КАМЕРГЕРСКИЙ ПЕРЕУЛОК - Орлов Владимир Викторович (книги бесплатно без онлайн .txt) 📗
Но ведь случай с Ниной, запуганной некогда и жалкой, заставил его в оторопи произнести: «Чур меня!»…
Прокопьев подошел к зеркалу. В Долбню он собирался аккуратно и не изъяны в дорожном одеянии был намерен теперь обнаружить. Дядька ли он дряхлый, Фрол Федулыч ли замоскворецкий? Вот что ему захотелось тотчас же выяснить. Или удостоверить. Да нет, какой уж тут дряхлый дядька! Моложавый, поджарый, крепкий, в плечах - широкий (юношей занимался греблей, прежде чем увлечься лыжами). Да, именно не самый дряхлый и не самый согнутый из тридцатилетних. Иное дело к красавцам, в чем Прокопьев жил убежденным, отнести его было никак нельзя. Лицо свое считал неказистым. Не то чтобы оно было лошадиным, но, пожалуй, излишне вытянутым да еще и с толстыми губами, ну и нос завершался не слишком остро, не картошкой, правда, а крыжовиной. Впрочем, и у Сергея Сергеевича Прокофьева нос нельзя было назвать идеальным. («Эко куда заехал! С гением сравниваешь!»). Ну светлые волосы у Прокопьева были густые, чуть волнистые. Ну некоторые знакомые полагали, что у него выразительные карие глаза. То есть взгляд их приятен, добрый, что ли, пусть порой и насмешливый. Итого: не дряхлый и даже спортивный, не красавец, но из тех, терпеть кого можно. Не Квазимодо. Таково было сегодняшнее заключение Прокопьева.
Ну и что? Ради чего он подходил к зеркалу?
Зазвонил телефон.
Не заседать ли в комиссию призывают и немедленно?
Нет. Звонила Нина. А свой номер он ей не давал.
– Доброе утро, Сергей Максимович, это Нина Уместнова, если помните. Та, что с табуретом и табакеркой. Да, свой номер вы мне не давали. Я вчера проходила Сретенским бульваром, вас не было, но мою просьбу о номере телефона милостиво уважили. Вы мне не рады?
– Отчего же, - сказал Прокопьев. - Рад. Но мне сейчас уходить. По делам.
– Я коротко. У меня билеты в Консерваторию. Вы ведь любите и Прокофьева, и Стравинского. Вот их и будут давать вечером.
– Очень вам признателен, - сказал Прокопьев, - и чрезвычайно извиняюсь. Но вечером меня… Срочный заказ. Очень выгодный. Отменить его я не могу.
– Я вас понимаю, - протянула Нина, и в интонациях ее Прокопьев уловил растерянность, огорчение и даже обиду. Но тут же и услышал: - Значит, не судьба.
– Какая уж тут судьба, - сказал Прокопьев и сразу понял, что сморозил глупость. Надо было распрощаться и повесить трубку.
– Для вас не судьба, а для меня, может быть, и судьба… Я думала, что после концерта мы сумеем приятно провести время… Но раз вы не можете отменить свои труды, значит я для вас человек чужой…
Сладким был голос Нины, и сладкое желание возбуждала она в Прокопьеве. Отчего же и впрямь ради музыки и ночных приятностей не пренебречь выгодой срочного заказа?
– Да, Сергей Максимович, я для вас чужой человек, и приглашение мое для вас не заманчивее ложки уксуса. Но не откажите в моей просьбе… Выслушайте мое предчувствие. Вам следовало бы не увлекаться сегодняшними делами. Беда может случиться, Сергей Максимович, беда. Ну, если не беда, то бяки всякие и конфузы…
– Нет, - грубо произнес Прокопьев. - Отклонять заказ я не стану. Извините.
Номера телефона у нее не было. Но достала. И передала предчувствие. Или выполнила чью-либо просьбу передать предчувствие.
После недолгого молчания (Прокопьеву бы опустить трубку, а он будто бы все еще ждал неизвестного) Нина сказала:
– Сергей Максимович, - голос ее стал теперь нежно искательным, мечтание звучало в нем, греза девичья и ничего не осталось в нем от тревоги предчувствий, - а вдруг дела ваши сами по себе развеются, и вы сможете подъехать к Консерватории, а потом мы проведем с вами время, как вы пожелаете? Такое ведь не исключено?
В этом ее «не исключено» не было уже грезы девичьей, а было томление плоти.
– Не исключено, - буркнул Прокопьев.
И тотчас же отправился на Савеловский вокзал.
Поменял бумажки на монеты и двинул к автоматам пригородных касс. И тут началась всякая чепуха. Бяки обещанные. В ответ на его рубли с полтинниками из автоматов выскакивали билеты вовсе не до Долбни, а то до Трудовой, то до Яхромы, а то и до Вербилок. Деньги Прокопьеву транжирить не хотелось, а он все вгонял и вгонял монеты в отверстия касс, будто был одурманенный раб игровых автоматов. Живая продавщица билетов, по умонастроению Прокопьева сейчас - чуть ли не председатель Страсбургского суда, выслушав его жалобы, дала ему разумный совет: «Не обижайтесь вы на кассы, им и положено ошибаться. Яхрома и тем более Вербилки дороже Долбни, вы по билетам в те зоны и поезжайте. И кончатся ваши недоразумения». Недоразумения! Эта распрекрасная Нина, владелица табурета и табакерки, обволокла его мысли (а может, и действия?) сетью своих предчувствий, и теперь он что - должен будет тыркаться в коридорах недоразумений, неприятностей, конфузов и прибредет к беде? Ну уж нет! Сети следует разорвать, разгрызть их резцами английского аппарата «Скорпио»!
Прокопьев заскочил в отбывавшую долбненскую электричку, не имея в карманах билетов. Подачки касс он перед тем разорвал и клочья их развеял на рельсы и шпалы четвертого пути.
Воинственный уселся Прокопьев на порезанное лезвиями пригородных хулиганов кожаное сиденье. Будем считать, не долбненских, а долгопрудненских или шереметьевских, решил Прокопьев. Для душевного равновесия он принялся напевать про себя тему эпизода «Джульетта девочка», и тут его разбудили.
– Пассажир! Молодой человек! Платформа «Турист». Три минуты до Яхромы. Вам выходить!
Мужик в фуражке и кителе служивого, с рожей Черномырдина, тряс Прокопьева за плечо.
– Куда выходить? Какая Яхрома? - выныривал из забытья Прокопьев. - Мне надо в Долбню…
– Всем надо в Долбню, - сказал мужик. - Но Долбню мы проехали. Дубнинская электричка в Долбне не останавливается. А у вас билет до Яхромы.
– Какой билет?
– Тот, что у вас в руках.
Не запоют ли сейчас «Три карты», ужаснулся Прокопьев.
– Поторопитесь выйти. Дальше у вас не оплачено.
Пальцы Прокопьева и впрямь держали билет. Прокопьев взглянул на него. Никакую Яхрому там не пропечатали. Пятая зона, синие цифирки. И все. И не садился Прокопьев в дубнинский экспресс, а заскочил в долбненскую электричку. Это он помнил. Но требованию Черномырдина разумнее было подчиниться. В Яхроме на вокзале Прокопьев приобрел правильный билет и вызнал, какая электричка не посмеет пронестись мимо Долбни. Выходило, что транспортное средство, прокатившее Прокопьева от Москвы до Яхромы, потратило на пятьдесят девять километров три часа. Ничего себе, дубнинский экспресс! И кому служил дядька Черномырдин?
Прохаживаясь по перрону, Прокопьев загляделся на каравеллы Колумба. Виденные Прокопьевым в каком-то фильме (в «Волге-Волге», вспомнилось), они украшали знаменитый яхромский шлюз и будто бы увлекали за собой к московским набережным буро-зеленую волжскую воду.
Не надо было глазеть Прокопьеву на стальные каравеллы, возможно, покрытые сусальным золотом. Не надо!
Подкатила добропорядочная дмитровская электричка, Прокопьев шагнул в тамбур полупустого вагона и тотчас осознал, что он стоит на борту каравеллы Колумба. И это была не бутафория каналстроевской эпохи, а истинная каравелла великого навигатора, и рассекала она водоросли Саргассова моря.
– Господин-товарищ! Солянка ваша стынет. А вы меня торопили.
– Какая солянка? - удивился Прокопьев.
– Та, что у вас на столе, - высокомерно произнес официант, никак он не походил на Черномырдина, вежливо-холодным лицом дипломата скорее напоминал другого премьера, у того что-то стряслось с дачей. - Кружку пива вы выпили быстро, а солянке позволяете остыть.
– Я думал, будет мясная солянка, - попытался оправдать себя Прокопьев.
– Помилуйте, откуда же взяться в рыбном ресторане мясной солянке? - официант был все еще вежлив. - Мы ведь с вами находимся на Речном вокзале. Судака вам подавать?
– Да, судака, конечно…
– И водочку?
– И водочку…
«Хорошо хоть меня усадили за столик в ресторане, - соображал Прокопьев. - А ведь могли в сердцах забросить и насадить на вокзальный шпиль…»
