Малахитовая шкатулка - Бажов Павел Петрович (читаем книги онлайн бесплатно полностью txt) 📗
Сама засмеялась, вернулась волчком и платочком махнула, как свистнула:
— Фи-т-ть! й-ю-ю-у…
И девчонки нет, и полянки нет, и береза стоит голым-голёшенька, как неживая. На вершине филин сидит. Кричать — не кричит, а башкой ворочает. Вокруг берёзы снегу намело гора-горой. В снегу чуть не по горло провалился Федюнька и лопаткой на филина машет. От Поскакушкина лета только то и осталось, что черенок у Федюньки в руках вовсе тёплый, даже горячий. А рукам тепло — и всему телу весело.
Потянула тут лопата Федюньку и сразу из снега выволокла. Сперва Федюнька чуть не выпустил лопату из рук, потом наловчился, и дело гладко пошло. Где пешком за лопатой идёт, где волоком тащится. Забавно это Федюньке, а приметки ставить не забывает. Это ему тоже легонько далось. Чуть подумает засечку сделать, лопатка сейчас тюк-тюк, — и две ровнёшеньких зарубочки готовы.
Привела лопатка Федюню к деду Ефиму затемно. Рассказал Федюнька про случай, а старик не верит. Тогда Федюнька и говорит:
— Посмотри вон лопатку-то! В сенках она поставлена.
Принёс дедко Ефим лопатку да и углядел — по ржавчине-то золотые таракашки посажены. Целых шесть штук.
Тут дедко поверил маленько и спрашивает: — А место найдёшь?
— Как, — отвечает, — не найти, коли дорога замечена.
На другой день дедко Ефим раздобыл лыжи у знакомого охотника.
Сходили честь-честью. По зарубкам-то ловко до места добрались. Вовсе повеселел дедко Ефим. Сдал он золотых таракашков тайному купцу, и прожили ту зиму безбедно.
Как весна пришла, побежали к старой берёзе. Ну, и что? С первой лопатки такой песок пошёл, что хоть не промывай, а прямо руками золотины выбирай. Дедко Ефим даже поплясал на радостях.
Прихранить богатство не сумели, конечно. Федюнька — малолеток, а Ефим хоть старик, а тоже — простота.
Народ со всех сторон кинулся. Потом, понятно, всех согнали начисто, и барин за себя это место перевёл. Недаром, видно, филин башкой-то ворочал.
Всё-таки дедко Ефим с Федюнькой хлебнули маленько из первого ковшичка. Годов с пяток в достатке пожили. Вспомнили Поскакушку.
— Ещё бы показалась разок!
Ну, не случилось больше. А прииск тот и посейчас зовётся Поскакушкинский.
1939 г.
Травяная западёнка
Тогда этот разговор про травяную западёнку и прошёл.
Так, сказывают, дело-то было.
Турчаниновские наследники промотались и половину заводов продали барину Саломирскову. Тут у них неразбериха и пошла. Продать продали, а деньги с завода Турчаниновым охота получать по-старому.
Саломирсков опять, наоборот, говорит:
— Я главный хозяин, — мне и получка вся! А вам — сколь выделю.
Спорили-спорили, сговорились нанять главного приказчика. — Пущай, дескать, хозяйствует, как умеет, а нам бы деньги выдавал, сколько кому по частям причтётся.
Так-то, видно, им вольготнее показалось! Оно и то сказать: Турчаниновски наследники сроду в заводском деле не мерекали, да и новый барин, видать, не мудренее достался. Он, сказывают, из каких-то царских ли княжеских незаконных родов вышел. То ему и заводы купили и заслуг всяких надавали.
Завсегда будто в белых штанах в обтяжку ходил, а на шапке от бусой лошади хвост.
В экой-то одёже в кричну либо сварочну не пойдёшь! Под домну и вовсе не суйся. Да новый барин об этом и не скучал. По своему понятию другое ремесло придумал: жеребцов по кругу на верёвке гонять.
У Турчаниновских в ту пору барыня одна в головах ходила. Самая, сказать, умойная баба. Ей гору золота насыпь, — и от той пыли не оставит. Увидела эта барыня, — Саломирсков жеребцами забавляется.
— Чем, — думает, — я хуже? Почище заведу!
И точно, цельный конский завод на Щербаковке поставила и тоже давай жеребцов гонять.
Главный приказчик у них из нездешних случился. Паном почто-то его в глаза звали.
Ну, этот пан сперва барам семячек подсыпал. Поманил, значит. Которое продаст, которое заложит, руду под самым заводом брать велел, уголь чуть не на улицах жгут— глядишь, — и наскребёт деньжонок. Барам этого и надо. Разговорами себя тешат:
— Это по началу так-то. Дальше лучше пойдёт.
Приказчик видит — уверились в него бары, взял да и жогнул их, сколь мог. Наглухо, сукин сын, заводы в долги посадил, весь народ обездолил, а сам шапочку надел да и в сторону.
— Прощайте-ко! Век бы на ваших жеребчиков да кобылок глядел, да недосуг мне. Два поместья купил, — хозяевать надо.
Тут промеж бар чуть не драчишка случилась. Один другого винят, ни в чём сговориться не могут, суд завели. Вот тогда они и придумали с глупого-то ума у одних печей нарозно хозяйство вести. Одна половина одного приказчика поставила, другая — другого. И мелкое начальство эдак же. Один так велит, другой на своё поворачивает. Путали-путали народ, потом и народ поделили. Одни, значит, стали Турчаниновски, други — Саломирсковски. Одним словом, беспутица. А хуже всего это по земельному богатству пришлось.
Не о том забота, как бы найти да добыть, а как бы что новенькое другому хозяину не показать. Всяк про себя смекал:
— Присудят в мою пользу, тогда и буду добывать из нового места.
У барина Саломирскова на ту пору главным щегарем был Санко Масличко. Мужичонко плутяга, до всего донюхается, и в делах понимал. Для приисковых и руднишных самый зловредный. А у Турчаниновских щегарем был Яшка Зорко.
Этот вовсе зря на такое место угадал. Он, конечно, тоже смолоду по рудникам да приискам околачивался. Ну, на смеху был.
Мужичище бык-быком, а рожа у него ровно нарошно придумана. Как свёкла краснёхонька, а по ней волосёшки белые кустичками. Ровно извёсткой наляпано по тем местам, где у людей волос растёт. И по голове эки же кустики прошли. За это и звали его Облезлым.
По-доброму-то пустяк это. Мало ли у человека какой изъян случится. Только Яшка шибко перед народом гордился. Дескать, я — приказный, а ты кто еси? Ну, Яшку и не любили. Да он ещё похвалялся перед руднишными.
— Меня, — кричит, — не проведёшь. Сдалека всяку вашу плутню разгляжу!
Даром что слепыш-слепышом. Еле мизюкал. Носом по чернилу водил, как писать случалось. Рудобои за эту похвальбу-то и стали звать его ещё Зорком. Нет-нет — и поддёрнут.
— Наш Зорко, небось, рукавицу с шапкой не смешат. На аршин в землю видит.
Кто-то возьми да и дунь это слово барыне Турчаниновой в ухо. Та, известно, заполошная, — схватилась:
— Где такой объявился?
Ей сказали, — в обмерщиках, дескать, на таком-то руднике.
Барыня призвала тут Яшку и спрашивает:
— Ты, верно, на аршин в землю видишь?
Яшке неохота перед барыней свою неустойку по глазам сказать, он и отвечает:
— Пониже наклонюсь, так всяк камешок разгляжу.
Барыня обрадовалась.
— Такого, — кричит, — мне и надо. Будешь главным щегарем на моей половине.
Яшке с малого-то ума это лестно.
— Рад, — отвечает, — стараться.
Барыня своё наказывает:
— Гляди, чтоб Саломирскову чего не донеслось, коли новое найдёшь!
Яшка, понятно, хвостом завилял.
— Будьте в спокое! Будьте в спокое! Которое я открою, то ни единой саломирсковской собачонке не унюхать!
Таким случаем, значит, и стал Яшка главным щегарем на Турчаниновской половине.
Сперва-то маленько побаивался. Нет-нет и притащит барыне мешочек с камешками с какого-нибудь старого рудника. Вот, дескать, какую штуку обыскал. Только у барыни один разговор:
— Гляди, как бы Саломирсковски про это не узнали. Вот суд кончится, тогда и покажешь это место.
Ну, а суд когда кончится! Яшка видит, — спокойное дело, вовсе осмелел Покатывается на лошадке в седёлышке по всей заводской даче — и всё. Рожу наел — как не лопнет, а глаза всё на прищур держит, будто надаля глядит. Какие знакомые руднишные встречаются, завсегда Яшке кукишку покажут, а сами наговаривают:
