Малахитовая шкатулка - Бажов Павел Петрович (читаем книги онлайн бесплатно полностью txt) 📗
— Мальчонко, конечно, несмышлёныш. Самый вроде к тому делу подходящий, а всё-таки не он искал, потому и показа нет. Придётся, видно, самому испробовать.
Заговорил стрелу, приготовил все, как требовалось, зажмурил глаза, покрутился и спустил стрелу. Полетела она не в ту сторону, где яма была, а на тропке оказался какой-то проходящий. Идет налегке. На руке только корзинка корневая, в каких у нас ягоды носят. Подхватил прохожий стрелу, которая близко от него упала, и говорит с усмешкой:
— Не по годам тебе, дедушка, ребячьей забавой тешиться. Не по годам!
Кондрату неловко, что его за таким делом застали, говорит всердцах:
— Проходи своей дорогой! Тебя не касаемо.
Прохожий смеётся:
— Как не касаемо, коли чуть стрелой мне в ногу не угодил!
Подошёл к старику, подал стрелу и говорит укорительно, а то со смешком:
— Эх, дед, дед, много прожил, а присловья не знаешь: то не стрела, коя орлиным пером не оперена.
Маркелычу этот разговор не по нраву. Сердито отвечает:
— Нет по нашим местам такой птицы! Неоткуда и перо брать.
— Неправильно, — говорит, — твоё слово. Орлиное перо везде есть, да только искать-то его надо под высоким светом.
Кондрат посомневался:
— Мудришь ты! Над стариком, гляжу, посмеяться надумал, а я ведь в своём деле не хуже людей разумею.
— Какое, — спрашивает, — дело?
Старик тут и распоясался. Всю свою жизнь этому человеку рассказал. Сам себе дивится, а рассказывает. Прохожий сидит на камешке, слушает да подгоняет:
— Так, так, дедушка, дальше что?
Кончил старик свой рассказ. Прохожий похвалил:
— Честно, дед, поработал. Много полезного добыл, а стрелу зачем пускал?
Кондрат и это не потаил. Прохожий поглядел эдак вприщур да и говорит:
— То-то и есть. Орлиного пера твоей стреле не хватает.
Кондрат тут вовсе рассердился. Обидно показалось. Всю, можно сказать, жизнь выложил, а он с пером своим лезет. Закричал этак сердито:
— Говорю, нет по нашим местам такой птицы! Не найдёшь пера! Глухой ты, что ли?
Прохожий усмехнулся да и спрашивает:
— Хочешь, покажу?
Кондрат, понятно, не поверил, а всё-таки говорит:
— Покажи, коли умеешь, да не шутишь.
Прохожий тут достал из корзинки камешек кубастенький. Ростом кулака на два. Сверху и снизу ровнёхонько срезано, а с боков обделано на пять граней. В потёмках не разберёшь, какого цвету камень, а по гладкой шлифовке — орлец. На верхней стороне чуть видны беленькие пятнышки, против каждой грани.
Поставил прохожий этот камешек рядом с собой, задел пальцем одно пятнышко, и вдруг их светом накрыло, как большим колоколом. Свет яркий-яркий, с голубым отливом, а что горит — не видно. Световой колокол не больно высок. Так в три либо четыре человечьих роста. В свету мошкары вьётся видимо-невидимо, летучие мыши шныряют, а вверху пташки пролетают, и каждая по перышку роняет. Перышки кружатся, на землю падать не торопятся.
— Видишь, — спрашивает, — перья?
— Вижу, — отвечает, — только это вовсе не орлиные.
— Правильно, не орлиные, а больше воробьиные, — говорит прохожий и объясняет: — Это твоя жизнь, дед, показана. Трудился много, а крылышки маленькие, слабые, на таких высоко не подняться. Мошкара глаза забивает, да ещё всякая нечисть мешает. А вот гляди, как дальше будет.
Задел опять пальцем которое-то пятнышко, и световой колокол во много раз больше стал. К голубому отливу зелёный примешался. Под ногами будто первый пласт земли сняли, а сверху птицы пролетают. Пониже утки да гуси, повыше— журавли, ещё выше — лебеди. Каждая птица по перу сбрасывает, и эти перья книзу ровнее летят, потому — вес другой.
Прохожий ещё задел пальцем пятнышко, и световой колокол раздался и ввысь взлетел. Свет такой, что глаза слепит. Голубым, зелёным и красным отливает. На земле на две сажени в глубину всё видно, а вверху птицы плывут. Каждая в свету перо роняет. Те перья к земле, как стрелы, летят и у самого того места, где камешек поставлен, падают. Прохожий глядит на Кондрата, улыбается светленько и говорит:
— И выше орла, дед, птицы есть, да показать опасаюсь: глаза у тебя не выдержат. А пока попытай свою стрелу!
Подобрал с земли столько-то перьев, живо пристроил, будто век таким делом занимался, и наказывает старику:
— Опускай в то место, где жилку ждёшь, а зажмуривать глаза да крутиться не надо.
Кондрат послушался. Полетела стрела, а яма навстречу ей раскрылась. Не то что все каменные жилки-ходочки, а и занорыши видно. Один вовсе большой. Аквамаринов в нем чуть не воз набито, и они как смеются. Старик, понятно, расстревожился, побежал поближе посмотреть, а свет и погас. Маркелыч кричит:
— Прохожий, где ты?
А тот отвечает:
— Дальше пошёл.
— Куда ты в темь такую? Хитники пообидеть могут. Неровен час, ещё отберут у тебя эту штуку! — кричит Маркелыч, а прохожий отвечает:
— Не беспокойся, дед! Эта штука только в моих руках действует, да у того, кому сам отдам.
А прохожий уже далеко. Едва слышно донеслось.
— Ты хоть кто такой? — спрашивает Маркелыч.
— У внучка спроси. Он знает.
Мишунька весь этот ночной случай не проспал. Светом-то его разбудило, он и глядел из балаганчика. Как дедушка пришёл, Мишунька и говорит:
— А ведь это, дедушка, у тебя был Ленин!
Старик всё-таки не удивился.
— Верно, Мишунька, он. Не зря люди сказывают — ходит он по нашим местам. Ходит! Уму-разуму учит. Чтоб не больно гордились своими крылышками, а к высокому свету тянулись. К орлиному, значит, перу.
1945 г.
Коренная тайность
— Вон оно как сделано было, а мы думали по-другому.
Такое вот самое и случилось с нашей Златоустовской булатной сталью.
Больше сотни годов прошло с той поры, как в нашем заводе сварили такую булатную сталь, перед которой все тогдашние булаты в полном конфузе оказались. В те года на заводе в начальстве и мастерах ещё много немцев сидело. Им, понятно, охота было такую штуку присвоить: мы, мол, придумали и русских рабочих обучили. Только инженер Аносов этого не допустил. Он в книжках напечатал, что сталь сварили без немцев. Те ещё плели: по нашим составам. Аносов и на это отворот полный дал и к тому подвёл, что Златоустовская булатная сталь и рядом с немецкими не лежала. Да ещё добавил: коли непременно надо родню искать Златоустовскому булату, так она в тех старинных ножах и саблях, кои иной раз попадаются у башкир, казахов и прочих народов той стороны. И закалка такая же, и нисколь она на немецкую не походит. Немцы видят, — сорвалась их выдумка, за другое принялись: подхватили разговор о старинном оружии и давай в ту сторону дудеть. Им, видишь, всего дороже было, чтоб и думки такой не завелось, будто русские мастера сами могут что путное сделать. Вот немцы и старались. Да и у наших к той поре ещё мода не прошла верить, будто всё, что позанятнее, принесли к нам из какой-нибудь чужой стороны. Вот и пошёл разговор, что Аносов много лет по разным кибиточным кузнецам ходил да ездил, и у одного такого и научился булат варить. Которые пословоохотливее, те и вовсе огородов нагородили, будто Аносов у того кибиточного кузнеца сколько-то годов в подручных жил и не то собирался, не то женился на его дочери. Тем будто и взял мастера и тайность с булатом разведал.
Вот и вышла немецкого шитья безрукавка: Аносов не сам до дела дошёл, а перенял чужую тайность, и то вроде как обманом. Про мастеров заводских и помину нет. Им привезли готовенькое, — они и стали делать. Никакой тут ни выдумки, ни заботы. Да и что они могут тёмные да слепые, если кто со стороны не покажет.
