В темных религиозных лучах. Черточка к черточке - Розанов Василий Васильевич (читаем бесплатно книги полностью txt) 📗
Ну, не довольно ли, добрый читатель? Ты уже видишь, что христиане всех людей превзошли своим целомудрием: не танцуют, не музыканят, имеют всегда понурый вид, вечно крестятся, читают «Господи, помилуй!» и не смеют поднять глаза на «сосуд дьявола», женщину. «Аще соблазняет тебя глаз твой — вырви его». Так и зажмуриваются. В темноте и без женщины залезает худощавый христианин под ватное одеяло… и уж тут начинаются «истицания»! «Господи, помилуй» и истицания и «Господи, помилуй!». Так и до утра. А наутро — синие круги под глазами, и, «грешный», крепче бьет он лбом о каменный пол своего храма, и ярче зажигает свечу свою перед сумрачными ликами, не догадываясь, что и все они, в свое время, знали эти же «истицания» и под глазами у них были эти же синие круги.
* * *
Последнего я не решился бы от себя сказать: да сказал это известный в Петербурге странничек, г. Михаил Сопоцко, — принятый во всех благочестивых домах, а ныне удалившийся в Иерусалим и оттуда присылающий на родину нравственно-поучительные листки. Между такими листками есть один, где он, предостерегая благочестивых мирян от «козней дьявола», под которыми разумеется, конечно, «женщина», — передает, что против них не могли устоять даже и «святые угодники». Отсюда и начинается любопытное свидетельство. «Никто не мог устоять, — пишет он, — ни святители, ни пустынники, ни архиереи и патриархи, ни Отцы Церкви». В подтверждение он приводит из «жития» один рассказ, где «епископу единого града», уже тогда старцу, случилось впасть в тяжкую болезнь, о которой все думали, что она — предсмертная. «И посетила его игуменья местного монастыря, в сопровождении юной послушницы. И когда они стояли у него в ногах, то послушница нечаянно для себя коснулась рукою его обнаженной ноги. И от сего вошел огонь похоти в больного старца. И сказал он игуменье, когда она стала прощаться с ним: «Я слаб, оставь девицу при мне, чтобы услужить мне в немощи». Она так и поступила. Враг же рода человеческого не только еще более разжег его похоть, но и влил в него нужные силы, и он, поднявшись с постели, совершил насилием блуд с девицею. После чего она забеременела. Сей же епископ, поняв, что все то было от навождения дьявола, выздоровев, покинул епископство свое и город тот и, уйдя в пустыню, предался подвигам поста и молитвы. В чем так преуспел, что напоследок лет множество народа стекалось к нему, для научения и наставления, а когда он почил, — то нетленное тело его показало в нем совершенно угодившего Богу инока» [25].
«Он» пошел на церковный иконостас, в икону, — и православные теплят перед ним лампады. А «она» и ее ребенок? «Житие» не упоминает о них, и Михаил Сопоцко тоже не спрашивает. Пренебрегаемая незаметная величина, которою христианские «Святцы» не занимаются. Но мы доскажем ее судьбу и сделаем обложку к «Святцам». С животом и через 9 месяцев с младенцем на руках, пошла бывшая послушница, изнасилованная архиереем и «святым», на рынки торговых городов, Константинополя или Антиохии, и, послужив лет 5—8 «товаром» для корабельных матросов, «подохла» где-нибудь в нищенском квартале. Ей — ни венца, ни иконы: не постилась, не молилась; а ребенок ее, зачатый архиереем и о котором не задумался папаша, — по общему пути подобных, вероятно, еще раньше пошел с камнем на шее в воду. «Жития» об этих частностях святительской жизни не упоминают. Но так как Вечное Солнце зрит с Небес и на записанное и на незаписанное в «житиях» и видит равно «житие» архиерея и жизнь той девушки и младенца и на весах небесных всякое бытие человека одинаково весит, то можно думать, что иконостасы православных храмов суть просто деревянные заборы, исписанные скверными лицами блудников, содомитов, онанистов, девоубийц и детоубийц. А мы кадим им и взываем: «святые отче (такие-то), молите Бога о нас»…
Впрочем, Солнце под своды наших храмов и не заглядывает. Темно в них. Сумрачно. И слышно в них заунывное пение действительно «грешных» людей, биющих в перси свои в невыразимой скорби…
Пора же осветить эту скорбь. Взгляни, Солнце, сюда и расскажи молящимся все, чтó ты видело и знаешь!
* * *
Здесь я прилагаю извлечения из старинного, написанного полууставом «Требника», — где среди других «чинов» Церкви приведен и «чин исповедания инокам», и затем «инокиням», и даже «схимницам» в виде вопросов им и ответов их. «Требник» этот, конечно, практически вырабатывался целые века: делались на исповеди признания, и «по прежде бывавшим случаям» вписывались вопросы. Таким образом, тут накопленный опыт жизни отложил свои следы, только без имен. Они и не нужны. История имеет дело с общим. Она не суд, который зовет лицо, а обзор, исследующий дела. Эти-то суммарные «дела», записанные в «Требнике», и показуют, что монастырь и монашество издревле были как бы цитаделями половых извращений, где эти противоестественности — редко и мало известные в миру, хотя и случающиеся, — были сосредоточены и неприступно сохранялись под защитою молитв, ладана, свеч, «святой воды» и «мощей», которые все окружали их и защищали от истребления, даже от беспокойства и наблюдения. «Житие тихое и безмолвное да поживем», — как бы говорили дела Содома, Гоморры и Онана, воздвигая стены монастырские, подымая их выше, вырабатывая себе строжайшие «уставы», где все предусмотрено, всякий шаг монаха, и предупреждена всякая возможность какого-либо нормального отношения к другому полу, т. е. все сохранено и сбережено для анормального.
