Без жалости - Исхаков Валерий (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Кириллов пожал плечами.
- Почему нет?
- Ты ошибаешься. Ох, как ты ошибаешься, Игорь свет Васильевич! Рыцарь ОБЖ. Специалист по жизни и смерти. Ты - настоящий мужчина, а им нужен нарисованный, придуманный мною. Ты живешь, как хочешь, делаешь, что хочешь. А мои бумажные рыцари ведут себя так, как я захочу. Как мои читательницы захотели бы, если бы оказались на месте моих героинь. Нам всем нужен не настоящий рыцарь, а нарисованный.
- И тебе тоже?
- И мне. Да, представь - и мне тоже! Я такая же баба, как мои читательницы. Мне уже крепко за сорок, Игорь. И я счастлива в браке настолько счастлива, что брак перестал иметь для меня какое-либо значение. И у меня за всю жизнь не было ничего настоящего. Ни-че-го. Только и была, что небольшая и совершенно безопасная любовь. Бывает безопасный секс, а бывает безопасная любовь. Понимаешь? Это когда оба заранее знают, что не умрут от любви, не убьют на дуэли, не выпьют яда, не заколются кинжалом. Ларка, та хоть для виду травилась, а у меня и этого не было. У нас всегда все было хорошо. И с другими мужиками у меня было все хорошо. Хорошо и безопасно, понимаешь? И даже когда появился ты, я и тогда знала, что не пойду за тобой на край света. Да ты и не позовешь... Зато я могу вставить тебя в роман и дергать тебя, книжного, за ниточки. Но ты даже в романе иногда не подчинялся и не дергался в такт, а поступал по-своему. И у меня получился почти настоящий роман. Но - почти. Потому что даже в этом романе моя героиня не могла бы умереть от любви по-настоящему. Ей бы никто не поверил. Никто. Даже мои дуры читательницы. Читательницы - даже если они дуры - всегда чувствуют, верит автор в происходящее или нет. А я - не верю. И читательницы не верят. И когда в моих романах героиня кончает с собой из-за несчастной любви, мои читательницы не рыдают, а говорят мечтательно: "Какой романтичный финал!" Для них это почти хеппи-энд, понимаешь? И это правильно, так и было задумано. Вообще когда в моих романах кто-нибудь умирает, то никто всерьез не расстраивается, все понимают, что умирает не настоящая героиня, а ее предшественница. Бывшая жена, бывшая любовница... Всегда Она, а не Я. Потому что я - главная героиня, я не могу умереть. Но это в книгах. А в жизни оказалось - могу. И мир от этого не перевернется. Я все время думаю об этом, все время пытаюсь себе представить: весь мир продолжает быть, а меня в нем нет. И представить по-настоящему не могу. Написать могу - сто раз писала. Это легко. А так, чтобы взаправду... Взаправду, оказывается, стра-ашно...
Она снова заплакала. Кириллов молча смотрел на нее, ждал, готовый прийти на помощь, но она показала рукой: не надо! Вытерла слезы. Успокоилась. Снова заговорила:
- Считается, что мы, писатели, для того и существуем, чтобы осмыслять вопросы жизни и смерти. Говенная я писательница. Ни хрена не могу осмыслить про жизнь и смерть. И никто не может. Про чужую смерть еще куда ни шло. Лежит вместо живого человека манекен в ящике. Но ведь не я! Не я! Быстренько похоронили, выпили на поминках - и ничего для нас не меняется. Ровным счетом ничего. Врем напропалую, что он единственный и незаменимый, а только зарыли - и понеслась душа в рай. Как писали, так и пишем - без него, единственного. Как плясали - так и пляшем на свежей могиле. Как трахались так и трахаемся в еще не остывшей постели. Разве что простыни сообразим сменить.
Пока она говорила, Кириллов встал с тахты, принес плед и укрыл ей колени. Подлил в бокал еще коньяка и сел напротив.
- Спасибо, мой рыцарь, - печально улыбнулась Ирина. - У тебя всегда тепло, уютно, хороший коньяк. И почему-то не важно, что после меня здесь будут другие женщины. Нисколько не шокирует. Мой бабский эгоизм удивительно легко примиряется с естественным ходом вещей в этой отдельно взятой комнате. Мне всегда нравилась твоя отдельно взятая комната. Она словно вне времени и пространства. В ней мы с тобой плыли под звездами, как тогда - на теплоходе, посреди океана. Мне всегда мерещились звезды там, где в обычной квартире бывает низкий потолок. Не знаю, с чего бы это... И твоя тахта медленно покачивалась, когда я обнимала тебя, и пахло ветром... Знаешь, мои издатели действительно были напуганы, когда я принесла им последний роман. Слишком хорош для серии, говорят. Но не стану же я нарочно портить... Тем более что он и впрямь последний.
Ирина замолчала. Кириллов ничего не говорил и не спрашивал, только молча смотрел на нее. Она выпила коньяка, плотнее закуталась в плед.
- Спасибо, что ни о чем не спрашиваешь. Сейчас я наберусь смелости и скажу. Сейчас. Еще минуту - и я готова. Все. - Допила коньяк. - Пора?
Кириллов посмотрел на нее.
- Пора!
- Пора! - воскликнула Ирина почти весело. - Да, я чувствую: пора! Ты сильный, ты выдержишь, ты простишь мне мой эгоизм. Я не хотела тебя грузить. Хотела поставить перед фактом. Но не смогла. Смелости не хватило самой. Знаю, что надо, а без твоей помощи - не могу. Я, видишь ли, не совсем здорова. Ха-ха! А если честно: я довольно больна. Нет, это не то, что ты подумал. Не рак. Если бы рак, я бы как-нибудь стиснула зубы и дотерпела. В крайнем случае, выпросила бы побольше болеутоляющих. За деньги это возможно. Но у меня, видишь ли, не смертельная болезнь. Хотя в чем-то она хуже смерти... Да, я чуть было не забыла про СПИД... - Она выдержала долгую паузу. - А ты молодец, даже не дернулся. Я была уверена, что ты не испугаешься. Нет, не СПИД. Еще хуже. По крайней мере - для меня. Ты поймешь, почему хуже, я знаю.
И Кириллов поймет. Поймет, потому что слышал, конечно, про болезнь Альцгеймера. Рональд Рейган болен этой болезнью. И еще много-много людей по всему миру. И врачи говорят, что Альцгеймер стремительно молодеет. Так что в ее "преклонном возрасте", как выразилась Ирина, заболеть - почти нормально. Лечащий врач дает ей несколько месяцев относительно нормальной жизни, а потом начнутся явные проявления болезни - и самым ужасным проявлением будет то, что она перестанет ясно осознавать весь ужас своего положения и будет не в состоянии трезво распорядиться собственной жизнью. В сущности, жизнь уже не будет ей принадлежать. Ею будут распоряжаться врачи. Она еще не превратится в "растение", в "овощ", как они выражаются, но она уже будет не она, Ирина Калинина (это ее литературный псевдоним), писательница, а просто "больная Сенокосова".
