Том 5. Литургия мне - Сологуб Федор Кузьмич "Тетерников" (книги без регистрации полные версии TXT) 📗
Курганов. Я тебя люблю, Лидия.
Лидия. Ты любишь Марию. Мне иногда становится грустно, когда я позирую тебе и вдруг замечаю, что ты не смотришь на меня и думаешь о ней. Ты любишь Марию.
Курганов. Люблю Марию. Я люблю Марию навсегда. Она — моя роковая.
Лидия. А она тебя любит, как ты думаешь? Любит? Жить без тебя не может?
Курганов. Она меня томит и мучит. Любит, быть может, не любит.
Лидия. Полюби меня. Полюби, мой милый.
Курганов. Когда я думаю о Марии, я не могу тебя любить.
Лидия. Ты всегда о ней думаешь. Никогда не думаешь обо мне.
Курганов. Когда я гляжу на тебя, я забываю о ней. Когда же я вижу твои мелькающие в легком танце ноги, я забываю обо всем в мире, забываю даже о себе.
Лидия. Отчего же, когда я тебе позирую, ты иногда вспоминаешь о ней?
Курганов. Но ведь она же — моя госпожа, возлюбленная. Когда я пишу, я озабочен не тем, что передаю полотну, а тем, как это сделать, и тогда чары твоих глаз, милая заклинательница, теряют надо мною власть.
Лидия. Ты любишь меня немножко, иногда. Но мне и этого довольно. Я, может быть, и так любить не могу. Никого не люблю и только хочу, чтобы меня полюбили хоть немножко, чтобы хоть как-нибудь приласкал меня мой милый.
Курганов. Бедная Лидия! А я, — мне кажется иногда, что в моей груди две души, что одной любви мне мало.
Лидия. Вот Мария подходит к тебе. Я люблю ее за то, что ты ее любишь, и боюсь ее. Я пойду к другим. Я не смею спорить с Мариею.
Курганов. Скажи, Мария, отчего Красновский ушел так рано и был так взволнован?
Мария (мечтательно). Он сказал, что любит меня.
Курганов. А ты?
Молодежь собирается танцевать. Шум, двигают стулья. Зоя садится за пианино. Слышны возгласы:
— У меня нет дамы.
— Танцуй с Зинкою.
— Зинка, иди к нам.
— Художник, осторожнее! Руку свернул!
— Приходите завтра на вернисаж.
— Увидимся, милый?
— Господа, не напирайте!
— Пощадите предметы искусства!
Мария. Он сказал, что любит меня так, как никто полюбить меня не может.
Курганов. Как сорок тысяч братьев любить не могут? О, как ненавистны мне эти люди, всегда говорящие чужими, готовыми словами! Самые пламенные и чистые слова они превращают в истертые двугривенные!
Мария. Он говорит чужие слова, как свои. Он думает и чувствует чужими мыслями и чувствами так искренно, как будто бы сам нашел все это.
Курганов. И ты ему веришь?
Мария. Кто повторяет чужие слова, повторит когда-нибудь и мои.
Курганов (повторяет настойчиво). И ты ему веришь?
Мария. Я хотела бы всегда верить себе самой.
Курганов. Только себе?
Мария. И тебе. Но как же я тебе поверю? Ты любишь другую. Вот, она все время сидела там в уголке и не спускала с тебя внимательных глаз. И глаза у нее странные, полные очарования, как у заклинательницы, которой послушны змеи. И мне было жутко. Слава Богу, Качаев повел ее танцевать.
Курганов. Верь мне, Мария, верь. Верь моей любви и не верь моим изменам. Я непостоянен, я, как ребенок, перебегающий от одной игрушки к другой. Но ты для меня больше, выше, чище всего, что я знаю. Никогда, никогда я не разлюблю тебя. Всегда, всегда, в мечтах и в жизни, я буду с тобою. Ты для меня единственная и роковая.
Мария смотрит на него нежно и молчит. Музыка и танцы. Морев сидит в углу все на том же месте и пристально смотрит перед собою в пространство.
Действие второе
Прошло два года.
Квартира Марии.
Мария и Курганов.
Курганов. Вчерашний спектакль был настоящим торжеством искусства.
Мария. Торжество!
Курганов. Никогда еще в театре я не испытывал такого восторга. Наконец ваш театр вступил на настоящий путь. И как хороша была ты, Мария!
Мария. И все-таки провал! И какой жестокий! Как они ужасно свистали!
Курганов. Это было подстроено. Все это безобразие — кашель, смех, шиканье, свистки всегда начинались с одного и того же места в партере, где сидел этот господин, — я его знаю в лицо, но всегда забываю его фамилию. Я уверен, что все это — интрига Левиной. Зачем не ей дали эту роль.
Мария. Она сама высказывалась против пьесы Морева.
Курганов. Да, а вот когда мы с такими усилиями добились ее постановки, так и Левина не прочь была сыграть твою роль. И вот теперь мстит, и ее друзья нападают на тебя за твою игру, на меня за мои декорации и костюмы.
Мария. Нет, этому я не верю. Просто мы разошлись с общим вкусом.
Курганов. Ну, ведь это только публика первых представлений.
Мария. Вот, два года я на сцене. И все не так, не так, как я хочу, все мечта моя светлая рушится. Как все это было тяжело, — уступать беспощадным требованиям жизни, публики, дирекции театра, работать среди постоянных интриг, считаться с рецензентами, с авторами ходких пьес, с антрепренером! Какой ужас, — постоянно играть в пьесах, слишком приспособленных ко вкусам толпы! А толпе нет никакого дела до искусства, ей нужна только прописная мораль или то, что щекочет ее нервы. Когда наконец добьешься своего — провал.
Курганов. Мария, не унывай, не грусти. Я не могу тебя видеть такою. Вот и у меня тоже неудачи, до сих пор меня отвергают, картин моих не берут на выставку. Но я не хочу сдаваться — пусть останусь один, пусть меня никто, кроме тебя, не признает. Бери пример с Морева. Всю жизнь он работает, упорно идет к великим своим целям и не обращает внимания на брань, на издевательства, на травлю, на общественное равнодушие. Как он стоял вчера под градом свистков, такой же спокойный и даже менее печальный, чем всегда. Мне было его нестерпимо жалко, и в то же время я был горд за него.
Мария. Говорят, что его пьеса больше не пойдет, — Биркин боится повторения скандалов.
Курганов. Этого не может быть.
Мария. Говорят, все в труппе это говорят. И злорадствуют многие.
Курганов. Вчера провал, завтра будет торжество. Не надо падать духом. Мы победим. Верь в это, Мария. Настаивай, чтобы пьеса шла во что бы то ни стало.
Мария. Я так устала, так измучена. Где же новые горизонты, где эта идеальная работа? Почему меня хвалят, когда я играю ненужные, чуждые мне роли? Почему меня любят те, кто от меня так далеки? И почему меня не любит тот, кого я люблю?
Курганов. Мария, ты ко мне несправедлива. Я люблю тебя.
Мария. То же самое ты говоришь Лидии.
Курганов. Ты ревнуешь, Мария. Когда я говорю, что люблю тебя, и говорю, что люблю Лидию, я каждый раз говорю искренно, хотя это два совершенно различных чувства. Но что же мне делать, если так бедно человеческое слово и если так богата и широка душа человека! И если ты ревнуешь, Мария, ты ревнуешь напрасно.
Мария. Нет, я не ревную. Но я печальна. И это отнимает от меня все мои силы. Нас так мало! Подумай, вспомни, — вчера, в театре, какое беспощадное злорадство! Какие чужие, убийственно-равнодушные лица! Ни одного сочувствующего взгляда! Твои декорации назвали вываренной синькой. Вчера я в первый раз усомнилась, — не одни ли мы, сможем ли мы когда-нибудь пробить эту стену, увлечь их, заставить нам поверить?
Курганов. Но ты-то поверишь когда-нибудь мне, Мария! Ведь это жестоко, наконец! Два года я прошу твоей любви, но ты только ревнуешь меня, я измучен, теряю веру. Полюби меня, — я найду силы гору сдвинуть. Ревнуешь меня, а сама поощряешь ухаживания Красновского. Вот и теперь я вижу на твоем столе письмо от него. Он был вчера в театре и поспешил написать тебе. Знает, в каком ужасном состоянии ты должна теперь быть, и спешит этим воспользоваться.
