Скандал из-за Баси (журнальный вариант) - Макушинский Корнель (книги регистрация онлайн TXT) 📗
— Зеленоглазка уже вся зеленая от зависти!..
— Но все это бессмысленно,— отвечала Бася без особой убежденности.
Однако ее охватило беспокойство, когда на третий день по школе стали ходить бюллетени.
— Зыгмунт чуть не упал...
— Юлек бледный, как смерть...
Зеленоглазая Ванда снисходительно улыбалась и пожимала плечами.
На четвертый день Эва Шчепаньска принесла в школу ужасную весть:
— Вы знаете? Зыгмунт при смерти!
— Боже! — воскликнула Бася — Что делать, скажите мне, что делать?
— А что ты можешь сделать? Это дело чести. Не вмешивайся!
Бася побежала к пани Таньской и рассказала ей обо всем.
Пани Таньска глубоко задумалась и произнесла:
— Лучше всего, если бы оба померли, потому что двумя идиотами на белом свете стало бы меньше.
— Как вы, бабушка, можете так говорить?
— Могу, потому что сама знаю такой случай. Когда я была молодая, в меня влюбился один брюнет, на которого я не хотела смотреть, потому что не терплю брюнетов. Тогда он поклялся, что будет стоять на одной ноге под моим окном, пока я не сжалюсь над ним. И стоял пять дней и пять ночей! Один день на левой ноге, другой — на правой.
— И что, и что?
— И ничего. Когда я уже хотела выйти за него замуж, этот дурак встал на обе ноги и женился на моей подруге, которая плакала от его самопожертвования.
Утром у мальчиков был скандал, потому что поэт в самом деле упал в обморок в школе и его отвезли домой. Ни на какие вопросы он, однако, не отвечал и, стиснув зубы, отказывался от еды.
— Я пойду к его родителям и все расскажу! — заявила Бася.
— Может, это лучше всего,— согласились перепуганные девочки — Но подожди до завтра... Он сдастся.
Зеленоглазка легкомысленно заметила:
— Или поумнеет.
— Сдался! Зыгмунт сдался! — кричали все на следующий день.
Но это была не капитуляция, это было нечистое дело. Лежащий на ложе голодовки поэт получил с нарочным загадочное письмо. Он прочитал его затуманенным взглядом, потом зарычал: «Есть! Есть!» Но он не встал перед трибуналом и не подвергся торжественной церемонии. Он просто набросился на еду — жадно, как тигр.
— Фу! — сказал Басин класс.
— Он наверняка скажет, что еда вкуснее...— заметила прекрасная Зеленоглазка.
— Ванда что-то знает...— пошел по школе шепот.
Зеленоглазка вынула из сумки лист бумаги и небрежно сказала:
— Он написал мне стихотворение...
Одна из подруг жадно схватила стихотворение и прочитала его удивленному обществу. Бася слушала со сжавшимся сердцем. Она знает это стихотворение... Оно было написано для нее. Подлый поэт, как сердце, вырвал из него ее имя и на это место втиснул Зеленоглазку. Ах, так? На минуту ей захотелось расплакаться, но стоит ли плакать? Почему же он так поступил?
Может, от голода у него помутилось в голове? — подумала она.
Весь класс удивлялся триумфальной улыбке Зеленоглазки; шептались, что она должна быть замешана в этом «коварстве и любви». Наконец все выяснилось! С незапамятных времен еще не случалось, чтобы что-то могло остаться тайной в школе. Верные подруги Баси провели следствие, долгое и терпеливое. Сестра Зыгмунта, лупоглазая девчонка из четвертого класса, выдала тайну за двенадцать шоколадок. Множество сердец содрогнулось от возмущения, когда стало известно, что Зеленоглазка написала письмо несчастному поэту и передала ему через его лупоглазую сестру. В этом письме она жестоко высмеяла его безумную любовь к Басе и вместе с отравленными цветами слов послала ему собственное — видимо, зеленое — сердце. Она не старалась завоевать его, а сделала так, чтобы досадить Басе. Ах! У некоторых девочек на глазах были слезы. Священная женская солидарность попрана. Осквернена дружба. Растоптано сердце. Зеленоглазка, однако, не обращала внимания ни на что. Она даже осмелилась заявить при трех перепуганных девочках:
— Если я захочу, то и Юлиуш будет лежать у моих ног!|
Это было красиво сказано, почти как в театре, но каждое слово было с червоточиной.
Бася, узнав об этом, посмотрела на нее свысока, с царственным равнодушием.
— Эта пани коллекционирует хлам! — сказала она.— Все бывшее в употреблении...
— Здорово ты ей сказала! — решил весь класс.— В самую точку!
Тихая война с ураганными залпами взглядов, ранящая презрением, продолжалась. Тем временем приближались именины директрисы школы, дамы весьма почтенной и всеми любимой. Этот день всегда отмечали чрезвычайно торжественно: музицированием, пением и декламацией, но венцом торжества всегда были живые картины. Почтенная дама обычно битых четыре часа смотрела и слушала все это, и ее сердце переполнялось волнением и радостью, а голова — трехдневной мигренью. Ведь этот праздник предоставлял возможность публично показать себя во всей красе школьным талантам, среди которых было семь соловушек, восемь отличных декламаторш, четыре пианистки и две такие, которые умели до седьмого пота мучить скрипку. Пот стекал по этому изящному музыкальному инструменту, а струны жутким блеянием оповещали пораженный мир о том, что сделаны они из бараньих кишок. Каждый талант жаждал показать себя в этот радостный день. Примадонной торжества была, однако, Зеленоглазка. Никто не мог соперничать с этой девочкой, красивой, как статуя. У нее не было никаких талантов: кошка пела лучше нее, а глухонемой выразительней декламировал, но в живых картинах она была непревзойденной. И класс охватило глухое беспокойство. Без нее нельзя обойтись, без этой предательницы! Кто заменит ее в торжественном представлении, задуманном учительницей литературы? Посреди сцены, на возвышении, должно было неподвижно стоять божество с пылающим факелом в руке; одна из артисток, глядя на него, должна была на коленях прочитать стихотворение, после чего божество, которому полагалось быть невыразимо прекрасным, склонит перед директрисой «факел просвещения», как солдат склоняет знамя перед вождем. Никто иной не мог быть божеством, только она, Зеленогдазка... Все знали об этом, и она знала. Уголком глаза она издевательски смотрела на группки, которые совещались шепотом. Она прекрасно понимала, что козы должны прийти к возу.
Они пришли, с трудом выговаривая слова:
— Ты будешь божеством?
— Не знаю... Я подумаю...— ответила она пренебрежительным тоном.
— Ты должна!
— Вовсе не должна и поступлю так, как захочу.
Девочки почти плакали.
Зеленоглазка решила жестоко играть перепуганными сердцами всего класса, однако вдруг, после разговора с учительницей, изменила намерение.
— Я буду божеством! — милостиво объявила она.
Никто не мог понять, откуда эта неожиданная снисходительность, потому что никто не знал, что учительница сказала ей:
— Ты станешь неподвижно, а перед тобой встанет на колени Бася Бзовска.
— Бася? — воскликнула Зеленоглазка.
— Что тебя удивляет? Бася прекрасно декламирует...
— Я не удивляюсь, я очень радуюсь!
О, превратности судьбы!
Басе было абсолютно безразлично, перед кем преклонить колена. Вызванный срочной эстафетой Шот деловито и умело проводил репетиции и руководил «толпой». Этот театр живо напоминал сумасшедший дом, а это значит, что он только немного отличался от настоящего театра.
Представление было замечательное. Многие плакали. Вся публика была страшно довольна.
Дрожь пробежала по залу, когда уже отзвучало высокое кошачье пение и когда все бараньи кишки скрипок выплакали свои жалобы. Сейчас состоится торжественный финал. Когда поднялся занавес, зал был ослеплен. Зеленоглазка излучала величие, в ее глазах сверкали зеленые молнии, на лбу лежала печать королевской гордыни. Она была облачена в свободно спадающие одежды. Бася, покорно стоя на коленях, умоляюще воздела к ней руки и продекламировала:
— «Ты распространяешь свет, о достойная пани, ты ведешь нас из мрака навстречу заре, ты своим факелом отгоняешь прочь тьму, направляя нашу поступь к истине!»
— Опустить факел! — резким шепотом приказал Шот из-за кулис.
