Катакомбы - Катаев Валентин Петрович (книги хорошего качества .txt) 📗
— Так-с… стало быть, купец получил за проданный товар два векселя, которые учел в банке… — бормотал Колесничук, сидя на постели.
Наконец он понял, что произошло. Он купец, и он получил за проданный товар векселя. Только тот купец не растерялся, учел векселя в банке и получил деньги, а он терзается бессонницей и мучается. Вексель! Оказывается, его можно учесть… Колесничуку стало ясно, что векселя, полученные от Ионела Мири, надо учесть в банке, и учесть как можно скорее. Он еле дождался утра, наскоро закрутил усы и ринулся в банк. Он не поверил своим глазам и даже чуть не заплакал от счастья, когда нашел окошечко с золотой надписью на русском и румынском языках: «Учет векселей». Торопливо расшаркиваясь и делая самые изысканные жесты в духе господина Пржевенецкого, Колесничук протянул в окошечко векселя и сказал:
— Мне очень надо учесть векселя… то есть мне бы хотелось, мсьё, произвести, так сказать, учет этих векселей, если вы будете так любезны и… великодушны…
Мсьё, к которому он обращался, — черный толстячок в поношенной визитке, чем-то до странности напоминавший навозного жука в очках, — потянул к себе векселя, помахал ими перед носом и через минуту вернул Колесничуку, буркнув:
— Нет.
— Позвольте… — сказал Колесничук, чувствуя, как пол уходит из-под ног. — Я вас не вполне понимаю. То есть я бы хотел, мсьё, знать, почему, если вы будете так любезны…
Навозный жук всем туловищем повернулся к Колесничуку:
— Ненадежные.
— Как?.. Как-с? — пролепетал Колесничук. — Почему же они ненадежны?
— Ненадежные, — повторил навозный жук, глядя на Колесничука неподвижными глазами, которые сквозь увеличительные стекла очков казались громадными, как у вола. — Бронза.
Как ни был наивен Колесничук в коммерческих делах, но он сразу понял это ужасное слово «бронза». Дрожащими руками он достал из кармана своего чесучового пиджака и протянул навозному жуку визитную карточку фирмы «Мефодий Мунтяну и сыновья». Но навозный жук даже не взял ее в руки. Он только скользнул по ней своими неподвижными, воловьими глазами, так не вязавшимися со всей его маленькой, круглой фигуркой, и буркнул:
— Шмекер.
— Как? — не понял Колесничук.
— Шмекер! Экскрок! — сказал навозный жук с холодным наслаждением и, видя, что клиент не понимает, пояснил: — По-российски будет «жулик». Мошенник. Арап.
— Простите… Пардон, мсьё… Такая солидная фирма — Берлин, Вена, Анкара, Монтевидео?..
— Шмекер, шмекер! — сказал жук и вдруг, разинув маленький ротик с острыми перламутровыми зубками дельфина, залился инфантильным смехом, звонким, как колокольчик.
Как же теперь Колесничук посмотрит в глаза Черноиваненко?..
— Прошу вас, мсьё, пройдите в эту дверь, — сказал Колесничук, с поклоном пропуская «немца» в чулан. — Этот уникальный сервиз я только что получил из Киева. Настоящий севр! Супруга турецкого консула приобрела его у наследников графа Бобринского за тысячу двести фунтов стерлингов. Вещь, не имеющая себе равных! Я его резервировал специально для вас. Посмотрите его, а я сию минуту обслужу других покупателей и буду к вашим услугам. Экскюзе муа, милль пардон… — Говоря таким образом громким, но почтительным голосом, с лучшими, наиболее изысканными интонациями господина Пржевенецкого, Колесничук обратился к покупателям и шепотом прибавил, показывая глазами на дверь чулана, куда вошел «немец»: — Личный адъютант господина Геринга и советник по вопросам антиквариата, мой постоянный клиент. Прошу тысячу извинений! Теперь я весь к вашим услугам, мадам. Чем могу быть полезен?
И Колесничук, дробно стуча штиблетами, как белка, забегал вверх и вниз по лестничке. Между тем «немец», положив руку в задний карман своих коротких брючек, вошел в чулан.
— Закройте дверь на крючок и не шевелитесь, — сказал Черноиваненко, не спуская глаз с «немца». Он сидел в углу полутемного чулана на ящике и держал в руках пистолет.
Не вынимая руки из заднего кармана, «немец» заложил крючок и прислонился к двери всем своим большим, грузным телом.
— Пропуск? — сказал Черноиваненко.
— Киев. Отзыв?
— Карабин.
— Верно.
— Подождите. Не приближайтесь. Документы!
«Немец» отколупнул ногтем заднюю крышку часов и подал Черноиваненко маленькую папиросную бумажку, скатанную шариком. Черноиваненко развернул ее, надел очки, не выпуская из рук пистолета, и прочитал несколько слов, написанных хорошо ему знакомым почерком секретаря обкома. «Скорого свидания не обещаю», — вспомнил он последние слова, сказанные ему секретарем обкома, и весело улыбнулся. Улыбнулся и «немец», но сдержанно.
— Представитель Украинского штаба партизанского движения капитан Максимов, — сказал он, представляясь.
— Черноиваненко. Садитесь!
Они пожали друг другу руку. Черноиваненко подвинулся, и капитан Максимов сел рядом с ним на край ящика.
— А я, признаться, и не знал, что существует такой Украинский штаб партизанского движения. Давно создан?
— В июне месяце, по решению ЦК КП(б)У. Специально для связи с партизанскими отрядами, для руководства и оказания им помощи.
— Вот это хорошо! — воскликнул Черноиваненко. — Нам, откровенно говоря, сильно недоставало такого украинского штаба.
— Теперь, как видите, он есть. Здесь безопасно?
— По крайней мере, до сих пор эта явка у нас считается наиболее надежной. На всякий случай учтите, что за этими ящиками в углу есть еще одна дверь: она выходит непосредственно во двор.
— Прелестно. Между прочим, кланяется вам секретарь Одесского обкома, передает большой, горячий привет.
— Он где сейчас?
— В Украинском штабе.
— Дякую за память. Пусть нас не забывает.
— Не забудет, — сказал Максимов.
Черноиваненко зажег спичку и поднес к бумажке, которая вспыхнула легким зеленовато-желтым огоньком, и невесомый пепел ее, как бабочка, упорхнул вверх.
Помолчали.
— Придается большое значение развертыванию массового партизанского движения на Украине, — сказал Максимов. — В частности, очень интересуются Одесской областью и лично вами, товарищ Черноиваненко. Как идут дела вашего подпольного райкома? Кое-что штабу известно.
— Например? — насторожился Черноиваненко.
— Уничтожение свыше тысячи пудов хлеба в Протопоповской МТС, взрыв усатовской комендатуры, систематическое распространение среди населения листовок и сводок Совинформбюро.
— Это известно в штабе? — быстро спросил Черноиваненко, вспыхнув от удовольствия.
— Конечно.
И Черноиваненко понял, что в этой новой по содержанию и по форме войне, еще невиданной в истории, он, в сущности, является командиром боевого соединения, не менее важного, чем любой завод в тылу или чем любая дивизия на фронте, — частью всенародных вооруженных сил.
И в эту минуту он забыл, что сидит в чулане комиссионного магазина «Жоржъ» и что за стеной — захваченный фашистами советский город.
Затем он стал рассказывать капитану Максимову о положении райкома, о его действиях и планах. В сущности, это был отчет Центральному Комитету Украины, и Черноиваненко тщательно выбирал слова и выражения, стараясь быть как можно более точным, объективным, не замазывая слабых сторон своей работы, но и не умалчивая о сильных.
Максимов сидел, опустив голову, с напряженным выражением лица, покрытого мелкими капельками пота: в чулане было жарко. Было видно, что он, не имея возможности записывать, старается как можно лучше запомнить каждое слово Черноиваненко. Иногда он его останавливал, переспрашивал. Это был первый отчет Черноиваненко в своей работе. Отчитываясь перед партизанским штабом и перед партией, он как бы отчитывался перед самим собой и невольно видел деятельность своего подпольного райкома со стороны.
Сделано было, конечно, много. Но, с другой стороны, отчитываясь, Черноиваненко вдруг ясно увидел то, что до сих пор только как-то неопределенно чувствовал, а именно: сеть большая, людей много, а сама работа ведется без связи с общим стратегическим планом войны. Собственно, план был. В его основании лежало общее указание о необходимости создавать в захваченных районах невыносимые условия для врага. И Черноиваненко их создавал, пользуясь каждым удобным случаем. Обстреливали неприятельские патрули, снимали часовых, уничтожали одиночных офицеров, резали провода. Но все это как-то не было связано с общими военными задачами, не являлось частью единого стратегического плана.
