Колымские рассказы - Шаламов Варлам Тихонович (книги без сокращений TXT) 📗
– А по-немецки-то зачем?
– Он из-под Саратова, из автономной республики…
– А-а-а… А ты? – Это был вопрос Андрееву. «Ему нужны специалисты и вообще рабочий народ, – подумал Андреев. – Я буду кожевником».
– Дубильщик, гражданин начальник.
– Очень хорошо. А лет сколько?
– Тридцать один.
Начальник покачал головой. Но так как он был человек опытный и видывал воскрешение из мертвых, он промолчал и перевел глаза на пятого.
Пятый, вертлявый человек, оказался ни много ни мало как деятелем общества эсперантистов.
– Я, понимаете, вообще-то агроном, по образованию агроном, даже лекции читал, а дело у меня, значит, по эсперантистам.
– Шпионаж, что ли? – равнодушно сказала бекеша.
– Вот-вот, вроде этого, – подтвердил вертлявый человек.
– Ну как? – спросил нарядчик.
– Беру, – сказал начальник. – Все равно лучших не найдешь. Выбор нынче небогат.
Всех пятерых повели в отдельную камеру – комнату при бараке. Но в списке было еще две-три фамилии – это Андреев заметил очень хорошо. Пришел нарядчик.
– Куда мы едем?
– На местную командировку, куда же еще, – сказал нарядчик. – А это ваш начальник будет. Через час и отправим. Три месяца припухали тут, друзья, пора и честь знать.
Через час их вызвали, только не к машине, а в кладовую. «Очевидно, заменять обмундирование», – думал Андреев. Ведь весна на носу – апрель. Выдадут летнее, а это, зимнее, ненавистное, приисковое, он сдаст, бросит, забудет. Но вместо летнего обмундирования им выдали зимнее. По ошибке? Нет – на списке была метка красным карандашом: «Зимнее».
Ничего не понимая, в весенний день они оделись во второсрочные телогрейки и бушлаты, в старые, чиненые валенки. И, прыгая кое-как через лужи, в тревоге добрались до барачной комнаты, откуда они пришли на склад.
Все были встревожены чрезвычайно, и все молчали, и только Фризоргер что-то лопотал и лопотал по-немецки.
– Это он молитвы читает, мать его… – шепнул Филипповский Андрееву.
– Ну, кто тут что знает? – спросил Андреев. Седой, похожий на профессора печник перечислил все ближние командировки: порт, четвертый километр, семнадцатый километр, двадцать третий, сорок седьмой…
Дальше начинались участки дорожных управлений – места немногим лучше золотых приисков.
– Выходи! Шагай к воротам! Все вышли и пошли к воротам пересылки. За воротами стоял большой грузовик, закрытый зеленой парусиной.
– Конвой, принимай!
Конвоир сделал перекличку. Андреев чувствовал, как холодеют у него ноги, спина…
– Садись в машину!
Конвоир откинул край большого брезента, закрывавшего машину, – машина была полна людей, сидевших по всей форме.
– Полезай!
Все пятеро сели вместе. Все молчали. Конвоир сел в машину, затарахтел мотор, и машина двинулась по шоссе, выезжая на главную трассу.
– На четвертый километр везут, – сказал печник. Верстовые столбы уплывали мимо. Все пятеро сдвинули головы около щели в брезенте, не верили глазам…
– Семнадцатый…
– Двадцать третий… – считал Филипповский.
– На местную, сволочи! – злобно прохрипел печник. Машина давно уже вертелась витой дорогой между скал. Шоссе было похоже на канат, которым тащили море к небу. Тащили горы-бурлаки, согнув спину.
– Сорок седьмой, – безнадежно пискнул вертлявый эсперантист.
Машина пролетела мимо.
– Куда мы едем? – спросил Андреев, ухватив чье-то плечо.
– На Атке, на двести восьмом будем ночевать.
– А дальше?
– Не знаю… Дай закурить.
Грузовик, тяжело пыхтя, взбирался на перевал Яблонового хребта.
1959