию культуры этого города. Актеры, филологи, архитекторы, писатели, археологи, художники, музыканты. Энтузиасты. Были речи, доклады, постановления. И была прогулка по Волхову на «Ракете» с прицелом на Ильмень озеро, синее в плоских ярко зеленых ромашковых берегах. С округлыми валунами и серыми избами деревень, в которых и зарождались и хранились веками все лучшие загадки, сказки, песни, пословицы и былины.

Озеро готово было вот вот расплеснуться перед нами, как вдруг возникло это коротенькое и чем то знакомое (все же – московские интеллигенты!) словечко «Званка».

Возникло оно не случайно. Это я пустил его «в массы» на борту «Ракеты», или даже, вернее, не я, а мой товарищ Володя Десятников по моему наущению и по моей просьбе.

Десятников – человек дела и действия. Это и правильно в наш двадцатый век. Много мы говорим, долго собираемся что нибудь сделать. Иногда все так и кончается разговорами да собраниями. Откладываем до следующего раза, до будущего года, а практически навсегда. Взять хотя бы меня. Я всегда мечтал побывать в Званке, а теперь, попав в Новгород, решил: вот как следующий раз приеду сюда, так и соберусь, обязательно съезжу в Званку. Я, правда, предпринял некоторые шаги. Сходил в областную газету и расспросил, где Званка, как до нее проехать. Мне сказали, что нужен вездеход, а ехать все время по берегу Волхова – километров семьдесят. Я хотел съязвить и спросить, на каких вездеходах ездил туда хозяин Званки в восемнадцатом веке, но придержал язык. Тут выяснилось, что редакционный шофер заболел, и моя идея начала вянуть на корню, а я не стал настаивать или искать новых путей, а решил про себя: в следующий раз.

Оказавшись на борту «Ракеты», я без задней мысли и злого умысла поделился с Володей Десятниковым:

– Конечно, неплохо и без цели всякой прокатиться по Волхову. Но почему бы не воспользоваться «Ракетой» и не съездить в Званку? Для этого нужно желание и согласие всех. Но разве всем тоже не интересно побывать в Званке? Массы податливы. Надо заронить (привнести) идею, создать общественное мнение, а затем предложить. «Ракете» придется развернуться и идти в противоположную сторону. Но не все ли равно «Ракете», куда ей идти?

Володя мгновенно поддержал меня, и мы составили нечто вроде заговора. Мы слышали, как на «Ракете» говорят об Ильмень озере, о Новгородском кремле, о реставраторах Грековых, о чем угодно, только не о Званке. Но эксперимент уже был начат. Володя уже отошел от меня, смешался с «массами», и через пять минут, не более, как бы само собой, неизвестно откуда взявшись, появилось и зазвучало словечко «Званка».

– Званка? А что такое – Званка? Верно, опять какой нибудь развалившийся монастырь? Или, может быть, передовой совхоз?

– Званка? Ну как же! Званка – это место, где жил Державин. Его именье. Лермонтов – Тархана, Пушкин – Михайловское, Толстой – Ясная Поляна, Тургенев – Спасское Лутовиново… А у Державина – Званка.

– Ах да, да! Вспоминаю. У него есть стихотворение с описанием Званки. Как оно называется, кто нибудь помнит?

– »Евгению. Жизнь Званская». Одно из замечательных лирических произведений в русской поэзии восемнадцатого века, идиллически рисующее помещичью жизнь в деревне со всеми подробностями быта. В стихотворении описаны труды и дни Державина в Званке, на берегу Волхова. Хозяйственные дела, неграмотный староста, охота, прогулки, занятия, развлечения… «Жизнь Званская» обращена к митрополиту Евгению Болховитинову, составителю словаря российских светских писателей, археологу и историку русской литературы. Он жил в Хутынском монастыре в шестидесяти верстах от Званки и был другом поэта в последние годы его жизни.

– Да, да. Вспоминаю. Где то видел даже гравюру с изображением Званки. Как будто высокая гора…

– Не гора, а крутой берег реки.

– Какой реки?

– Да Волхова же, по которому мы сейчас плывем!

– …И как будто широкая лестница от воды к двухэтажному дому. Около дома – парк и еще другие строения.

– Но ведь это же где то здесь! – осенила восторженная догадка одного пассажира.

– Да, это здесь, на Волхове. Далеко ли?

– Полтора часа туда, полтора – обратно, – тут как тут оказался Володя Десятников. – Живописные волховские берега.

Он немного приуменьшил расстояние, но в ответственную минуту и нужно было приуменьшить. Скажи – семьдесят километров, задумаются, заколеблются: не отложить ли до следующего раза.

Все у Володи Десятникова получилось в лучшем стиле. Откуда ни возьмись послышалось предложение отменить прогулку по Ильмень озеру (бесцельную, в общем то, прогулку по водному простору) и поехать в Званку. «Ракета» развернулась и от самых, можно сказать, ворот озера пошла вдоль светлого Волхова, вдоль древнего Волхова, где раньше и сиги и царевна Волхова , а теперь, скажем, Волховстрой (еще дальше предполагаемой Званки) и суда, называемые «Ракетами», а по берегам по обе стороны все руины да руины, все развалины да развалины. То развалины Хутынского монастыря, то развалины аракчеевских казарм, то останки неведомой, безымянной для нас, сидящих на «Ракете», усадьбы. Тяжелые бои шли тут, на Волхове. А руины и в таком виде производили сильное впечатление. Известно изречение: прекрасная архитектура прекрасна даже в развалинах.

Хутынский монастырь (где подвизался друг Державина Евгений Болховитинов) появился по правому борту, едва, мы отошли от Новгорода. Он обозначился среди буйной одичавшей зелени изломанными кирпичными стенами, изломанным силуэтом собора с повалившимся набок куполом. От купола осталась одна только железная арматура, как это часто бывает с церковными куполами. Обычно они решетчато просвечиваются на фоне неба.

Между тем полтора часа это фактически два часа, а два часа есть два часа, и на «Ракете» нельзя стоять на палубе, а можно только сидеть в застекленном салоне. Вот почему вскоре все отвлеклись от созерцания берегов и объединились в общем разговоре, который, естественно, все время возвращался к Державину, потому что ехали мы к нему, как ехали бы к Лермонтову в Тарханы, к Пушкину в Михайловское, к Есенину в Константиново, к Блоку в Шахматово, к Толстому в Ясную Поляну…

– Вот вам пример, – говорил один, – как мы ленивы и нелюбопытны. Почти ничего не знаем о Державине, между тем его голая биография есть уже увлекательная повесть о том, как рядовой солдат в восемнадцатом веке достиг высших степеней в государстве, был губернатором, кабинет секретарем Екатерины Второй, сенатором.

– Правда, государыня была не совсем довольна поведением своего приближенного. Она жаловалась: «Этот господин на меня кричит!».

– Исключительность случая состоит в том, что высоких государственных степеней человек достиг не государственными, не политическими, не дипломатическими и полководческими способностями, но своим поэтическим даром.