КАМЕРГЕРСКИЙ ПЕРЕУЛОК - Орлов Владимир Викторович (книги бесплатно без онлайн .txt) 📗
– В Марфине два санатория… В одном у матери знакомые… Она и устроила туда Дашу уборщицей… Но… Ночевать она приезжала обычно домой… А тут пять дней… Ну повздорила с матерью… Но не на пять же дней…
– Как туда добраться? - спросил Прокопьев.
– Автобусом. От вокзала. Минут двадцать пять…
– Скажите мне, какая остановка и где Дашу искать.
– Я поеду с вами.
Прокопьев был наслышан об историях и красотах Марфина, читал о них, монографии рассматривал, в спокойном случае с удовольствием побродил бы дорожками усадебного парка со знаменитой ротондой над озером, взглянул бы и на остров Любви, куда шалопай с лампасами Василий Сталин желал приволочь мост из побитой Германии, постоял бы у церкви Белозерова и у дворца Быковского, прошелся бы и не раз готическим замковым мостом того же Быковского, знакомые киношники снимали здесь картины с драмами британских королев и балтийскими приключениями птенцов Петрова гнезда… Он даже некую, впрочем, свойственную ему фантазию, стоя в автобусе, допустил, с видениями, будто бы и себя узрел в костюме лондонского вельможи Болингброка, задумавшего возле красного с белым замка-моста интригу с подношением королеве Анне стакана воды. Почувствовал удивление во взгляде черных глаз под крыльями черных бровей: Татьяна, возможно, заподозрила коварство в его неожиданной улыбке. Очнулся. Глупость какая! О чем лезут мысли и видения! И сразу же осознал: вовсе не глупость. Отвлечение. Отвлечься желает. От других мыслей. Эти, другие, мысли снова встревожили. Были они опять и о том, что скажет Даша, увидев его. Не причислит ли она его к отряду врагов своих, не посчитает ли лазутчиком или наемным охотником с сетью на затравленную косулю? Что вообще произойдет с ним и с ней при нечаянной для нее встрече?
Ничего не произошло.
Автобус остановился именно у моста. Заведение, в каком Даша была устроена уборщицей, некогда санаторий денежного министерства, управлявшего изготовлением станков, а теперь и не санаторий, а место отдыха и развлечений, располагался в парке напротив Марфинской усадьбы. Татьяна показала, куда надо пойти и у кого спросить Дашу. Сама же решила подождать на улице. То ли стеснялась чего-то, то ли имела для своего неучастия во встрече Прокопьева с Дашей весомые причины. Тыркался Прокопьев, тыркался по коридорам, но без особых удач, кто-то видел Дашу вот только сейчас, кто-то ее вообще давно не видел. Наконец, Прокопьева отослали к какой-то Марии Семеновне, мол, если она не знает, то и никто не знает. Прокопьев доложил о своих поисках Татьяне. Было видно, что та расстроилось. Вышептала невнятное и перекрестилась. «Ну что же, - вздохнула она. - Пойдемте, без меня Мария Семеновна разговаривать с вами не станет». Мария Семеновна, женщина сухонькая, в очках, остроносая, из птичьих, наверное, и была подругой Ангелины Федоровны.
– Вот тебе раз! - помрачнела Мария Семеновна. - Уж три дня здесь ее нет! Я думала, она у вас.
– У нас не показывалась пять дней! - сказала Татьяна. - Здесь у нее было где ночевать, мы и думали…
– Ничего не говорила, куда уедет? - спросил Прокопьев. - Ничем ни с кем не делилась? Записки не оставила?
– Ни с кем, ни о чем, никакой записки, - сказала Мария Семеновна резко, будто и на Дашу сердилась: она всех озаботила, и на Прокопьева: не считает ли он ее во всем виноватой? - Ходила встревоженная, это правда, но молчала. Гордая. Надо ее в розыск объявлять. Пусть Ангелина идет в милицию с заявлением.
– Кто у нее заявление примет! Посмеются. Скажут: уехала в Анталью с хахалем. Дыни жевать.
– Никто к ней не приезжал в последние дни? - спросил Прокопьев.
Мария Семеновна задумалась.
– Были, были двое! Были! На другой день Даша на работу и не вышла!
Последовали описания двоих, это были мужчины лет тридцати, не моложе, рослые, разговоры с Дашей вели во дворе, то вроде бы улещали ее, то вроде бы бранились. Прокопьев чуть было не спросил, не навещал ли Дашу негр, но Мария Семеновна и без его вопросов отметила бы африканские особенности одного из визитеров. Нет, ни на одного из знакомых Прокопьева, в том числе и на косматого книжного челнока Фридриха, двое не походили.
– Пропала девка-то, - заключила Мария Семеновна. - Или в какой затвор ее упекли. Или совсем сгинула. А жаль. Хорошая она.
– Что же делать-то? - повторяла Татьяна уже на станционном перроне. - Что же делать-то, Сергей Максимович?
– Попытаюсь кое-что предпринять, - угрюмо пообещал Прокопьев. Но что он мог предпринять?
– В милицию мы, конечно, пойдем. Но будет ли толк?
– Не отчаивайтесь. А мне, как только Дарья Тарасовна объявится или хотя бы какой знак даст о себе, о помощи будет просить, сообщите немедленно. По телефону. Или даже на электричку сядьте и прикатите.
– Если она жива… - выдохнула Татьяна.
В глазах ее были слезы. Прокопьев, чего от себя не ожидал, ладонью волосы ее погладил, успокаивая. Сказал:
– Жива. В нынешнем ее случае пытать ее или тем более убивать ни у кого нет никакого резона.
В электричке силу воли Прокопьев в кулак собирать не стал. Ему было все равно, куда его увезут. Глядишь, и подсказка, пусть и малая, случилась бы…
39
Дом номер три по Камергерскому переулку так и находился в отсутствии.
Александр Михайлович Мельников мне не звонил. Я его не разыскивал.
В теленовостях и газетах об отсутствии здания не напоминали. Оно, видимо, того и не стоило. На теплых островах в Тихом океане смыло и отволокло к акулам десятки тысяч благовоспитанных и довольных жизнью туристов. Ураган «Катрина» затопил блюзовый город Нью-Орлеан, накрыв водой все дома в три и тем более в два этажа. Молодые люди из Перми, числом в три десятка, посчитавшие, что документы о собственной учености удобнее получить на берегах Миссисипи, нежели на берегах Камы, дня четыре сидевшие на незатопленной крыше отеля и сотовыми способами сообщавшие родителям о нехватке воды для питья, были куда интереснее случая в Камергерском переулке.
Ко всему прочему по ТВ было объявлено, что в ближайшие дни в трех замечательных ток-шоу примет, наконец, участие привозной (из Ниццы) плейбой Сева Альбетов, наиважнейший в мире (рекорд Гиннеса) знаток антиквариата и запахов.
О шестидесятилетнем мальчике Севе Альбетове я был наслышан. Кстати, почему пообещали «наконец»? Я уже видел Альбетова в обеденном ток-шоу с рыбным меню. Смуглая леди советов, возлюбившая пасту «Колгейт 12», и ее белокурая сотоварка маялись, разрешая проблему, до каких пор следует оставаться девственницей. Сева Альбетов, встреченный по сюжету шоу аплодисментами, вошел в разговор (а день был зимний) в салатных бермудах и черном берете с сиреневым помпоном. «Он один такой»… И со взлетами рук принялся убеждать девушку, всю в сомнениях, остаться девственницей навсегда. «Сам бы весь век ходил девственницей! - вскрикивал Сева Альбетов. - Это такое счастье! Но в восьмом классе попутал бес…» Счастье же, по Альбетову, состояло в том, что у девственниц прекрасный запах. Альбетов принюхался к собеседнице и сообщил, что от нее вздымается аромат Флоренции эпохи Кватроченто. «Все цветы с полотен Боттичелли пахнут вашей неодоленной самцом натурой!» «А мы? А мы? Чем пахнем мы?» - воскликнули леди Колгейт и ее белокурая сотоварка. Тут я выключил телевизор.
Этот Сева Альбетов, по исторической справедливости, был достоин уважения и признания. Я с приятелями жил эгоистом, мог позволить себе пить пиво на улице Королева за двадцать копеек кружку и за обедом наслаждаться жареной рыбой мойвой. А Сева был страдалец за весь наш безалаберный народ. Он в дни осторожно-кухонной болтовни удалил себя из Москвы и вынужден был жить на чужбине в страшных городах желтого дьявола и слушать истерическую музыку толстых. Не он один, конечно, но и другие люди, схожие с ним судьбой и житейским выбором. И понятно, что теперь эти страдальцы стали для нас самыми ценными и необходимыми. Иные из них по-прежнему жили там, а сюда приезжали. Хотя число туалетов в глубине дворов у нас не уменьшилось. Там они обедали, а сюда приезжали за копейками на обед. Там они жили тихо, никто их не знал, и они никому не мешали. Как, скажем, шансон-девица Таня Монетная не мешала в ресторане Атланты своим шерстяным голосом поедать оголодавшим стейки с кровью. Заезжая к нам с горькими слезами по поводу вокальных гонений в совковом Архангельске, Таня брала кассу и убывала сушить булыжные щеки в штат Джорджия. И правильно. Сева Альбетов был не таков. Гражданство он восстановил (не отменив иноземного), о гонениях вспоминал редко, кого они теперь волновали. Но все помнили - мы были рабы и совки, а он гулял по Копенгагенам и Ниццам свободным гладиатором.
