Том 1. Тяжёлые сны - Сологуб Федор Кузьмич "Тетерников" (читать книги полностью .TXT) 📗
И он поспешно стал переходить через деревянную настилку набережной. Игумнов смотрел за ним улыбаясь. Медленные, несвязные мысли ползли в его голове.
Когда Курков скрылся в переулке, Игумнов опять приблизился к гранитной ограде и, содрогаясь от холодного ужаса, мешкотно и неловко стал перелезать через нее.
Никого не было вблизи.
Прятки
В детской у Лелечки было светло, красиво и весело. Звонки Лелечкин голос радовал маму. Лелечка — прелестный ребенок. Ни у кого нет другого такого ребенка, и никогда не было, и не может быть. Серафима Александровна, Лелечкина мама, уверена в этом. Глаза у Лелечки черные, большие, щеки румяные, глаза созданы для поцелуев и для смеха. Но не в этом самая большая, самая милая для Серафимы Александровны Лелечкина прелесть.
Лелечка у мамы одна. Поэтому-то каждое Лелечкино движение чарует маму. Что за блаженство, — держать Лелечку у себя на коленях, ласкать ее, чувствовать под руками маленькую девочку, бойкую и веселую, как птичка!
Сказать по правде, только в детской и весело, Серафиме Александровне. С мужем ей холодно.
Может быть, это потому, что он и сам любит холод, — холодную воду, холодный воздух. Он — всегда свежий и холодный, с холодной улыбкой, — и где он проходит, там словно пробегают в воздухе холодные струйки.
Неслетьевы, Сергей Модестович и Серафима Александровна, поженились не по любви, и не по расчету, а потому, что уже так принято. Молодой человек, — тридцати пяти лет, — и молодая девица, — двадцати шести, — оба одного общества и хорошо воспитанные, сошлись: ему следовало жениться, ей настала пора выйти замуж.
Серафиме Александровне казалось даже, что она влюблена в жениха, и это очень веселило. Он был изящный, ловкий, сохранял всегда значительное выражение в умных серых глазах, и с безукоризненною нежностью выполнял жениховские обязанности.
Сергей Модестович не чувствовал себя влюбленным, и ему не было особенно весело, а только приятно, — как, впрочем, и все в его ровной, умеренной жизни.
Невеста была красива, не слишком, впрочем, — высокая, черноглазая, черноволосая девица, державшаяся нисколько застенчиво, но с большим тактом. За приданым он не гнался, — но ему доставляло удовольствие знать, что у жены есть что-то. Он имел связи, и у жены были хорошие, влиятельные родственники. Когда-нибудь, при случае, это могло пригодиться. Всегда корректный и тактичный, Неслетьев двигался по службе не так скоро, чтоб ему завидовали, но и не так медленно, чтобы завидовать другим, — и в меру и в пору.
После того, как они сочетались, Сергей Модестович ни разу, во внешнем и показном своем поведении, не дал жене повода обвинить себя. Потом, уже когда Серафима Александровна была в интересном положении, у Сергея Модестовича завязались легкие, непрочные связи на стороне. Серафима Александровна узнала об этом, — и, к удивленно своему, не особенно огорчилась; она ждала ребенка с тревожным, поглощающим ее чувством.
Родилась девочка; Серафима Александровна предалась заботам о ней. Вначале она с восторгом сообщала мужу радующие её подробности из Лелиной жизни. Но скоро она заметила, что Сергёй Модестович выслушивал ее без всякого живого участия, единственно только по светской любезной привычки. Серафима Александровна стала все больше отдаляться от него. Она любила девочку с неудовлетворенною страстностью, как другие женщины, ошибочно устроившие свою судьбу, изменяют мужьям для случайных молодых людей.
— Мамочка, поиграем в прятки, — кричала Лелечка, выговаривая р, как л, так что выходило вместо «в прятки» — «в плятки».
Эта милая неумелость говорить заставляла Серафиму Александровну нежно и растроганно улыбаться. Лелечка побежала, топоча по коврам маленькими, пухлыми ножками, и спряталась за занавесками у своей кроватки.
— Тютю, мамочка! — закричала она смеющимся, нежным голоском, выглядывая одним черным, плутовским глазком.
— Где моя деточка? — спрашивала мама, притворяясь, что ищет Лелечку и не видит её.
А Лелечка заливалась звонким смехом в своем убежище. Потом она высунулась побольше, — и мама как будто сейчас только увидала ее, и взяла ее за плечики, радостно восклицая:
— А, вот она, моя Лелечка!
Долго и звонко смеялась Лелечка, приникнув головою к маминым коленям и барахтаясь в маминых белых руках, — возбужденно и страстно горели мамины черные глаза.
— Теперь ты, мамочка, прячься, — сказала Лелечка, уставши смеяться.
Мама пошла прятаться; Лелечка отвернулась, — будто бы не смотрит, — а сама исподтишка наблюдала, куда пойдет мамочка. Мама спряталась за шкапом, и крикнула:
— Тютю, деточка!
Лелечка побежала вокруг комнаты, заглядывая во все уголки, притворяясь, как давеча мама, что ищет, — хоть сама хорошо знала, где стоит мамочка.
— Где моя мамочка? — спрашивала Лелечка. — Здесь нет — и здесь нет, — говорила она, пробегая к другому уголку.
Мама стояла, притаив дыхание, с прислоненною к стене головой, с примятой прической. Блаженно-тревожная улыбка играла на её румяных губах.
Нянька Федосья, глуповатая на вид, но добрая, красивая женщина, ухмылялась, смотрела на барыню с тем обычным у неё выражением, как будто она согласна не спорить против барских затей, и думала про себя:
«И мать-то, ровно дите малое, — ишь как разгоралась».
Лелечка приближалась к мамину углу, — а мама все больше волновалась, входя в интерес игры; мамино сердце усиленно и коротко билось, и она теснее прижималась к стене, и приминала свои волосы. Лелечка заглянула в мамин угол, и взвизгнула от радости.
— Насла! — закричала она громко и радостно, нечисто выговаривая звук ш и опять веселя этим маму.
Она потащила маму за руки на середину комнаты, — обе радовались и смеялись, — и опять Лелечка упала головою к маминым коленям, и лепетала, лепетала без конца милые словечки, так славно и неловко их выговаривая.
Сергей Модестович подходил в это время к детской. Сквозь неплотно затворенные двери он услышал смех, радостные восклицания, шум от возни. Холодно, но любезно улыбаясь, вошел он в детскую, свежий, прямой, одетый безукоризненно, распространяя вокруг себя веяние чистоты, свежести и холода. Он вошел среди оживленной игры, — и всех смутил своим ясным холодом. Даже Федосья застыдилась, не то за барыню, не то за себя самое. Серафима Александровна сразу сделалась спокойной и, по-видимому, холодной, — и это её настроение сообщилось девочке, которая перестала смеяться, и молча и внимательно смотрела на отца.
Сергей Модестович беглым взглядом окинул комнату. Все здесь ему приятно: обстановка красивая, — Серафима Александровна заботится о том, чтобы девочку, с самого нежного возраста, окружало только прекрасное. Одета Серафима Александровна нарядно и к лицу, — это она всегда делает для Лелечки с тем же расчетом. Одного только Сергей Модестович не мог одобрить, — того, что жена почти постоянно в детской.
— Мне надо было сказать… Я так и знал, что найду тебя здесь, — сказал он с улыбкой насмешливой и снисходительной.
Они вышли вместе из датской. Пропустив Серафиму Александровну в дверь кабинета, Сергей Модестович сказал равнодушно, как бы вскользь и не придавая значения своим словам:
— Ты не находишь, что девочке полезно бы иногда обойтись без твоего общества? Понимаешь, чтобы ребенок почувствовал свою отдельную личность, — пояснил он в ответ на удивленный взгляд Серафимы Александровны.
— Она еще так мала, — сказала Серафима Александровна.
— Впрочем, это так, только мое скромное мнение. Я не настаиваю, — там ваше царство.
— Я подумаю, — отвечала жена, улыбаясь, как и он, холодно и любезно.
И они заговорили о другом.
Вечером нянька Федосья рассказывала в кухне молчаливой горничной Дарье и любящей рассуждать старухе кухарке Агафье о том, что маленькая барышня уж так-то полюбила играть с барыней в прятки, — спрячет личико, и кричит: тютю!
