Двое (рассказы, эссе, интервью) - Толстая Татьяна Никитична (первая книга txt) 📗
истоку - к Святой Софии. Мы грешные и бездомные дети... Нам
послано испытание..." Как пронзительно действовали эти слова,
некоторые плакали, закрываясь шляпами, а другие с трудом
сдерживали себя..." (стр.174).
Зарезанный бык во время вечерни? Какой кровавый языческий культ отправляет православный архиепископ Анастасий? Трудно сказать. Может быть, зарезанный бык залетел сюда из какой-нибудь неизданной записной книжки с торопливыми заметками? А может быть, из "Необыкновенного приключения Никиты Рощина":
"Заслоняя огромной тенью звезды, высоко над палубой, на рее
висела распяленная туша быка".
А может быть, из "Древнего пути":
"...За кормой парохода потянулся густой кровавый след,
окрашивая пену. Это в жертву Зевсу был принесен бык... Ободранную
тушу вздернули на мачте. Размахивая огромной ложкой, негр держал
зуавам речь о том, что на реке Замбезе - его родине - еду
называют кус-кус, и что эта туша - великий кус-кус, и хорошо,
когда у человека много кус-куса, и плохо, когда нет кус-куса!..
- Браво, шоколад!.. Свари нам великий кус-кус!- топая от
удовольствия, кричали зуавы".
Однако вернемся к географии.
В.Петелин, стр.174-175:
"Как только "Карковадо" снова вышел в море, справа показался
Олимп, весь в снегах и лиловых тучах. Налево, из моря,
возвышалась туманная громада - Афон. Повсюду видны острова
архипелага... Потом - Фракия..."
Опять остановимся. А то можно сойти с ума - как знаменитый учитель географии.
"Карковадо" вышел в море из Салоник. Олимп не мог показаться "как только": до него более полусотни километров. Афон не мог быть виден с парохода: полуостров Афон отделяют от парохода два мыса (полуострова), далеко выдающиеся в море. Даже до первого мыса от Салоникского порта огромное расстояние (более 100 км). Островов в заливе, где плывет пароход, нет: до архипелага около двухсот километров. Фракия - это северо-восточная Греция, она не может встретиться "потом", она осталась на материке. И все это точнейшим образом описано в рассказе "Древний путь", и только если раздергать его на фразы и смешать их в кучу, Олимп приблизится к Салоникам, Афон навалится сбоку, Фракия переместится на юг и смешается с подскочившим к северу архипелагом.
Оставим географию, обратимся к политике. К Алексею Толстому то и дело подходят - одни за другим - зловещие заговорщики и контрреволюционеры всех мастей, они выдают ему разнообразные секреты, задушевно сообщают, кто убийца неповинного человека, доносят друг на друга и простодушно делятся кровавыми планами. Зачем? Это они помогают Толстому писать "Ибикуса". Сочинить он ничего не в состоянии. Поэтому жалостливые убийцы охотно снабжают писателя необходимыми сведениями. Кошмарные негодяи дружески рассказывают этому титулованному простачку о
"тайных заседаниях наверху, в курительной, членов Высшего
монархического совета... Да и рассказывать тут нечего. Он сам все
видел",
пишет В.Петелин (стр.171). Тайные заседания видел? Каким образом? Как его герой, прохвост Невзоров? Послушаем Толстого:
"Дверь в каюту оставалась полуотворенной. Семен Иванович
завел туда нос и увидел около стола, где горела свечка, стоявшего
губернатора - огромного мужчину в черном и длинном сюртуке...
Разговор этот до того заинтересовал Семена Ивановича, что он
неосторожно просунул нос дальше, чем следовало, в дверную щель.
Сейчас же губернатор обернулся и с проклятием схватил его за
воротник. Невзоров пискнул".
Вот так. Зато "сам видел"...
Если в рассказе "Древний путь" встречается карикатурный персонаж "сахарозаводчик, похожий на лысого краба в визитке", то будьте уверены - это переодетый Толстой.
Толстой
"Папа-краб негромко хрипел, не вынимая изо рта сигареты:
- Мне эти солдаты мало нравятся, я не вижу ни одного офицера, у
них мало надежный вид". "Шумом, хохотом, возней зуавы наполнили весь
этот день. Горячая палуба трещала от их беготни. Им до всего было дело,
всюду совали нос - будто взяли "Карковадо" на абордаж вместе с
пассажирами первого класса. Папа-краб ходил жаловаться капитану, тот
только развел руками: "Жалуйтесь на них в Марселе, если угодно...""
В.Петелин, стр.175:
"Но шумные, бесцеремонные зуавы то и дело отвлекали его,
заставляли с беспокойством глядеть в их сторону. Такие молодцы могут
выкинуть что угодно. "Как было спокойно, тихо без них. А теперь шумом,
хохотом, возней они наполнили весь этот пароход, который просто трещит
от их беготни. Всюду суют свой нос, будто взяли "Карковадо" на абордаж.
А жаловаться капитану бесполезно, он руками только разводит... А, бог с
ними... Займись своими делами, граф Алексей Николаевич Толстой".
Неясно, как человек с такой убогой фантазией мог написать "Хождение по мукам" (очевидцы и участники Гражданской войны поражались точности описания событий, в которых Толстой даже отдаленно не участвовал), не говоря уже о "Петре Первом",- кто еще сумел так зримо представить нам эпоху Петра, что мы чувствуем себя живущими в ней:
"Картины созданного им мира, настолько подлинного, настолько
реального, что даже в голову не приходит, что он создан из
строчек; нет, он существует - вот он, рядом!" (Юрий Олеша).
"Его воображение дошло до ясновидения" (Корней Чуковский).
"Кто это передо мной? Человек, который создает вымышленный,
но подлинный мир,- передо мной гениальный художник!" (Юрий
Олеша).
Безусловно, все это известно В.Петелину. А цитату из Чуковского он "сам видел" и поместил ее на стр.538. Но верный своему методу резать и клеить, он игнорирует важные, ключевые мысли и соображения очевидцев, механически, бездумно сочленяя чужие тексты.
Бездумно? Именно: вот цитата из воспоминаний Ильи Эренбурга:
"Стихи он часто вспоминал и всегда неожиданно - то шагая по
улице, то на дипломатическом приеме, то разговаривая о чем-то
сугубо деловом, изумляя своего собеседника... останавливался
среди сугробов - вспоминая отроку стихов то Есенина, то
Н.В.Крандиевской, то Веры Инбер" (стр.97).
Смысл совершенно ясный: Толстой цитировал стихи в совершенно неожиданных ситуациях.
В.Петелин
"А Толстой любил стихи и, как свидетельствуют современники, часто
цитировал их, порой поражая собеседников своей осведомленностью..."
(стр.151).
Далее цитируется Эренбург (без В.Инбер):
"...вспоминая строку стихов то Есенина, то
Н.В.Крандиевской..." (стр.152).
Смысл и здесь совершенно ясный: осведомленность Толстого поразительна.
Но где логика, думает читатель,- что же тут удивительного: знать строки Есенина - нехитрое дело, очень уж поэт известный; а знать стихи собственной жены - тем более... Чем же поражал собеседников Толстой?
Метод клея и ножниц творит чудеса. Вот самая первая фраза книги "Судьба художника":
"В Институте мировой литературы хранятся сотни писем воинов
Красной Армии Алексею Николаевичу Толстому, в которых солдаты и
офицеры выражали свое искреннее восхищение его могучим талантом
художника".
Ниже цитируется приказ "по 30-й гвардейской стрелковой дивизии":
"...Товарища Алексея Николаевича Толстого зачислить почетным
бойцом 1-й стрелковой роты 1-го стрелкового батальона 98-го
гвардейского стрелкового полка... Командир дивизии гвардии
полковник Фадейкин. Начальник штаба гвардии полковник
Колодяжный".
Почему такое странное вступление к книге? Дело в том, что вступление (клей плюс ножницы) перекочевало из первого издания книги (о нем ниже), а первое издание вышло в Воениздате (1979 г.). Отсюда и военный колорит.
Беспорядочное орудование ножницами дает заметное увеличение объема книги. В.Петелин очень любит повторять одни и те же отрывки дважды. Один раз он закавычивает цитату, другой раз дает ее без кавычек. Например, на стр.290-291 он дает фрагмент статьи Толстого "Достижения в литературе с октября 17 г. по октябрь 25 г.":
