Если б не было тебя - Машкова Диана (библиотека книг бесплатно без регистрации txt) 📗
– Мочалов, – Степаныч отодвинулся, поморщившись, – когда пить бросишь, скотина?
– К зиме, – уверенно пообещал хозяин.
– Ты со мной не шути! Еще раз пьяным увижу, на пятнадцать суток закрою.
– Понял…
– Ладно, – Степаныч безнадежно махнул рукой, – сигнал на тебя был. Жестокое обращение с ребенком.
– Чего?!
– Дети в доме есть?
– Есть. Дочка.
– Почему незаконно?
– Как незаконно?! – Мочалов испугался. – Как у всех. Родили. Мужик я или нет?
Степаныч поморщился. Бесполезно таким про мужиков объяснять. Это он по молодости, как дурак, язык натирал, воспитывал. Про ответственность молол, про обязанности отца. Теперь все, хватит.
– Прописка ребенка где? Свидетельство о рождении?
– Так это мамашу надо спросить. Я ж тут так.
– Ты зубы не заговаривай. Себя-то не забыл прописать. Документы на ребенка тащи.
Василий скрылся за дверью. Долго возился там, потом вывел испуганную хозяйку с завернутым в старые пеленки младенцем на руках. «Тьфу, – подумал Степаныч, – и это – баба? Смотреть противно». На ребенка он даже не взглянул. Никаких нервов не хватит на каждого несчастного младенца смотреть. Голос подает, и ладно. Значит, живой.
– Ну, что за ребенок? – обратился он к мамаше, прикрывая нос.
– Наша с Васей дочка, – промямлила она. – Мочалова Анна Васильевна.
– Где свидетельство о рождении?
– Нету, – ответила женщина и вся покраснела.
Василий злобно закрутил глазами и толкнул ее локтем в бок.
– А мне не давали. – Она оживилась. – Только справку в роддоме выписали, что 20 мая девочка у меня родилась.
– Вот дура! – сплюнул Степаныч. – Четвертый ребенок, а все не соображаешь. В роддоме и не будут давать. Оформить надо было в течение месяца. Тащи сюда справку, и чтобы срочно в поселок сгоняли в ЗАГС. Проверю в четверг.
Степаныч посмотрел измятую бумажку с печатями городской больницы, успокоился и вышел со двора. Младенец вроде шевелится, кряхтит потихоньку. Он поморщился: ну, обзавелась семья дитем. Их что, за это судить? Ребенка отнимать? Хоть и алкаши, а такие же люди. Имеют право на продолжение рода. Конечно, если бы кто догадался Степаныча спросить, он бы четко сказал: стерилизовать надо таких мамаш. В принудительном порядке. Сами они никогда не сообразят, как так устроить, чтобы без конца не рожать. Насмотрелся он за десять лет службы. Одного, второго, пятого, десятого на свет произведут, а детки потом или в детдоме растут, или дохнут как мухи. Кто шею себе свернет, кто кипятком обварится, кто отравы наестся – следить-то некому, мамаша дурь глотает или пьет. А бывает и того хуже: нарожают припадочных, даунов и сами же их добивают от злости на судьбу. Сколько видел он малышей с головами в язвах от потушенных о макушку окурков, с поломанными родителями в гневе руками-ногами, с кожей, рассеченной розгой на тонкие окровавленные ремни. Вот где война! Против беззащитных. Не любят в России детей. Мстят им за то, что посмели появиться на свет. А те потом вырастают и отыгрываются на собственных чадах. И некому разорвать этот круг. Государству лишь бы рожали – таких, сяких, главное – цифры. Кто ж даст указ негодных мамаш, чьи дети брошены или даже от рук их погибли, насильственно детородных способностей лишать? А надо бы.
Степаныч потоптался возле мотоцикла, но не уехал. Как ни сопротивлялось нутро, а решил к Рябининым заглянуть. А то ведь не отстанут, будут звонить да писать.
Баба Маня, неугомонная душа, выбежала навстречу. Изображает нежданную радость, хлопочет, а сама небось видела и слышала весь разговор. Зря, что ли, придуманы щели в заборах?
– Степаныч, чайку? Блины еще не остыли.
– Не откажусь. На завтрак времени не имел, – рассудил, что с паршивой овцы хоть шерсти клок.
Он прошел на крыльцо и начал стаскивать с ног тяжелые сапоги. Почувствовал кислый запах вчерашних носков, усомнился – может, сослаться на срочные дела? Неудобно в стерильную чистоту стариковского дома тащить свою вонь. Но желудок, уловив ароматы с кухни, заурчал как сумасшедший.
– Не снимай, – замахала на него баба Маня руками, – все равно полы мыть.
Степаныч послушно натянул сапоги, прошел и улыбнулся стопке блинов на глиняной тарелке.
– Ну? – баба Маня не дала дожевать даже первый блин. – Когда приедет опека?
Он молча пожал плечами и спрятал усы в своей кружке. Не хотелось ничего говорить. Объяснять про новый закон. Он как мог тянул время.
– Опасности нет, – пробурчал наконец, выхлебав весь чай.
– Как это?! Там же Васька, судимость у него!
– Детей с судимостью заводить не запрещено. Да и за что он сидел? Подростком по дурости магнитолу из машины украл.
– Нормальному ребенку в голову не придет чужое взять. Вот у меня сынок…
– Много вы знаете, – Степаныч не смог сдержать праведный гнев, – вашего сыночка жизнь не трепала. А Мочалов на улице рос, там другие понятия.
– Но не красть!
– Красть, иначе свои же забьют. И колония. Там старшие как молодняк воспитывают? Чтобы не возникали, подвесят и бьют дубинами. До беспамятства. И так не день, не два – много лет. Что от человека останется? Какой потом с него спрос?
Баба Маня сидела, опустив голову.
– Да что же делать? – прошептала она.
– Не знаю, – гнев Степаныча как рукой сняло, – поглядывайте. Если что-то не так, звоните. Приеду.
– Так ведь все не так!
Он беспомощно развел руками и начал вставать из-за стола.
– Деду привет. Куда он подевался-то?
– Спит. Перенервничал.
– Ну, и пусть отдохнет. Спасибо за чай.
Степаныч стремительно вышел, оседлал мотоцикл и выехал из деревни. Старухины блины еще долго стояли тяжелым комом поперек горла.
Глава 7
– Машенька, зайди ко мне, пожалуйста!
Ласковый тон директора эфира не оставлял сомнений: снова кто-то из ведущих пропал. Слег, заболел, охрип. Весна, впрочем, как и осень, настойчиво изымала из студии лучшие голоса. Коллеги начинали покашливать, сипеть и временно теряли трудоспособность. Как бы ни недолюбливала Молчанова новостной эфир, а придется на этот раз, видимо, и ей выйти в смену.
– Это срочно?
Она еще колебалась, соглашаться или нет. Наверняка речь пойдет о позднем вечере. А она так хотела сама заехать за Дашей в школу, доставить ее домой – надежнее, да и ребенку не трястись на автобусах с пересадками, – позаниматься с дочерью английским – до конца учебного года осталась всего неделя, на носу итоговый тест.
– Очень!
– Хорошо, я иду.
Она поднялась на второй этаж, открыла дверь в крошечный кабинет. Сергей, приветливо улыбаясь, поднялся ей навстречу.
– Рад тебя видеть!
– Взаимно! И кого мы на этот раз недосчитались?
– Все-то ты знаешь, – он рассмеялся и, вздохнув, признался: – Сашка заболел.
– Вот так всегда. – Маша, изображая упрек, покачала головой: – Ты меня вызываешь, только когда беда.
– Не вызываю, а приглашаю.
Маша заметила, как кончики ушей у Сергея от смущения покраснели.
– Мог бы и другой повод найти.
– Не даешь, – начальник развел руками, – сам иногда страдаю. Думаю, давно не видел Молчанову, надо бы встретиться, поговорить. А о чем? Эфиры ты не срываешь, ляпов не допускаешь, безобидных оговорок и то не дождешься. Машенька, ты идеал нашего кошмара!
– Сережа, – она рассмеялась, – умеешь ты из людей веревки вить. Давай, говори, что надо делать.
– На сегодня назначено интервью с президентом банка, а Сашка хрипит.
– Ты же знаешь, я не по финансовой части. – Про себя Маша успела порадоваться тому, что никто не собирается давать ей новостной эфир.
– И не надо! Это запись воскресной программы. О жизни, о детях – сама все знаешь.
– Во сколько?
– Через тридцать минут.
Молчанова присвистнула.
– Не успею же подготовиться!
– Сашка материал собрал, вопросы написал, все у тебя в почте! Почитаешь, пока гость едет в студию.
– Ну, вот что с тобой делать!..
