Ночь проходит - Екимов Борис Петрович (читать полные книги онлайн бесплатно TXT) 📗
А тут еще Женик словно с ума сошел, галдел про какие-то деньги, богатство. Засыпал и вскакивал, снова ложился. Ночь была длинной и тягостной, насилу Варечка дождалась ее конца.
На рассвете они ушли, торопясь, напрямую, а прямая дорога, как всегда, обманула, и пришлось брести через залитые луга - измочились, устали. И потому теперь Варечка ругала Шелякина, благо он молчал. Женик дремал, свернувшись калачиком в задке телеги.
Кони легко несли телегу и седоков, и к полудню замаячили маковки высоких рубеженских тополей-раин, а потом открылся и сам хутор.
У околицы возле плотины остановились отрясти дорожную пыль, Варечка умылась и заглянула в зеркальце. Но что было глядеть? Надвинув на лоб черный плат и затянув его потуже, она решительно уселась в телегу. Зато Жевик долго оттирал брюки, разглаживал шляпу, редеющие кудри муслил - хорошился, словно жених.
Ко двору Чакалкиных подъехали шагом. Много лет не бывал здесь Шелякин, а без него соседи отстроились, Андрей Калиманов и Некулаевы, и когда-то первый на хуторе высокий Чакалкина дом словно присел, сделался ниже.
Во дворе под жидкой сенью еще голого, просторного вяза стоял гроб. Он был вроде мелковат для Романа, и Чакалкнн лежал на виду, в кителе с петлицами, носатый, нахмуренный, но без привычной фуражки с лакированным козырьком. Вокруг сидели бабы, родня в черных платках.
Просторный двор был пуст, и потому приехавшие оказались на. виду. Женика это не смутило. На правах своего он подошел к покойному, что-то даже поправил в гробу, с бабами перемолвился. Шелякин, как во двор вошел, увидел дочь и поспешил к ней. Дочь была броваста и голубоглаза - в отца. Теперь она сидела на крыльце, нянчила ребенка, белоголового мальчика. Шелякин, смущенно улыбаясь, тронул атласную детскую ручонку своим толстым жестким пальцем. Дочь не заругалась, и мальчишка не испугался Шелякина, а что-то залепетал, засмеялся, цепко ухватил палец деда.
- Толомонит, - удивленно проговорил Шелякин. - Хорошее дите, круглое, прям бурсачка.
Дочь улыбнулась ребенку и шелякинскому удивлению. И теперь до самой поры Шелякин держался подле дочери и внука.
А Варечка Сисиха к гробу подойти решилась не сразу. Всю жизнь они р Полиной, законной женой, друг другу желали горького. При встречах, бывало, дрались. И приходила Полина с бадиком под Варечкины окна. Но все это было, было... Сегодняшний день помирил их легко и просто, как умеет мирить только человечья смерть. Варечка людям поклонилась, и ей ответили, дали место возле покойного. И теперь по законному нраву она заплакала и заголосила:
Заборона ты моя, нецененая!
Ты заступа моя нешатомая!
Да закрылись твои вострые глазочки!
Не гутарят сладимые губочки!
Заколели твои теплые рученьки!
О да с кем теперь говорить, кому ториться!
Кому жалкие слова понесу!..
Резкий голос ее был слышен далеко, считай, на весь Хутор. А когда она захлебнулась в плаче, запричитала Полина:
Два денечика без тебя словно год текут!
День идет-идет, а ночь не загибается!
И вся родня, весь хутор слушали, как прощаются с Романом вечные соперницы - полюбовница и жена.
Выносить покойного должны были в два часа. Но припоздали из райцентра оркестр и тамошнее начальство.
Стоял хорошей весенний полдень. Облака тянулись одно за другим, пушистые и высокие.
Хоронить, по обычаю, собрались все. Мужики за двором курили. Чакалкин баз не привечал чужих, и теперь на него входить не хотели. Лишь бабы мыкались из кухни да в дом, готовились к выносу, и стряпня немалая шла для поминок. Толстые, косоглазые дочери Романа возле отца, считай, не сидели, доглядывая и охраняя дом от чужих. Среди баб суетился и Женик, крепко похмеленный. Он хозяйничал, командовал вслух, а Романовы дочери, глядя на него, меж собою злились:
- Шабоня... приблудный шабоня... Чтоб тебя каламутная рода унесла... Доглядеть за ним надо, девки, доглядеть, а то...
Недоговаривали, но знали, о чем речь. Где-то лежало, должно было лежать у отца потаенное - деньги, золото. В разные годы, но видели и Раиса, и Маня, и Лизавета, и жена Полина большой кожаный кисет, который не зря Роман хоронил. Кисет искали с того дня, как он слег. Искали в открытую и друг от друга таясь мать и дочери. Сладкую жизнь тот кисет обещал, и взять его в свои руки было бы счастьем довеку. Но где он? Перековали сундуки и комоды. Перевернули всякий хлам в сараях и котухах, но тщетно. Роман ничего не успел сказать и теперь уже не скажет. Отложенные на похороны триста рублей да еще тысячу сразу взяла Полина. А остальные... Об остальных думали все. И уж какую ночь, считай, не спали, боясь проглядеть друг друга. Рая и Маня подозревали Лизавету. Она при отце жила. Да и мать найдет - не скажет,
Глядели, день и ночь друг за дружкой глядели, а уж поганого Сиська ненавидели реей душой и ждали лишь конца похорон, чтобы выставить его с треском. А пока он шнырял, нужен был за ним глаз да глаз.
Прибыл автобус из районного центра с медными трубами и людьми.
- Налить, налить музыкантам, - засуетился Женик. - Так положено.
Налили музыкантам, с ними за компанию а сам выпил. Выпил для храбрости, потому что наступало его время. Он, выпил и словно отрезвел. Голова стала работать четко, заглядывая наперед.
Покойника подняли на полотенцах и понесли.
- Куда? Куда понесли?!! - закричала Чакалиха и заголосила:
Ой да зачалась твоя последняя дороженька!
Ой да уносят тебя на чужих руках!
И, обрывая ее истошный глас, у ворот разом ударил оркестр, оглушая и забирая власть. Теперь приказывал он: как идти и когда голосить и отдавать прощание.
А Женик в это время оттянул в сторону мать и прошептал ей твердо и горячо:
- Из хутора выйдем - в обморок упади. 3-запомни.
Варечка глянула в его бешеные глаза и обмерла.
- Гляди... не пр-рощу... - прошептал он, отходя,
И Варечка со страхом поняла, что надо делать веленое, иначе беда. Последнее у нее оставалось, последний в жизни дар - Женик. Она любила его без памяти и боялась. Сразу как-то ушла в сторону Романова смерть и собственная жизнь, в голове лишь одно вертелось: а где конец хутора, где? возле Архипа? или у амбаров? Она оглянулась на сына, но тот уже был поодаль.
На полотенцах, в мелковатом гробу покойный Чакалкин плыл над глинистой прибитой дорогой, сложив руки. Густые брови его грозно топорщились, словно сердился он и кому-то грозил. Но грех ему было серчать, грех. Все делали как положено: красную подушечку несли впереди с двумя медалями, два железных венка из района, громко, на всю округу играл оркестр. Четыре трубы да еще барабан с тарелками, словно гром, громыхали: бум, бум, бум!
Варечка, как Женик велел, ей, дошла до амбара и с крикам пала на землю. Пала и обмерла. Побрызгали на нее водой, в амбарную тень унесли. Похоронное шествие двинулось дальше, оставляя несчастную Варечку, а с нею и Женика.
Недолге посидев возле матери и убедившись, что люди ушли, Женик проговорил:
- Ладно, полежи здесь, а потом за плотину уходи.
- А помин? - спросила Варечка.
- Помянем без них. Уходи скорее.
И Женик помчался назад к хутору. Все уже было обдумано и решено. Конечно, о печной трубе говорил ему отец и показывал глазами вверх. Там он схоронил наследство и отдал ему, единственному сыну, а не этим дурам косоглазым, которые с деньгами и обойтись-то не смогут, спрячут в чулок - и все дела.
Нужно было успеть сделать все до той поры, когда вернутся с кладбища. Ведь потом - Женик это точно знал, - потом его выгонят и на порог никогда не пустят.
Рая, Маня и Лизавета - дочери Романа, - как и положено, вместе с матерью шли впереди других за гробом. Сисихин обморок они видели, косясь неприязненно на ненавистную бабу, которая и здесь показывает себя. Варечку унесли и о ней забыли, и лишь потом, когда свернули на кладбищенскую дорогу, а до кладбища было уже рукой подать, Лизавете пришло на ум нехорошее. Она оглянулась, поискала глазами Женика и не нашла. А ведь он здесь, все время здесь на глазах крутился.
