Кто услышит коноплянку? - Лихачев Виктор (читать книги онлайн полные версии txt) 📗
- Я же вам вчера русским языком объяснил. - Громкий голос, раздававшийся из-за двери, разбудил Юлю. - Она еще очень слаба, никакие показания дать вам не может... Я не кричу, вы еще не слышали, как я кричу... Да хоть майор!.. Нет, меня это совершенно не волнует... Да, да. - Видимо, человек разговаривал по телефону.
Юля окончательно пришла в себя и осмотрелась. Похоже на больничную палату. Рядом стояла еще одна койка. Пустая. Что находилось на противоположном конце комнаты, она увидеть не могла почему-то не хватало сил приподняться, а подушка была совсем низкой. И еще Юля поняла, что человек в коридоре говорил с кем-то о ней.
- Я хирург, понимаете? Вам что-нибудь такое имя - Гиппократ - говорит? Слава Богу. Я оперирую человека, а не фамилию... Вот сейчас вы правильно сказали: надо, видимо, подождать. Сколько дней? Дня через три позвоните, хорошо... Нет, я не обижаюсь. Да. Конечно, конечно. До свидания. Раздались звуки шагов, дверь в палату открылась, и в комнату стремительно вошел высокий полноватый человек в белом халате. "Это больница", - окончательно догадалась Юля, но ничего вспомнить не смогла. Вошедший заговорил, но с кем-то другим. Юля наконец-то смогла приподнять голову и увидела, что в палате кроме нее находится еще один человек. Он сидел на стуле у окна и при появлении хирурга поднялся.
- Михаил Прокофьевич, сейчас мне позвонили...
- Я все слышал, Вадим Алексеевич.
- Я действительно так громко разговаривал? Но этот капитан тоже хорош: стал мне лекцию читать.
- Спасибо вам.
- Бросьте! Ей действительно надо набраться сил.
- А ничего, что она третий день спит?
- Наоборот, хорошо. Человек, уважаемый Михаил Прокофьевич, во время сна и сил набирается, и выздоравливает.
- Вы ей даете что-нибудь снотворное?
- А вот это вас, уважаемый Михаил Прокофьевич, касаться не должно. Не обижайтесь. Лучше скажите: вы и вправду не знаете, как зовут эту счастливицу?
- Честное слово. А почему счастливица, Вадим Алексеевич?
- А как же иначе? Во-первых, тот, кто ее, пардон, убивал, был либо очень пьян, либо делал это впервые.
- Вот как?
- Да. Внутренние органы практически были не повреждены - такое ощущение, что нож, пардон, пыряли - другого слова не подберу - наугад. Это, как говорит моя внучка, раз. Быстро вы ее подобрали - два. Крови она, конечно, много потеряла, но учитывая то, что вы ее в грузовике везли, да по нашим дорогам - одним словом, три...
- Есть что-то еще? Хирург на секунду-другую задумался. Наконец ответил:
- Если честно, есть. Только я вам сразу скажу, что в чудеса не верю.
- Я это учту, Вадим Алексеевич.
- Не надо смеяться, уважаемый Михаил Прокофьевич. Мой покойный учитель Альбин Францевич Калиновский любил говорить, что самое большое чудо - это врач, который за долгие годы своей практики с чудом ни разу не встречался.
- Он как-то мудрено выражался, этот ваш учитель.
- Не смейтесь. Он же не был журналистом, зато хирургом - от Бога.
- От Бога?
- Да не ловите меня на слове, - рассердился Вадим Алексеевич, - так говорят. Калиновский просто хотел сказать тем самым, что в жизни всегда есть и будут случаи, которые не поддаются логическому объяснению. Вот и в истории с девушкой, что сейчас мирно спит перед нами, мне... не все понятно.
- То есть?
- Когда ее положили на операционный стол, рана не кровоточила. Будто крови совсем не осталось.
- А такого быть, как я понимаю, не могло?
- Не могло, - желчно ответил хирург. - Вы ведь не перевязывали ее?
- Да что вы! С детства крови боюсь. Я только взял мешочек... и приложил.
- О чем вы задумались, уважаемый Михаил Прокофьевич?
- Да так... Вспомнил, что в мешочке этом одна древняя икона завернута была. Мешочек быстро кровью пропитался, покуда мы везли девушку. Признаюсь, я сильно растерялся. К тому же у нее чтото вроде бреда началось. О каком-то гнилом Шурике все вспоминала, про шмеля говорила. А потом стала икону просить. Я подумал, может, верующая. Кто знает, о чем человеку перед смертью думается.
- Вы же сказали, что она бредила.
- А вдруг это не бред был, а какое-то переживание? Говорю же, растерялся я тогда. Достал икону, а она прижала ее к себе, плачет, у кого-то прощения просит.
- И к чему вы это мне все рассказали?
- Вы же не понимаете, почему рана перестала кровоточить.
- Хотите сказать, это икона кровь остановила?
- Не знаю. Честно, не знаю. Но то, что она икону к себе прижимала...
- Бросьте, уважаемый Михаил Прокофьевич. Свои сказки для бабушек оставьте... Они не договорили. С кровати, где лежала девушка, раздался слабый голос:
- Скажите, вы - Киреев?
Мужчины дружно повернулись в ее сторону.
- Киреев. Но вам вроде как нельзя разговаривать.
- Вас... убить хотят, Михаил Прокофьевич.
- Вы даже имя мое знаете?
- Это не важно... это потом. Вас убьют.
- Милочка, - вступил в разговор хирург, - вы еще успеете наговориться, а пока поберегите силы.
- Вы же сказали, что я счастливая... Мне хорошо. А вот Михаила Прокофьевича... убить могут. Хирург посмотрел на Киреева.
- Так вы знакомы?
- Нет, уважаемый Вадим Алексеевич. Как оказывается, есть общие знакомые. И, наверное, общие интересы.
Михаил взял стул и поднес его к кровати Юли.
- Вообще-то, ей отдыхать надо. - Было видно, что хирург колеблется. - Ну, хорошо. Сегодня даю вам пятнадцать... нет, десять минут. И ни минуты больше. Если я буду нужен, Михаил Прокофьевич, спросите меня в ординаторской.
- Спасибо, - ответил Киреев. - За все спасибо.
- На здоровье. Кстати, я так и не спросил: вы где остановились? В гостинице?
- Сначала в гостинице. Даже одну ночь в ней переночевал. А потом меня оттуда забрал Федор Новиков, тот шофер... Славный человек.
- Понятно. Сегодня я ночью дежурю, а завтра вечером - милости прошу ко мне в гости.
- Вообще-то, я завтра уходить из Задонска собирался.
- Уйдете послезавтра. У меня есть альбом старых фотографий о Воронеже - пальчики оближете. Я же оттуда родом. А заодно и про Вейнингера договорим. У меня из его работ только "Пол и характер имеется". Вчера перечитал, но той мысли не нашел.
- Какой мысли, Вадим Алексеевич? - не понял Киреев.
- Да вы сами цитировали: никогда человек не бывает в такой степени самим собой, как тогда, когда он любит. Прекрасно сказано, но я - товарищ дотошный, все проверять люблю, а этой мысли, повторяю, не нашел...
- А, вот в чем дело, - догадался Михаил. - Это цитата из его работы "Пер Гюнт" и Ибсен".
- Вот оно что. Не читал.
- А у вас хорошая память, Вадим Алексеевич.
- Не жалуюсь. Ну, ладно. Значит, договорились?
- Спасибо, я с удовольствием к вам зайду.
- Я говорю сейчас о десяти минутах, уважаемый Михаил Прокофьевич. Ровно через десять минут сюда придет Маргарита Петровна, наша старшая медсестра, - и я не завидую вам, если вы вовремя отсюда не ретируетесь.
- Понял. Юля с трудом дождалась, когда словоохотливый хирург уйдет. Ей было не понятно, почему Киреев так спокойно реагирует на ее предупреждения.
- Он страшный человек... берегитесь.
- Кто?
- Гнилой.
- Гнилой Шурик?
- Просто Гнилой. Шурик - это другой. А еще Бугай... Они убьют вас.
- Это ваши друзья? - спросил Селиванову Киреев, глядя ей прямо в глаза. - Вы хотели... забрать у меня икону?
- Раньше хотела. - Юля не отвела взгляда. - Теперь - нет... И разве друзья могут так... поступить, как они со мной?
- Не могут.
- Они не люди. Особенно Гнилой. Я... я покалечила его.
- Покалечили? - удивился Киреев.
- Это... не важно. Вы самое главное услышать не хотите. Они убьют вас, а икону заберут. А что я покалечила его, так он от этого еще злей станет. Киреев взял ее руку в свою.
- Зовут вас как? Впрочем, давай лучше на ты. Похоже, икона слишком сильно нас связала.
