Босоногая команда - Лукашевич Клавдия Владимировна (лучшие книги онлайн TXT) 📗
Другая комната в два окна называлась «залой», там стояли диван и два кресла, обитые тиком, маленькое фортепиано, рядом — старинный бикс, по стенам — разные картинки, под потолком, вблизи окон, — множество клеток с птицами, а на окнах — цветы, именно плющи, которые обвивали окна и тянулись по стенам.
Самым уютным уголком этого дома была кухня, в ней и обедали хозяева. Что это была за кухня! Такую кухню можно иметь только там, где нет прислуги. Два окна ее выходили в хозяйский сад, и весною, как только распахивали окна, ветки сирени уже тянутся лиловыми и белыми цветочками, они будто просятся в букеты и распространяют тонкий, нежный аромат.
В стороне стояла плита под черным колпаком, большая ширма отгораживала кровати хозяек; в углу — массивная божница с двумя горящими лампадами, вблизи нее — полукруглый комод с медными ручками, немного подальше — большой дубовый стол… Все полки с посудой оклеены вырезанными из бумаги белыми, затейливыми фестонами; на окнах — белоснежные занавески; часы-кукушка, которая, выскакивая, куковала каждый час; везде чистота, порядок, и на всем — печать заботы и домовитости… Сейчас было видно, что здесь за всем следит с любовью внимательный глаз хозяев.
Очевидно, тут жили люди на крошечные средства, но в обстановке их не чувствовалось крайности, а безукоризненная чистота и безыскусственность даже делали этот уголок привлекательным. Каждая вещь служила тут много-много лет. Все было чинено и перечинено руками хозяев; тут вещи считались друзьями — старыми, милыми, которыми дорожили и которых любили, и с которыми было связано много воспоминаний, как будто с одушевленными предметами. Вот маленький, круглый, как шарик, самовар, — кран его давно сломан и восстановлен из какой-то белой, кривой палочки, а на крышке, вместо шишечек, — две синие бусы. Вот черный фаянсовый чайник, с оловянным носком… Корзинка с крышкой, в которой Агния носит провизию, — вся в жестяных заплатах, а ручка ее обмотана красным лоскутом… Склеенные тарелки, собственного изделия ширма, собственной работы одеяла… Да если начать перечислять весь труд, все поправки, то, пожалуй, каждая вещь в этом мирном жилище выдвинулась бы вперед и много рассказала бы о своей долгой службе и о том, сколько забот и любви видела она от хозяев…
Жизнь в маленьком сером доме изо дня в день текла тихо и однообразно. Обитатели его вставали очень рано: летом с восходом солнца, зимой — когда еще было темно.
Татьяна Петровна варила в кухне на тагане кофе, Агния убирала квартиру, Семен Васильевич чистил клетки с птицами.
В семь часов Семен Васильевич появлялся в кухне в халате и нес с собою газету «Сыны Отечества», Агния клала ему на стул вышитую подушку, — он садился, Татьяна Петровна отделяла ему несколько сухарей и ставила стакан кофе.
— Темирочка, а где же мои прихлебатели? Без них никак нельзя… Зовите моих прихлебателей… — говорил старик.
— Сидите, маменька, я позову… — и Агния уходила на двор.
Со двора, как ураган, врывались две собаки и кот и, ласкаясь, окружали хозяина.
— Папенька, не бросайте на пол куски… за вами, как за малым ребенком, не наубираешься… — замечала Агния.
— Симушка, не давай им булок, тебе самому мало. Их ведь булочками не накормить, им овсянка есть, — вторила старушка.
— Без друзей нельзя, Темирочка… Они обидятся, если я один все съем… К тому же, Каро должен сделать «носовую».
— На вас, папаша, смотреть досадно, — вставляла свое словечко Агния.
— А ты не смотри… Правда, мой верный пес?
Умный рыжеватый сеттер умильно поглядывал на хозяина черными глазами, поворачивал на бок голову и громко хлопал хвостом по полу… Другая собака, Резвый, маленькая черная дворняжка, становилась на задние лапы и служила с самым печальным видом.
Семен Васильевич клал Каро на нос сухарь и говорил: «По моему указу пожаловать тебе сей сухарь с тем, чтобы ты почитал всероссийскую азбуку. Аз… Буки… Веди… Добро… Есть!..» При слове «есть» Каро ловко подбрасывал сухарь и ловил его прямо в рот. Семен Васильевич говорил, что Каро «сделал носовую».
Резвый читать всероссийскую азбуку не умел и получал сухарь за то, что служил на задних лапках и умел на них пройтись по всей кухне.
Огромный серый кот Мусташ садился сзади Семена Васильевича на кресле, и когда тот, обмакнув сухарь в кофе, подносил ко рту, то кот тихонько трогал его лапкой.
Мусташ получал сухарь, размоченный в молоке.
— Полно тебе их кормить, Симушка. Одно баловство! Самому ведь мало… — сокрушалась Татьяна Петровна.
— Нельзя, Темирочка, обидеть закадычных друзей.
Вскоре после кофе Семен Васильевич уходил на службу. А Татьяну Петровну и Агнию поглощало домашнее хозяйство, работа — вся эта суета, которой так много у каждой хорошей хозяйки.
С тех пор как помнят «советника» в тех местах, помнят его окруженным детьми, большею частью, мальчиками, детьми бедными, оборванными, босоногими…
С первым теплым днем весны открывалось окно в кабинете «советника». Ребята, как мухи, липли к этому, будто сладкому для них, окну… Около этого окна пускались мыльные пузыри и обсуждались очень важные ребячьи дела.
Зимою, куда реже, но все же проходили заседания «босоногой команды» в кабинете; по праздникам маленький кабинет изображал из себя бочонок, набитый селедками… Весело было и в тесноте!
Летом, в праздничные дни, старик отправлялся обыкновенно с ребятами за город. Видя это шествие, взрослые обыкновенно говорили:
— Вон «советник» опять куда-то пошел со своей «босоногой командой».
ВЕЛИКОЕ ЗМЕЕПУСКАНИЕ
Целую неделю «босоногая команда» находилась в большом волнении. Целую неделю мальчишки каждую свободную минуту что-то строгали, клеили, мастерили и волновались без конца.
Сам «советник», этот большой ребенок, был занят и волновался не меньше «босоногой команды». Его кабинет и маленький двор были завалены какими-то щепками, мочалами, бумагой.
Приходя со службы, наскоро пообедав, старик спешно принимался за работу. Степа и курносый Гришка ему часто помогали.
Они были не на шутку заняты и обсуждали серьезно дело со всех сторон.
— Важный хвост! — восхищался Степа, связывая длинные мочалы одну с другой.
— Ты только подожди… подожди!.. — взволнованно говорил «советник», склеивая огромные листы бумаги. — Мы около хвоста трещотку такую привяжем… Она затрещит…
— У-у-у-ух, дяденька… Знатно! — только и мог произнести Гришка, качая своей встрепанной головой.
— Это ужасно! У нас не квартира, а хлев какой-то! Это ни на что не похоже! — слышались в зале от времени до времени отчаянные возгласы Агнии.
— Ну что тебе, Агнесочка, пусть их себе занимаются, — возражал ей кроткий голос матери.
— Да что это, право, маменька… папашиным затеям конца нет… Точно малый ребенок! Что только не придумает! Даже смотреть неприятно!!! Ведь этой грязи век не наубираешься!..
— Ты бы пошла пройтись, — советовала мать.
— Пожалуйста, не ворчи, «принцесса на горошенке», я ведь тебя не трогаю и к себе в помощницы не зову, — отзывался добродушно отец из своего кабинета.
Агния умолкала… А за перегородкой в комнате Семена Васильевича кипела спешная работа.
В следующее воскресенье, на гаванском поле, которое тянулось огромной, зеленой площадью в конце Васильевского острова, было назначено «великое змеепускание». Сам «советник» так и сказал своей «босоногой команде», чтобы они все готовили змеи, что в воскресенье будет «великое змеепускание». И к такому важному событию старик сам готовил «гигантского змея».
Пришло воскресенье… День был отличный, а легкий ветерок точно нарочно хотел покровительствовать веселой затее.
В этот день с самого раннего утра в бедных закоулках, углах и подвалах, где по большей части ютились горе да нужда, с веселыми мыслями поднялись со своих жестких подушек многие дети… поднялись и вспомнили… Вспомнили «великое змеепускание»… Радостно забились сердца, заблестели счастьем глаза.
