Отреченные гимны - Евсеев Борис Тимофеевич (читать книги .TXT) 📗

- Это все волжанское отделение! Мы такие опыты давно запретили! Опасно... И вообще, - Нелепин замялся, - нельзя так. Некромир, он шуток не любит и, говорили мне, ничего и никому не прощает...

- Так вы с фирмы... - с радостным лукавством, словно давно об этом догадывался и только до времени молчал, протянул Михаэль.

- Я не ученый. Президент я... - застеснялся вдруг глупо Нелепин. Экономически, так сказать, вперед науку двигал. А они - самодеятельность тут развели! Скажите, а на спецТВ съемка полетов шла?

- Вроде шла. Что-то об этом костлявый после полета говорил.

- Так я и думал. Они всякую грязь, весь соблазн некротический для ТВ-40 снимают! И дорого продают. Это все Чурлов! Меня Мефодьич предупреждал. А вы молодец, что сбежали. В следующий раз могли и не вернуться.

- Как это, Вася?

- Под видом сна они вводили его в состояние клинической смерти, а душу его - отдельно от тела - в некромир запускали. Ну, по-старому, в мир иной. А там самовольно жизни лишившихся встречают неласково.

- Как же не стыдно - душу без тела! Как же... Значит, он...

- Значит, я мертвым был?

- Без сомненья. Но только знаете, что я вам скажу? После смерти не летят, - восходят. Обманули они вас! Не туда, не в те слои запустили!

- Ах, кончай, Вась! Не могу я про этих козлов! Другой мир ведь! Налей мне! За вас, Михаэль, за возвращение! И за тот свет. Все там будем...

Выпили, закусили, и вспоролась словно штопором тишина, полетели подначки, перемигиванья, смешинки. Михаэль снова слетал на кухню, принес еще несколько опутанных тонкими стружками бутылок вина.

- Ты что ж, летчик, охранять нас сюда поставлен или спаивать? - пьяно смеялась Иванна. - А то, гляди, Помилуйке твоему вонючему пожалуюсь...

- Кто он вам, Помилуйко? - Нелепин внимательно глянул на Михаэля.

- Помилуйко? Это который уехал? Да я его в первый раз сегодня видел. Сказал, что из ФСБ, документ показал. Посторожи, говорит, они, мол, сбежали, то да сё. А я вижу, - вовсе вы не то да сё!

- Так отпусти нас!

- А что? И отпущу! Только куда вы сейчас? Смотрите: ночь... ни души кругом, машины у вас нет, да и ФСБ, оно шуток не любит.

- Помилуйко с нашей же фирмы. Программист-д. он, а никакой не фээсбэшник!

- А ты нас на вертолетике, миленький! На вертолете, а?

Михаэль внезапно как бы очнулся от сна:

- Пойду, пока тверезый, территорию огляну. Вы уж без меня попируйте.

Так некстати оборвавший налаживающееся общение, Михаэль ушел, и трое сбежавших из Москвы стали в холодной комнате (холод не мешал, наоборот, взвинчивал, порождал внутреннюю горячку) пить, вспоминать Москву, фирму. Выпили за упокой души Ушатого и взгрустнули. Выпили за возвращение Михаэля из небытия и повеселели вновь. Странное нервное возбуждение охватило всех пирующих, включая вернувшегося пилота.

- Ну миленький, ну "пилотик"! Ну полетим ведь? А то, я боюсь, нас здесь тоже ногами вперед запустят!

- Машина в порядке. И горючее есть. Так что, в принципе, с птичками можем и лететь. За Волгой - светает...

- Слушай, а куда ты нас перебросишь? А если тебе этот хмырь нас "куда следует" перебросить прикажет?

- Какое там прикажет? Он же с вашей фирмы. А мы полетаем, полетаем, да в бывшей нашей части за Волгой и сядем.

- Миленький, что нам часть твоя! Нас ведь и вправду ищут!

- Вань! Никто нас не ищет и никуда бежать мы не будем! У нас дела здесь, в конторе, я обязан их закончить. - Нелепин встал.

- Правильно, Вася, - прокашлялся и пошевелился все больше молчавший Дурнев. - Куда бежать, зачем?

- Да я ничего. Не настаиваю... - принял вопрос Дурнева на свой счет Михаэль.

Тут-то и скрипнула дверь, и встал на пороге Виталий А. Помилуйко. Колкая льдяная печаль тоненькими пластинками обламывалась с усов его и щек. Плечи длинной куртки были припорошены мелко искрящимся нетающим снежком.

- Утро скоро, господа, а вы все пьете. Кончайте пировать, поехали! Приготовлено для вас местечко. Вы, Иванна Михайловна, можете мужчин и не сопровождать. Часа через три-четыре они к вам вернутся в целости, ммм... и сохранности.

Помилуйко видел: слова его вызывают неприязнь и вызывают нервозность; для успеха же задуманного дела беглецов надо было успокоить. Но успокоить их он не мог, потому как сам под сухо-досадливой печалью скрывал тяжкое сердцебиение и страх, сдавливающий затылок каменными тисками.

Два часа назад Помилуйко, добравшись до окраины Волжанска, долго разыскивал телефон, наконец в одной грязненькой ночной кафешке его разыскал, позвонил по коду в Москву. То, что ответили Помилуйке по телефону, - его сейчас и терзало. А сказали ему следующее:

- Сделаешь так. Мужиков вывези назад к Москве. Бабу с собой не бери. А им - стволом пригрози и вывези. Километров тридцать назад по шоссе сделаешь, - встретится тебе поселок Шерамарь, пройди его насквозь. За поселком - кладбище и лес. Там в лесу тихонько предложи Нелепке шлепнуть Дурня, а потом этому дураку - Нелепку. Откажутся оба, - шлепнешь обоих. А если один из них согласится... Тогда дальше действуй вместе с согласившимся. Кто согласится, - думаю, тебе ясно. Быть тебе, сучок, в Шерамари через полтора часа. Там наши люди подстрахуют, помогут. А потом к нам. Уж мы встретим! Обиходим!

Теперь, на базе, Виталий Алексеевич стал сбиваться и трусить, хоть до этого ему казалось: все пройдет гладко. Заметно нервничая, он поднял выданный утром и на брошенной стройке пристрелянный, а теперь уже и снятый с предохранителя короткорылый бельгийский "бульдог". Револьвер 1914-го года выпуска, чуть дернув мушкой, остановился на Нелепине.

- Вас попрошу первым, Василий Всеволодович.

Нелепин крякнул, встал, стукнул в сердцах стаканом о стол, подхватил с полу зеленый портфельчик, поплелся к двери.

- Михаил! Будь другом, проводи вниз! Теперь вы! - Помилуйко повел револьвером на Дурнева. Дурнев вышел, Иванна тоже встала. - Вам же сказано было! Можете оставаться. Повторяю: они вскоре возвратятся, никто силком их удерживать не станет, дадут показания и... К окну ступайте! - Помилуйко слегка разжался, рука с револьвером обвисла... "А ведь верно! Вши, недоноски, а туда же! В "материю д." лезут. А не понимают, что он этой самой материи больше их всех в контурной по ночам нанюхался!" В Помилуйке вспыхнула и стала медленно разгораться сухая, амбициозная злость.

Проходя к окну мимо задумавшегося и слегка опустившего голову оператора-д., Иванна почуяла исходящую от него противную дрожь самца, готового убивать, стрелять и добивать недострелянных. Враз ухватила она взглядом и обвисшую руку Помилуйки, сухие его щечки, мышьи ушки... Не слишком соображая, что делает, Иванна вдруг с силой ударила ребром ладони по кисти обвисшей руки. Помилуйко от неожиданности сронил густую слюну, револьвер полетел в сторону, стукнулся об пол, поехал к ножке стола. Иванна мигом прыгнула вбок, револьвер подхватила, повела дулом снизу вверх к Помилуйкиной голове. Долгая, почти любовная судорога прошла по ее гибко-звериному в этот миг телу.

- Бросьте, Иванна Михайловна! Ну! Брось, стерва, брось! - зашипел презрительно программист-д., не желая повышать голос и сообщать о досадной неувязке отправленным за дверь мужчинам. Однако, увидев, что Иванна тяжелящий ей руку "бульдог" не бросает, крикнул громче, повелительней: Морду разворочу!

Дважды подряд, с усладой, с силой, с болью, разрезая надвое указательный палец, нажала она на спусковой крючок.

Раздались два неаккуратных, неровно растреснувшихся хлопка, Помилуйко схватил себя за горло, стал валиться на стол с остатками закуски. На горле его, под пальцами, вздулся розовый тонкопленочный пузырь, затем пузырь лопнул, и двумя тугими струйками потекла, шибанув в ноздри дикой свежестью, кровь. Коротко, словно хотел что-то сказать, Помилуйко вытолкнул из себя ком воздуха, и вместе с воздухом изо рта его вывалился сгусток совсем уже черной крови. Стягивая газету с едой, со стаканами, оператор-д. пополз на пол.