У последней черты - Арцыбашев Михаил Петрович (читать книги без .txt) 📗
За обедом он рассказал жене про Рыскова, но она, оказалось, уже знала об этом и отнеслась к смерти казначейского чиновника совершенно равнодушно. Разговор как-то не завязался, и Тренев лег спать после обеда все с тем же неопределенно неприятным чувством в душе.
Проснулся он поздно, совершенно успокоившимся и здоровым, с томным, сладким ощущением своего выспавшегося, отдохнувшего здорового тела.
Еще лежа в постели, он услышал в столовой голоса и звон чайной посуды. Тоненькая полоска света падала из неплотно притворенной двери и придавала темной теплой спальне какой-то особенный уют.
Треневу не хотелось вставать. Он потягивался, зевал, каждым мускулом тела чувствуя мягкую, наводящую истому постель. Взрыв хохота в столовой встряхнул его. Он решительно и весело вскочил, оделся, умылся холодной водой, причесался щеткой и, свежий, немного красный от умывания и сна, распространяя запах одеколона от всего своего крепко сбитого тела, вышел в столовую.
Жена сидела за самоваром и, высоко подняв полную обнаженную руку, наливала ему крепкий чай в большой, его собственный стакан в серебряном подстаканнике. По плеску воды в спальне она догадалась, что он уже встает. За другим концом стола сидела хорошенькая нарядная дамочка, жена командира пятого эскадрона, и что-то звонко и громко рассказывала.
За этой дамочкой, пользовавшейся довольно легкой репутацией, Тренев немного ухаживал. Поэтому при виде ее он еще больше подбодрился и почувствовал себя ловким, блестящим офицером. На лету поцеловав у локтя полную обнаженную руку жены, которую вместе с чайником она нарочно задержала в воздухе, Тренев дотронулся усами до ручки гостьи и сел на свое обычное место. Он был решительно в превосходном настроении духа и с особым удовольствием подвинул к себе крепкий, страшно горячий, как он любил, чай.
— А ты знаешь, что случилось? — оживленно сказала жена.
— Что?
— Ты Лизу Трегулову знаешь?
— Ну, знаю… — в недоумении сказал Тренев, глотнув чаю, и перед ним пронеслось хорошенькое личико с пушистыми светлыми волосами и наивными серыми глазами.
— Она утопилась! — захлебнувшись от страшного желания ошеломить его новостью, торопливо закончила жена.
Тренев недоуменно обвел глазами обеих дам. У них были оживленные, возбужденные лица, и обе они изо всех сил смотрели ему в рот, чтобы не пропустить, какое впечатление произведет на него это известие. Тренев невольно поставил стакан.
— Но не может быть… Когда? — машинально спросил он.
— Сегодня, пока ты спал!
— А в слободке застрелился какой-то мещанин! — тем же радостно-оживленным тоном поторопилась прибавить гостья.
Тренев растерянно пожал плечами.
— Черт знает что такое!.. Это уже и в самом деле… Ну, а тот, художник, знает? — вспомнил он Михайлова.
— Я думаю!.. Весь город об этом говорит… А ты знаешь, она оказалась в интересном положении!
Опять промелькнуло перед Треневым то же светловолосое и светлоглазое личико.
— Вот бедная девушка! — сказал он.
— Чего там — бедная? — презрительно возразила жена, пожимая плечами. — Сама знала, на что шла!
— Ну, все-таки!
— И чего они все вешаются на шею этому Михайлову, не понимаю! — заметила гостья. — Мне он совсем не нравится… Терпеть не могу таких самоуверенных «красавцев»!..
Тренев вспомнил, что рассказывают, будто на полковом пикнике, года два тому назад, слегка пьяная, она отдалась Михайлову там же, в лесу, и немного сконфузился.
— Да… Но все-таки жаль девушку!.. Ни за что пропала!.. Ну, я понимаю. Рысков… которому есть нечего было! Краузе… из-за идеи!.. Но она?.. Такая молоденькая, хорошенькая!
Неприятная тень скользнула по лицу жены.
— Ну, да, — сказала она иронически, — мужчинам всегда жалко хорошеньких женщин!
Тренев понял, что она ревнует к тому, что другая, хотя бы и мертвая, может казаться ему хорошенькой, и поморщился.
— При чем тут — мужчины?.. Просто по-человечески жаль!
— Ну да, конечно же! — не скрывая вызывающей иронии, притворно согласилась жена.
Гостья лукаво посмотрела на Тренева. Ей очень хотелось «закрутить с ним роман», и она всегда подпускала ему шпильки, что он боится жены. Тренев разгорячился.
— Нет, в самом деле жаль! — недовольно сказал он.
Ну да… я ведь то же самое говорю! опять, еще насмешливее, согласилась жена.
Тренев даже покраснел немного и постарался переменить разговор.
— Это что-то ужасное! Прямо — эпидемия какая-то!.. В газетах пишут, что теперь везде самоубийства… По-моему, надо бы принять какие-нибудь меры!..
— А вы знаете, — оживляясь, перебила гостья, — говорят, будто Наумов основал клуб самоубийц и еще восемнадцать человек должны застрелиться, и только тогда все это кончится!.. Что, он интересный, этот Наумов?
— Как человек или как мужчина? — мгновенно впадая в игривый тон, спросил Тренев.
Дамочка звонко захохотала, закинув хорошенькую порочную головку и показав Треневу пухлую, точно ниточкой перевязанную, шейку.
— Ну, и как мужчина!
— Н-не очень!.. Но он чрезвычайно умный человек! — делая значительное лицо, сказал Тренев.
— Я непременно с ним роман заведу! — хохотала дамочка. — Клуб самоубийц! Это интересно!.. Он, верно, страшный?
— То есть страстный вы хотите спросить? — двусмысленным тоном подшутил Тренев.
Дамочка лукаво погрозила ему пальцем и притворно надула губки.
— Ну, ну, ну!..
Тренев вдруг спохватился, что слишком разошелся при жене, сделал серьезное лицо и сказал:
— Но, кроме шуток… несомненно, что Наумов тут сильно замешан. Клуба самоубийц, конечно, никакого нет, это глупости, а что влияние его на Краузе не…
— А говорят, что и вы в этом клубе участвуете! — засмеялась гостья.
— Глупости!..
— Он больше в попойках участвует! — заметила жена, которую раздражали кокетство гостьи и заигрывания мужа.
Тренева покоробило, но он постарался засмеяться.
— Отчего в хорошей компании и не выпить!
— Очень хорошая компания! — иронически заметила жена.
— Нет, отчего же!.. Люди любопытные… Арбузов — широкая натура. Михайлов все-таки человек талантливый!.. Чиж — студент… Наумов… Нет, с ними интересно!
— Да, — махнула рукой жена, — у вас с кем бы ни пить, все интересные будут… в особенности после десятой рюмки!.. А Наумов твой просто мерзавец, по-моему, и больше ничего!
— Почему мерзавец?
— Потому, что если проповедовать такие вещи, так надо прежде всего самому застрелиться, а не других толкать!
Тренев смешался: ему самому казалось так, но все-таки он заспорил.
— Странная ты, Катя! Если человеку пришла в голову какая-нибудь мысль, так он должен…
— Я думаю! А иначе нечего и говорить!.. Это подло!.. Небось Краузе-то застрелился, а он себе живет как ни в чем не бывало! Очень жаль, что я с ним не знакома, а то бы ему прямо в глаза сказала… Подло!
— Странное дело! Ведь он же не говорит прямо, что все должны стреляться? Это уж дело каждого!.. Он говорит о жизни вообще, а что жизнь бессмыслица, так это и я с ним совершенно согласен!
— Давно ли? — насмешливо спросила жена, раздражаясь все больше и сама не зная почему.
— Всегда был согласен!.. Да и нельзя не согласиться, если как следует вдумаешься… Стоит только оглянуться на свою собственную жизнь: ну, что в самом деле?.. Вечно одно и то же… ученья, производства, солдаты… изо дня в день!..
— Не все же у вас солдаты! — засмеялась гостья, с удовольствием прислушиваясь к раздражению, все сильнее звучавшему в споре супругов. — У вас жена, ребенок…
— Ну, что ж-жена и ребенок! — в увлечении спора возразил Тренев, хотя не мог себе представить жизни без них. И в эту минуту ему в самом деле показалось, что это вовсе не интересно и не важно. — Нельзя же наполнить жизнь только детьми и женами!..
— О, конечно! — с ненавистью вставила жена.
Тренев спохватился.
— Я не в буквальном смысле говорю… а вообще… Живут только для того, чтобы умереть, а если так, то зачем же и жить?
