Том 2. Круги по воде - Аверченко Аркадий Тимофеевич (книга жизни .TXT) 📗
— А у меня… Нет своего дурака, — печально вздохнул я. — Боже ты мой! У всех других есть дураки, все живут — люди как люди, — а я совершенно одинок. Громов, подари мне своего дурака.
— Ни за что в свете. Вот еще!
— Ну, на что он тебе? Ты другого найдешь.
— Нет, нет, — сухо сказал Громов. — Не будем говорить об этом.
— Клинков! — обратился я к толстому другу. — Продай мне своего веселого дурака. Я тебе отвалил бы не маленькие деньги.
— Попроси у Подходцева.
— Зарежьте вы меня прежде, чем я отдам вам его! — закричал Подходцев. — Если я лишусь его, я не перенесу этого. Я умру от горя.
— Самый лучший дурак — мой, — хвастливо засмеялся Громов. — Мой славный кристальный Петенька.
— Ну, нет, — возразил, пыхтя, Клинков. — Твой сдаст перед моим.
Подходцев самоуверенно засмеялся.
— Оба они, вероятно, ничто перед моим Эрастом. Я уверен, что ваши дураки и не дураки вовсе. Так просто, самозванцы. А мой — стоит только посмотреть на его лицо — и всякий скажет: «Да, это он!»
Все трое счастливцев закричали, заволновались, заспорили.
— Чего проще, господа, — пожал я плечами. — Устройте конкурс своих дураков. Чей дурак лучше — тот возьмет первый приз.
— Прекрасно! — воскликнул Подходцев.
Все благодарили меня, а Клинков даже поцеловал.
Конкурс решено было устроить в моей квартире. Так как я не имел своего дурака («обездурачен» — как определил мое положение Подходцев) — меня и выбрали в качестве жюри.
В тот же день я получил от Подходцева, Клинкова и Громова адреса Эраста, Феодосия и Петеньки, поехал к ним и, после недолгой беседы, получил от каждого определенное обещание посетить меня. Чтобы все три дурака могли заранее освоиться друг с другом, я утром в день конкурса собрал их в маленьком ресторанчике, где мы позавтракали и обменялись мнениями по разным вопросам жизни.
Все трое действительно оказались на редкость дураками — все здоровый, отборный, неимоверно глупый народ.
От часовой беседы с ними голова моя так распухла, что при возвращении домой шапку пришлось нести в руках.
К десяти часам вечера прихали все. Каждый приехал со своим дураком, подобно охотникам, которые являются к сборному пункту с собственной собакой на веревке…
Сразу же все прибывшие разбились на две группы: умные тихо шушукались в углу кабинета, а дураков я усадил за чайный стол и принялся энергично угощать чаем с коньяком.
Ко мне подкрался на цыпочках Подходцев с миной озабоченного родственника мертвеца, которого собираются отпевать, и шепнул:
— Ну, что ж… Можно начинать?
— Да. Я распоряжусь, чтобы дали закуску и вино.
Я ободрительно подмигнул насторожившимся дуракам и вышел из комнаты.
Подали ужин. Я посадил всех вразбивку: дурака между двумя умными и умного между двумя дураками. Мне же, как арбитру, пришлось сесть вне этого порядка.
Была минута напряженного молчания.
— Однако и жарко же здесь! — вздохнул Подходцев.
Подходцевский дурак Эраст укоризненно поглядел на своего хозяина и возразил:
— В доме повешенного не говорят о веревке.
— Почему, милый?
— Потому что потому.
— Нет, Эрастик, — захныкал Подходцев. — Вот ты сделал мне замечание, ты обидел меня, а за что? Где у тебя веревка и где повешенный? Если веревка — воздух, а повешенный — хозяин, то ты обидел и хозяина. Если же веревки — все присутствующие — ты обидел и присутствующих. Что ты, родной, думал сказать этой фразой?
— Не хотели ли вы сказать, что из нас можно веревки вить? — спросил обиженно Громов.
— Или что мы вешаемся всем на шею? — возвысил голос Клинков.
Дурак Клинкова, веселый Фeoдосий, услышав слова своего патрона, всплеснул руками и громко захохотал.
— Ну и Клинков! Ну и удружил же! Молодец, Клиночек. Очень зло сказано.
— Ваш спор, господа, отклонился в сторону, — заметил Петенька. — Я принужден указать на то…
— Тише, ребята! — зычно рявкнул Громов. — Мой Петя говорит.
— …На то, что сравнение разогретого воздуха с веревкой грешит неправильностью. Веревка, как известно, имеет два измерения.
— Одно, — тихо сказал Эраст.
— Почему, Эрастик? — прищурился Подходцев.
— Одна веревка, одно и измерение.
— Дайте Петечке договорить, — ревниво перебил его Громов. — Говори, Петечка.
— …Итак, я говорю: воздух есть нечто невесомое, нечто такое, нечто…
— Искомое! — подсказал Громов.
— Почему искомое?
— Потому что мы его ищем. Все люди ищут воздуха, потому что иначе они бы задохлись.
Эраст пожал плечами и сухо возразил:
— Однако же я никогда не ищу воздуха и — как видите — не задыхаюсь.
— Очень зло сказано! — усмехнулся, кивая головой, Феодосий.
— Мы опять отклонились от темы, — поморщился громовский дурак. — Сравнение воздуха с веревкой неправильно в самом корне.
— В корне чего? — переспросил методичный сухой таможенный Эраст. — Я говорю — в корне чего: воздуха или веревки?
— Веревки и воздуха.
— Очень зло сказано, — значительно сказал Феодосий.
— Значит, по-вашему, веревка и воздух имеют корни? — придирчиво подхватился Эраст. — Да? Может, веревка имеет и листья, да?
— Я не понимаю, — робко сказал громовский дурак Петенька, — чего он на меня кричит?
— Отчасти Петя прав, — вступился Клинков. — Если веревка не имеет листьев — она имеет ствол.
— Кто из вас, господа, был когда-нибудь влюблен? — спросил неожиданно Подходцев.
Его дурак Эраст прищурился:
— Это вы почему спросили?
— Так просто, Эрастик.
— Нет, позвольте… нельзя так спрашивать… Ведь всякий вопрос должен же иметь под собой какую-нибудь почву?
— Господа! У нас получается сад! — вскричал Клинков.
— Почему сад? — презрительно спросил непоколебимый дурак Эраст.
— У нас есть почва, есть стволы, есть листья и есть корни…
— Зло сказано!! — восторженно взвизгнул Феодосий. — Тонко сострено!
Но сейчас же под тяжелым взглядом таможенного Эраста съежился Феодосий и сконфуженно зашептал что-то Петеньке.
— Мы сейчас говорили одно, а Подходцев о какой-то любви спрашивает. Был разговор о вещественности воздуха, атмосферы…
— Воздух и атмосфера не одно и то же, — встрепенулся Петенька.
— А какая же разница?
— Атмосфера одна, а воздуху много, — подсказал Громов.
— Да? Вы так думаете? — заскулил, вертя головой, ядовитый подходцевский дурак Эраст. — Вы так полагаете? Таково ваше мнение?
— Так его, Эраст, так! — зааплодировал Подходцев. — Хватай его за ноги.
— Вы полагаете — атмосфера одна, а воздуху много? Да? Так? Так я скажу вам, миленький, что иногда в одном паровом котле помещается двадцать атмосфер.
— Ай да ловко! — загрохотал Феодосий. — Ловко подцепили Громова! Молодец Эраст! Остроумно! Осадили Громчика с атмосферой.
— Это называется атмосферический осадок, — добродушно вставил Петенька.
— Зло сказано! — похвалил и его восторженный Феодосий.
— А не довольно ли? — шепнул мне Подходцев. — Кажется, физиономии выяснились.
— Господа! — громко сказал я. — Пойдем в кабинет. Туда нам дадут кофе. Эраст, Петенька, Феодосий! Идите в кабинет, мы скоро придем — сейчас только кое-какие счеты нужно выяснить.
Дураки переглянулись, подмигнули друг другу и, взявшись под руку, послушно зашагали в кабинет. Мы остались одни.
— Ну-с, — сказал гордо Громов. — Теперь вам ясно превосходство моего веселого Феодосия? Надеюсь…
— Ну, уж твой Феодосий… Обратили вы внимание, господа, какой у меня умный рассудительный дурак Эрастик? Как он методически рассуждает?
— Что?! Да мой Петенька на голову выше. Он, правда, не веселый, не методичный, но ведь его разговор о корне веревки и воздуха — это все! Это Шекспир.
— Тссс!.. — приложил я палец к губам. — Хотите слышать, о чем говорят дураки на свободе? Пойдем в спальню. Оттуда все слышно.
В спальне было темно. Мы на цыпочках подкрались к полуоткрытым в кабинет дверям и заглянули…
