Рыцарь духа (Собрание сочинений. Том II) - Эльснер Анатолий Оттович (е книги .txt) 📗
— Да, посреди воя бури кто-то плачет, — сказала она.
Глафира испуганно расширила глаза.
— Может быть, это все только кажется.
Не отвечая, Анна Богдановна продолжала прислушиваться.
— А вот скрипка рыдает. Слышишь?
— Да, как будто, — нерешительно проговорила Глафира и вздрогнула.
— Лес шумит и свистит ветер, и среди всего этого звенит струна и скрипка стонет… Сын играет, я знаю. Деревья сгибаются и желтые листья кружатся в воздухе.
Глаза Глафиры снова испуганно расширились.
— Вы все это видите, мама?
— О, да, вижу. И вот мой муж, Серафим. Непостижимо, странно. Я его вижу в лесу, в желтом блеске луны. Гром гремит над ними и сверкает молния.
Внезапно она остановилась, глаза ее приняли такое выражение, точно она всматривалась куда-то вдаль, и вдруг <она> испуганно вскричала:
— Глафира, они идут сюда!
— Кто? — испуганно вскричала Глафира.
— Лесные бродяги, рабочие нашей фабрики, и среди них твой отец.
Едва она произнесла эти слова, как в комнату с перепуганным лицом вбежал лакей и, глядя на обеих женщин, объявил им, что из дома им необходимо сейчас же уехать, так как сюда идет толпа лесных бродяг, среди которых находятся Серафим Модестович и его сын, что ввиду этого муж Глафиры уже уехал в город и что их ожидает карета.
Лакей ушел.
Бледная, с дико устремленными на мать глазами, Глафира испуганно вскричала:
— Что же это — ясновидящая вы?! С ума я схожу, кажется, и страх особенный, небывалый закрался в мою душу. Прочь отсюда, из этого проклятого дома! Заколдован он.
В сильном волнении она стала быстро ходить по зале.
— Смотри! — воскликнула Анна Богдановна, подымаясь с кресла и глядя по направлению раскрывшейся двери.
Там стоял Капитон, окруженный своими девицами. Мертвенно бледное лицо его нервно вздрагивало, под глазами, горевшими теперь больным блеском, бились какие-то мускулы. Он был сильно пьян и пошатывался, стоя на месте под руку с Анеттой. За ними стоял лакей с чемоданами в руках.
— Он хотел перерезать себе горло бритвой, — заявила Анетта, глядя на Анну Богдановну и двигаясь вместе с Капитоном вдоль залы к противоположной двери.
— Господи помилуй! — вскричала Анна Богдановна, подымаясь с места.
— Мы остановили, — продолжала Анетта. — Он слишком много пьет и в этом состоянии ему видятся всякие ужасы… Впрочем, я сама думаю, что в этом доме блуждают привидения. Очень хорошо, что вы все решились, наконец, оставить его.
Капитон, увлекаемый Анеттой, пошел к матери и приостановился. Голова его качнулась и он заговорил с необычайно жалобными переливами в голосе.
— Когда черно-органное поет в душе моей и человечек бьет молоточком в мой череп — такая тоска. Он держал мою руку и стал водить бритвой по моему горлу… Мне все казалось, что зеленая жаба сидит во мне и, ломая маленькие косточки младенца, плачет жабьими зелеными слезами, глотая мою кровь. Мне было так больно, так тяжко, так жаль своей жизни, которую выпило пурпурно-солнечное, что я стал умолять человечка перерезать горло мое. Она помешала.
Веки его нервно задвигались, две слезы выкатились из глаз и, увлекаемый Анеттой, он снова направился к двери.
— Как мне тебя жаль! — со слезами в голосе воскликнула Анна Богдановна. — Как страшно все и как ужасен этот мир.
Анетта повернула голову.
— В этом доме звучат проклятья. И минуты мы здесь больше не останемся. Идем скорее.
Вся компания и за ней лакеи с чемоданами скрылись в дверях.
Мать и дочь внимательно посмотрели друг на друга.
— Мама, вы, конечно, с нами в карете… Едем скорей!
Глафира сделала движение к двери, а ее мать, посмотрев вокруг себя и потом на высокие потолки залы, густым и дрожащим голосом проговорила:
— Прощай, старый дом. И радость, и горе, которые я здесь испытала, прощайте навсегда. И ты, Черный Судия, не отходящий от моего изголовья, оставайся здесь и не подступай больше ко мне. Прощай же навсегда. Благословляю тебя, старый дом, крестом этим.
В руке ее появился черный крест, который она теперь всегда носила с собой, и подняла его над своею головой.
— Изгоняю им духа этого дома. Прощай.
Крест закачался над головой ее, нервы ее дрогнули, и в ее пугливо расширившемся воображении явился дух этого дома, колеблющийся и громадный, как бесформенная тень. Он пополз по стене, кивнул темной головой под потолком и по зале прогремел голос:
— Прощай!
— Ты слышишь? — вскричала Анна Богдановна, взглянув на дочь. Последняя ничего не слышала, но выражение лица матери заставило ее испуганно метнуться к двери:
— Мама, идем!
Анна Богдановна тоже пошла к двери, но на ходу, повернув голову, она стала смотреть на потолок. Огромная, темная голова снова закивала и обеим женщинам послышались гробовые звуки:
— Прощай — прощай!
— Сердце мое разрывается от ужаса, — вскричала Глафира, выбегая за дверь.
Анна Богдановна вдруг остановилась.
— А моя Зоя, моя бедная Зоя!..
— Оставьте ее, — донесся голос Глафиры. — Она теперь в отчаянии, потому что не находит больше Тамару. В припадке бешенства и отчаяния она заперлась в комнате с какими-то мужчинами, я посмотрела и, о ужас: там пляска, хохот, беснование, какой-то стон, визг, как будто на празднике сатаны.
Комната опустела.
II
В то время, как происходил разговор Анны Богдановны и Глафиры, по лесу шла измученная Тамара, отыскивая Леонида. Прошел день и наступила ночь, с черных облаков прогремели раскаты грома и на момент вершины деревьев осветила блеснувшая молния, а Тамара продолжала блуждать, сбиваясь с дороги и почти падая от усталости. Ей все казалось, что над нею кто-то жестоко насмеялся, но она не знала, кто — Леонид или какой-то дух в его лице. Она, однако же, ни на минуту не забывала о своем торжестве над Леонидом-животным, которого она жгла поцелуями своими, заставляла его томиться жгучей страстью к ней. Кого же она теперь увидит — этого Леонида, или другого — «с печатью священных дум на челе и молнией в глазах»? Ей мучительно хотелось знать это и, не смотря на ее ужас перед этим непонятным раздвоением его, безумно хотелось снова овладеть им и приковать к себе уже навсегда.
Усталая и голодная, с бледным, изнуренным лицом, в своем черном наряде, она прошла еще некоторое расстояние и повалилась на траву, заливаясь слезами досады и оскорбления. Вдруг, откуда-то издалека, послышались звуки скрипки. Она привстала, прислушиваясь. Среди воя ветра, ударов грома и шума крутящихся листьев, звуки скрипки то затихали, то снова росли и казалось, кто-то кричит, измученный и покинутый всеми. Тамара поднялась и быстро пошла со страхом, думая, кого она увидит — безвольного, чувственного человека или непонятное, могучее существо, сверкающее светом иного мира.
Леонид играл.
Луна то выплывала из-за туч, то снова скрывалась, заволакиваемая облаками. Деревья гнулись и листья на их вершинах шумели в воздухе.
Толпа рабочих, пришедших в лес видеть прежнего хозяина, чтобы просить его возвратиться в свой дом, и бывшие рабочие — бродяги — все стояли молча и неподвижно под очарованием мучительно-сладостной игры Леонида. Серафим Модестович стоял посреди толпы, дружелюбно положив руки на плечи двух стоящих рядом с ним рабочих. В некотором расстоянии от толпы, прислонившись к дереву, стояла Роза. Вдруг почему-то она вздрогнула и бессознательно, повинуясь какой-то силе, обернулась: в нескольких шагах от себя она увидела устремленные на нее два жгучих глаза, сверкающие на алебастрово-белом лице…
Леонид играл.
Раздался удар грома, сверкнувшая в черных облаках молния осветила лес и лица рабочих, казавшиеся теперь бледными и одухотворенными.
Леонид поднял смычок над головой и возгласил:
— Мир вам.
Люди вздрогнули и все глаза сверкнули любопытством.
— Да будет в сердцах ваших мир, ясная совесть и понимание, кто вы и зачем живете. Вы — природа в малом и по лицу ее — небу учитесь познавать себя. Смотрите, как мрачно ходят облака под ним: так человек в гневе мрачно нахмуривает брови свои; смотрите, как змеится в тучах молния: так огонь ярости вылетает из глаз ваших; слушайте гром в облаках: таков и ваш голос, когда в вас поселится зверь бешенства. Вся вселенная, — это только видимое тело невидимого духа — разума и потому говорю вам, вы вечные духи, искры великого пламени. Будьте, как орлы в своем полете в вышину и как ягнята, столпившиеся в кучу, когда на вас идут с ярмом и кнутами лукавые и злые безумцы мира сего. Не бойтесь их и не враждуйте с этим миром, потому что, говорю вам, вы духи, а мир — тьма и разбой. Пусть дух ваш пылает в вас, как вечная искра духа-отца, пусть сила ваша раздробляет головы змей, страстей гнева и греха, будьте спокойны и могущественны, и тогда, если вы скажете этим деревьям: «Наклоните головы», они двинутся к вам и преклонят пред вами свои зеленые вершины…
