Живи как все - Марченко Анатолий Тимофеевич (читать книги без регистрации полные .txt) 📗
Числа 10-15 декабря сижу я в пустой квартире и тюкаю потихоньку на машинке. Мне показалось, что кто-то скребется в окно (работал-то я без слухового аппарата[1], поэтому скорее угадал, а не услышал). Я резко отдернул штору и увидел за окном молодого человека, упитанного, прилизанного, торжественно одетого, как с дипломатического приема. Поодаль за деревом прятался второй, в отличие от первого одетый небрежно и даже неряшливо. По губам его читалось:
- Откройте дверь!
- Будете через окно входить?
- Откройте! Открывайте!
- Хозяев дома нет. Без них я никого не пущу. А тех, кто ломится в окно, тем более.
- Откройте дверь!
- Еще чего! Кто вы такой?
- Говорят вам, откройте!
- Кто вы?
Он медленно, как бы нехотя, лезет во внутренний карман своего черного пиджака. Достал красную книжечку и показывает мне ее лицевой стороной. И я читаю золотом на красном фоне под золотым гербом: Комитет государственной безопасности при Совете Министров СССР. "Ну вот и началось!" мелькнуло у меня.
[И опять лагерь... Сост.]
Меня вызывают в штаб к начальнику лагеря для "знакомства".
- Как вас сюда направили с таким сроком? - недоумевает он.
- Мне не объясняли и у меня не спрашивали.
- Год сроку, да пока доехал, остается всего семь месяцев!
Начальник просматривает мои бумаги и натыкается на медицинскую справку об ограничениях в труде:
- И зачем присылают таких! Мне волы нужны, у меня лесоповал. Куда я вас поставлю?
Я молчу. К начальнику из угла подходит офицер и что-то шепчет, низко наклонившись над самым столом. Начальник слушает внимательно, посматривая на меня с любопытством.
Больше не задавал он мне вопросов.
В этот же день состоялось еще одно знакомство - с кумом, старшим лейтенантом Антоновым. Кум зовет - иди, не моги отказаться. Разговор был тягучий, противный и угрожающий. "Ты не надейся, Марченко, здесь отсидеться. Тебе сидеть да сидеть, сгниешь в лагере. От меня на свободу не выйдешь, если не одумаешься. Здесь не Москва, помни!.." - и тому подобное. Я сказал:
- Вы мне прямо скажите, что вам от меня надо?
- Я прямо и говорю. Не понимаешь? Думай, думай, пока время есть. А надумаешь - приходи. Вместе напишем, я помогу.
- Что я хотел, то без вас написал.
- Смотри, Марченко, пожалеешь.
Через неделю после прибытия меня вызвали в штаб, и прокурор из Перми Камаев предъявил мне две казенные бумаги: по ходатайству Антонова, ныробского кума, против меня возбуждено уголовное дело по статье 190-1; вторая бумага - постановление об аресте, о взятии меня под стражу. Как будто я и так в зоне не под стражей! Нет - теперь меня будут держать в следственной камере при карцере.
Ну, так: Антонов слов на ветер не бросает!
Первое, что я сделал, - заявил и устно, и письменно, что Антонов намеренно сфабриковал дело, что он обещал мне это еще в первый же день в Ныробе.
- Марченко, подумайте, что вы говорите! - Камаев старается держаться "интеллигентно", разъясняет, опровергает меня без окриков. Он прокурор, он объективен, он не из лагеря, а "со стороны". Это человек лет тридцати-тридцати пяти, аккуратный, белозубый, приветливый, его даже шокирует моя враждебность.
- Зачем Антонову или мне фабриковать на вас дело? У нас есть закон, мы всегда действуем по закону...
- Да, да, лет тридцать назад миллионы соотечественников были все шпионы и диверсанты - по закону, знаю.
- Что вы знаете?! Зря при советской власти никого не сажали, не расстреливали. Заварил Хрущев кашу с реабилитацией, а теперь партия расхлебывай!
- И это говорит прокурор!
- Скажите, и вас ни за что посадили? Не занимались бы писаниной, сюда не попали бы!
- Между прочим, у меня обвинение не за писанину, а за нарушение паспортных правил.
- Мало ли что в обвинении. Книжки писать тоже с умом надо. Писатель! восемь классов образования!
- У вашего основоположника соцреализма, помнится, и того меньше.
- Что вы себя с Горьким сравниваете! Он такую школу жизни прошел настоящие университеты!
- В вашем уголовном кодексе эти университеты теперь квалифицируются соответствующей статьей: бродяжничество.
- Марченко, Марченко, сами вы себя выдаете: "ваш Горький", "ваш кодекс", - передразнивает меня Камаев. - Сами-то вы, значит, не наш!
- Так в этом, что ли, мое преступление? "Наш" - "не наш"? Это какая же статья?
- Знаете законы, сразу видно. - Камаев переходит на сугубо официальный тон. - Оперуполномоченный Антонов получил сигналы, что вы систематически занимаетесь распространением клеветы и измышлений, порочащих наш строй. Можете ознакомиться, - он вынимает из папки несколько бумажек и протягивает мне.
Это "объяснения" заключенных из Ныроба. В каждом говорится, что Марченко на рабочем объекте и в жилой зоне распространял клевету на наш советский строй и на нашу партию. Таких "улик" можно получить не три, а тридцать три, сколько угодно.
В уголовном лагере, и на работе, и в жилой зоне идет непрерывный пустейший треп. Зэки без конца спорят на все темы, в том числе и на политические. Здесь можно услышать что угодно: от сведений, составляющих государственную тайну, и до живых картинок об интимных отношениях между членами правительства или Политбюро. У каждого, конечно, самая "достоверная информация". Попробуйте усомниться! Лагерная полемика не знает удержу, и в пылу спора из-за пустяка то и дело в ход идут кулаки. Лучше всего не ввязываться в эти диспуты. Даже когда спорящие обращаются к вам как к арбитру, остерегайтесь! Вы знаете, что все они несут чушь, но если попробуете им противоречить, опровергать их, то они объединятся против вас. Только что они готовы были друг другу перервать глотку. Сейчас они сообща перервут ее вам!
Эта картина знакома мне еще по Карлагу, по пятидесятым годам. Здесь, в Ныробе, в конце шестидесятых, я наблюдал и слышал то же самое. Иногда спорящие обращались ко мне.
Я обычно отмахивался или говорил, что не знаю. На это непременно следовал ответ: - Е... в рот, а еще читает все время!
Вот я лежу в бараке на своей кровати, читаю. В проходе несколько зэков спорят до хрипоты, со взаимными оскорбительными выпадами. Один из них трясет мою кровать за спинку:
- Глухой, ну вот ты скажи, ведь в натуре Ленин был педерастом?
Что сказать на это?
У меня не раз, бывало, возникала мысль, уж не провокация ли это? Да только я слишком хорошо знал лагерь и его обитателей: такой треп обычен везде и всегда в тюрьмах и лагерях.
- Глухой, ты вот до х... читаешь. Скажи, ведь точно, что Фурцеву все правительство ...?
Меня выручает сосед справа, Виктор:
- Да кому она там нужна? Она только в газетах такая красивая да молодая! А Брежневу девочек приводят! Комсомолок!
- Слушай, - говорю я тому, кто спрашивал, - ты вот болтаешь от нечего делать что тебе в башку взбредет, а когда тебя возьмут за жопу, то будешь валить на любого, лишь бы самому отвертеться!
- А у меня образования всего лишь десять классов! Сейчас за болтовню сажают только с высшим образованием! - и это с полной убежденностью, что так оно и есть на самом деле.
Доказывать и рассказывать, что посадить могут любого, независимо от образования? Что я сидел с такими, у кого образование пять-шесть классов и кто угодил в политлагерь по 70-й статье за анекдоты? Вот как раз и будет с моей стороны агитация, пропаганда, клевета, измышления - весь букет хоть на 190-1, хоть и на 70-ю.
Если учесть, что уголовный лагерь живет по принципу: "умри ты сегодня, а я завтра", - то в такой атмосфере сфабриковать обвинение по ст. 190-1 оперу ничего не стоит. Всегда он может подобрать нескольких провокаторов, которые, кто за посылку, кто за свидание или досрочное освобождение, дадут любые показания на кого угодно. Главное, из-за безответственного трепа почти каждый зэк у кума на крючке, каждого есть чем шантажировать. Это было проделано Антоновым при фабрикации моего обвинения, о чем мне позднее скажут сами зэки.
