Рыцарь духа (Собрание сочинений. Том II) - Эльснер Анатолий Оттович (е книги .txt) 📗
Он шагнул к середине комнаты, но девушки, расхватав из шкатулки деньги, с визгом и писком убежали. Посмотрев вокруг себя и никого не видя, Капитон задрожал от страха и, чтобы рассеять страх, подошел к столу и стал пить различные ликеры — рюмка за рюмкой. Шатнувшись от опьянения, он налил бокал шампанского и поднес уже его к своему рту, как вдруг увидел руку, протянувшуюся со своим бокалом к его.
— Твое здоровье!..
Бокал зазвенел и, выпав из его рук, снова зазвенел, разбившись в куски. Ноги Капитона подкосились и он стал падать.
II
— Ты мой бог, мой кумир, — говорила Зоя, стоя посреди огромной, слабо освещенной залы и целуя Тамару. — Твоя красота влечет и ослепляет. Когда я на тебя смотрю, внутри меня зажигается огонь и искры его наполняют струнным оркестром грудь мою. Губы мои поют поцелуи, поцелуи-молитвы, и они такие страстные, как крики темной бездны. Какая ты красавица! Небо смеется в глазах твоих и упоительная отрава в твоих губах. Мой бог!
С последним восклицанием, Зоя обвила руками шею своей подруги и голова Тамары упала на ее плечо. Лицо последней отличалось теперь какой-то прозрачной бледностью и черные глаза, казалось, сделались еще больше.
— Ты меня всегда так пугаешь. Оставь!
Зоя дико смотрела на нее и вдруг стала испуганно смотреть в пространство.
— Ты слышишь, Тамарочка?
Тамара ничего не слыхала, но ужас Зои перешел на нее, и она дрогнувшим голосом проговорила:
— Хохочет она опять!
— Да, смерть. С того дня, как прозвучали в этом доме проклятия, я не узнаю себя. Как будто в меня кто-то вошел, пугливый и страшный, и когда мы блаженствуем, слышу в себе голос: «Оглянись, смерть за тобой».
Она стала медленно поворачивать голову, лицо ее с каждым мигом все более бледнело и вдруг, содрогнувшись, <она> стала неподвижно смотреть в одну точку. Ей казалось, что какая-то фигура, прозрачная и легкая, как воздух, скользнула вдоль стены и остановилась, глядя на нее сверкающими, мертвыми глазами.
Зоя стала видеть всякие призраки. Воображение, расстроенное картинами оргий, отуманенное различными ликерами и ядами, вспыхивало при всяком страхе ее, как пламя, на фоне которого вырисовывались всякие фигуры. После того, как медиумической силой Леонида она увидела призрак смерти, она уже не имела сил рассеивать свои иллюзии. От сатаны к Богу — огромная пропасть: это подымало в ней отчаяние, заставляя искать забвения в чувственных оргиях и всякого рода наркозах, и все это отнимало от нее всякую волю бороться с своими видениями. Даже декадентский язык, которым она выражала свои ужасы, еще более уносил ее от реального мира в мир, созданный ею самой. Тамара не всегда видела то, что Зоя. В воображении ее постоянно носился Леонид в двух образах, и это страшно пугало ее. Несмотря на это, она всегда поддерживала страхи Зои: помимо коварных целей своих, какая-то сила влекла ее к ужасам, а выражать это необычайным, красочным языком доставляло ей жуткое, тонкое наслаждение.
— Тамарочка, смотри, вон она, вон! — воскликнула Зоя вибрирующим, как струна, голосом. — Смотри, стоит, сверкая желтым и факельно-могильное горит в орбитах ее. Холодные иглы пронизывают и сердце мое, и мозг.
Тамара стала пристально вглядываться. Во многих местах залы дрожали полосы лунного света и вдруг она увидела… при этом раздались какие-то голоса и прежние, далекие звуки органа.
— Да, вижу, вижу… Молитвенно-органный хохот льется из ее уст и факел смерти в ее руках. Видишь ты?
— И факел озаряет желто-саванным светом ее лицо.
С выражением отчаяния Зоя заложила руки за голову. И сказала с судорогой, пробежавшей по бледным губам:
— Да, она, смерть, вопит во мне голосом могильно-черным: «Умрешь».
— Зоичка, умереть готова с тобой и я.
С этими словами Тамара нежно обвила руками шею Зои и добавила:
— Умрем вместе.
Между ними часто возобновлялся разговор о том, что они должны умереть. Чувственные наслаждения, которым они предавались, и в особенности Зоя, временами образовывали как бы пустоту — пропадали всякие желания и чувствовалась только одна боль и равнодушие — и в этой пустоте вырисовывался вопрос: что же дальше? Ответа не получалось и, так как они сами понимали, что должен был быть предел такой жизни, а изменить ее значило искать света и Бога, то за гранью наслаждений им рисовалась страшная, холодная смерть. Чувственные опьянения и смерть сближались, роднились между собой, и в первых часто чувствовался запах трупа и разложения.
— Смотри, как она светится! — проговорила Тамара, неподвижно глядя в пространство и держа руки на плечах Зои.
— Смотрю — и желто-холодное и змеино-скользкое ползет во внутренности моей с зелено-сверкающими глазами и, переворачиваясь, хохочет, и я слышу голос: «Желания неутолимые пылают в сердцах ваших и сколько ни упивайтесь восторгами с юношами в черном, огонь будет вас жечь и не погаснет». Вечной жаждой томлюсь я, Тамарочка. Груди мои уплывают в желаниях, жаром пышет красно-горючее из уст, а успокоения нет. Среди мигов блаженства я часто вздрагиваю: рисуется бездна и там бледная смерть…
Она снова стала смотреть в одну точку.
— Вон она, смотри же… могильным веет и желтым улыбается, умереть надо. Мы выпили вино восторгов в желаниях яда сладко-горючего, но смерть сторожит.
Теперь Тамаре казалось, что она ясно видит бледно-желтоватую фигуру, скользящую от одной колонны к другой, и ужас ее не сопровождался больше мыслью, что это ей только кажется, и чувством удивления: видела же она одновременно двух Леонидов и Медею, направившую в нее свой кинжал.
— Вижу, вижу, вижу — вот она! Слышишь ты, как желтеют в челюстях смех и щелканье?
— О-о! — воскликнула Зоя, холодея от ужаса и, благодаря внушению, слыша тихий, зловещий смех.
— Но, Зоичка, пойдем отсюда… Там ждут нас рабы желаний наших — мужчины, в одеждах черно-похоронных…
Между тем, Зоя стала смотреть на прежнее место в зале и, нахмурив брови и стиснув зубы так, что между губами виднелась их белая полоска, проговорила, покачивая головой:
— Мы тебя перехитрим, проклятый призрак смерти. Идем, Тамарочка, и потонем в блаженстве.
Тамара, глядя на нее, засмеялась жутким смехом и с расширившимися глазами выразительно произнесла:
— Мой демон на развеянных крыльях унесет нас в свой бездну, и смерть, сторожащую нас, опрокинет ударом крыла.
— Ха-ха-ха! — засмеялась Зоя больным смехом и вслед за этим холод ужаса снова охватил все ее существо: ей ясно послышался зловещий холодный хохот, пронесшийся под потолком.
— Тамарочка, она хохочет! — воскликнула Зоя, в испуге бросаясь на шею Тамары. — Бежим отсюда.
Обе они, не выпуская друг друга из объятий, побежали к двери.
Из двери, за которой находилась маленькая комната, вышли Глафира и ее муж, высокий, толстый господин и Евгений Филиппович. Идя к середине залы, Глафира вдруг обернулась и сказала высокому человеку:
— Доктор, вы слышали?
— Все, от слова до слова.
— Согласитесь, это ужасно.
— Да, признаюсь, это почти полное безумие, выросшее на почве эротомании и веры в сверхъестественное. Давно это они?
— Ох, не знаю. Я вижу только, что их безумие растет с каждым днем.
— Эта красавица — кто она такая? — быстро спросил доктор, и видно было, как его глаза из-под стекол очков пытливо уставились на лицо Глафиры.
— Эта особа — армянка и очень загадочное существо, но я о ней знаю очень мало.
— Мне вот кажется, что она очень хитра, — сказал доктор.
— Не сомневаюсь, страшно коварна, — быстро отвечала Глафира, и видно было, что так говорить ей доставляет живейшую радость. Глядя уже на мужа, она продолжала: — Думаю я еще: кто эти две дамы-монахини, которые так часто бывают у сестры по ночам?
Илья Петрович, ничего не отвечая, пожал только плечами, и Глафира обратилась уже было снова к доктору, как вдруг Евгений Филиппович громко, озлобленно захохотал.
