В царстве тьмы (Грозный призрак, В шотландском замке, Из царства тьмы) - Крыжановская Вера Ивановна "Рочестер"
Анастасия Андреевна была в наилучшем настроении: она забрала громадную бонбоньерку, привезенную доктором детям, пригласила Вадима Викторовича поскорее приехать к ним, и вообще, смеялась и шутила, пока они не сели в вагон. Когда поезд тронулся, усталая баронесса растянулась на диване и вскоре уснула, а сидевшая напротив Мэри внимательно рассматривала ее. Прежде всего она заметила, что баронесса уже чуточку мазалась, а вокруг глаз были морщинки, и вообще, наружность незначительная. Возможно ли, чтобы доктор, человек бесспорно умный и с характером, мог влюбиться в эту жалкую особу, способную только на грубую чувственность?
От Ревеля до замка было немного более часа пути, и эта поездка в открытой коляске доставила Мэри большое удовольствие, а при виде самого замка у нее вырвался восторженный крик изумления. Здание было старинное, но расширено и украшено новейшими дополнениями, а весь массив, с высокой, зубчатой башней сбоку, покоился на громадном утесе, о подножие которого разбивались морские волны. Высеченная в скале лестница с перилами вела к небольшой бухте, где стояли на причале лодки различной величины. С моря замок сохранил мрачный феодальный вид, а с противоположной стороны раскинулся обширный сад и зеленой пеной опоясывал новейшие постройки. Несколько лет назад барон Козен наследовал замок Зельденбург по смерти последнего представителя старейшей ветви, но вследствие того, что по одному пункту завещания старой родственнице предоставлено было право проживать в замке пожизненно, Анастасия Андреевна никогда не хотела там жить. Она ненавидела старую деву — сухую, строгую, чопорную, ледяной взгляд которой словно пронизывал ее насквозь, а на губах появлялась презрительная усмешка при малейшей ее выходке или непринужденном слове. И только с намерением сделать назло методичной девице, баронесса придумывала ряд нововведений, которые нарушали привычки обитательницы замка. Наконец, минувшей зимой Элеонора фон Козен умерла, и тогда баронесса решила провести лето в Зельденбурге.
Помещение Мэри состояло из спальни и маленькой гостиной, голубого и розового кретона. Вид на море и сад были великолепны и Мэри была положительно очарована.
Все послеобеденное время посвящено было осмотру прекрасного содержимого сада с множеством цветов, а с высокой беседки открывался вид на морскую даль и направлявшиеся в ревельский порт суда.
Веселая и довольная легла Мэри в постель и вдруг взглянула на висевший на стене портрет, который невольно рассмешил ее. Портрет изображал покойную фрейлен Элеонору, а рассказами о ней баронесса потешала общество в продолжение целого вечера, осмеивая ее маленькие слабости и устарелые воззрения.
Мэри тоже много смеялась вместе со всеми, и теперь вид портрета вызвал у нее новый взрыв хохота, но постепенно строгие и вдумчивые глаза, глядевшие со злобою и насмешкой, вызывали у нее неприятное впечатление. Она отвернулась к стене, чтобы не видеть их, и скоро крепко уснула, но сон ее был неспокоен. Мэри тревожно ворочалась на постели, мучили причудливые видения или кошмары.
Ей снилось, что она находится в замковом саду, как вдруг на горизонте появилось огромное черное облако и быстро заволокло небо, заслонив собою дневной свет. Было бы темно, как ночью, но из темных туч поминутно сверкали красные, как кровь, струи света, озарявшие предметы каким-то зловещим оттенком.
Затем темные облака растаяли и открылся грот, среди которого на троне восседал сам Сатана и протягивал к ней свои волосатые, когтистые руки, стараясь схватить ее. Пораженная ужасом она хотела бежать, укрывшись бывшим на ней черным широким плащом, как вдруг из каждой складки плаща стали появляться бесчисленные тучи отвратительных маленьких существ и, словно рой пчел, наполняли воздух. Крошечные чудовища кусали и щипали ее, она же, как безумная, бросалась во все стороны, спасаясь от своих преследователей. Затем внезапно послышались стоны и выстрелы, и Мэри поскользнулась на чем-то мокром и липком, увидев, что то была лужа крови. В нескольких шагах от нее стояла тощая Элеонора, указывала на нее пальцем и смеялась звонким смехом, потрясавшим каждый ее фибр. Мэри вскрикнула и проснулась вся в поту, дрожа, как в лихорадке.
— Фи, какой страшный кошмар! — прошептала она и встала, чтобы достать из саквояжа успокоительные капли. Выпив их, она легла и вскоре заснула здоровым, молодым сном.
За завтраком баронесса спросила, смеясь:
— Хорошо ли вы спали, Мэри, и что видели во сне? А у меня был отвратительный кошмар. За мной гнался тигр, а я с криком спасалась от него и все падала. В эту минуту раздалось несколько выстрелов, и я почувствовала, как тигр укусил меня. Затем я проснулась.
— Боже мой, да у меня также был кошмар и я слышала выстрелы! Моя старая няня сказала бы, что это плохая примета, — воскликнула Мэри.
— О! Кто же верит приметам в наш просвещенный век! — заявила м-ль Доберо, француженка-гувернантка, блиставшая «здравомыслием». — Объяснение легко найти: какой-нибудь охотник, вероятно, стрелял поблизости воробьев, отсюда и сходство снов м-ль и мадам, которые обе слышали выстрелы.
Все засмеялись и не думали больше об этом случае.
Глава
III
В пятницу приехал доктор Заторский, и его появление оживило замок. Играли в крокет и лаун-теннис, катались по окрестностям и возвратились только к вечернему чаю.
Украдкою, но с живейшим интересом, наблюдала Мэри за доктором. Раньше она даже не смотрела на него, но толки о том, что он — возлюбленный баронессы, возбудили ее любопытство.
В настоящее время не щадят слух молодых девушек и многое, что им не следовало бы знать, громко обсуждается в их присутствии, не говоря уже о газетах, столбцы которых, полны описаний драматических страстей и срамных романов, которыми молодежь потихоньку зачитывается.
Восемнадцатилетняя Мэри считалась уже взрослой девушкой и знала многое, а потому в ней пробудилось то болезненное любопытство, которое зарождает в молодом, нетронутом воображении преждевременное познание грубой житейской действительности. У Мэри было много поклонников, особенно среди «зеленой» молодежи, едва сошедшей со школьной скамьи: студенты, пажи и юные офицеры, с едва пробивавшимися усиками, но ко всем этим юнцам она относилась несколько пренебрежительно: она знала их школьниками и в ее глазах они были несерьезными кавалерами. Даже молодой моряк и дипломат, о которых говорила ее мать, не сумели затронуть ее сердце, хотя они и открыто ухаживали за ней. Теперь представлялся случай увидеть «роман» настоящий, тайный роман. Но, как Мэри ни присматривалась, она не замечала ничего, кроме некоторой фамильярности, которая казалась обычной у баронессы и объяснялась, может быть, давнишним знакомством.
По возвращении с прогулки баронесса пошла к себе переменить платье, а Мэри отправилась в маленькую гостиную рядом со столовой и села на подоконник. Комната находилась в старой части замка и глубокая амбразура скрывалась тяжелой плюшевой занавеской. Из окна было видно залитое яркой луной море, и Мэри залюбовалась чудной картиной.
Она сидела там несколько минут, но вот в зале послышались шаги: она повернула голову и сквозь щель портьеры увидела доктора, который сел у стола, взял книгу и рассеянно перелистывал ее.
Впервые Мэри могла свободно, вволю рассмотреть его: лампа освещала лицо, и он не подозревал, что черные глазки с любопытством рассматривали его. В первый раз ощутила Мэри несколько больший интерес к почти незнакомому ей человеку. Но это был человек с известным общественным положением, медицинская знаменитость, о которой говорили с восторгом, притом он еще был бесспорно красив. Тонкие, правильные черты, строгое и энергичное очертание рта и большие, стального отлива глаза — все нравилось в нем Мэри. И этот интересный, вполне молодой еще человек, любит баронессу, которая уже прикрашивается, а фигура, несмотря на худобу, казалась грузной и утратила ту грацию и гибкость, которые придают обаяние молодости. Мэри обдумывала этот вопрос, когда вошла баронесса, видимо взволнованная, с телеграммой в руке.
