Лунные дороги - Аринбасарова Наталья (читать книги полные txt) 📗
Наталья коротко кивнула, дала свой номер телефона и ушла.
В Москве Музафер позвонил, Наташа съездила с ним в магазин "Мелодия". Югославский гость был вне себя от восторга: "Я очень люблю классическую музыку, но у нас в Югославии бедный выбор. Хочу жить в России, на родине Лермонтова, где много пластинок!" Он скупил полмагазина, поцеловал девушке руку, и они распрощались.
Через какое-то время пришло письмо из Сараево, где жил Музафер. Он писал: "Я шел по улице и увидел в витрине магазина красивую фотографию. Это было ваше фото. Оказывается, вы кинозвезда, а я и не знал. Так бесцеремонно попросил Вас сопровождать меня в магазин. Простите".
Наталья видела Музафера всего два раза, но в этом милом, печальном человеке было что-то щемяще-одинокое, неустроенное. Они стали переписываться. Потом из Сараево он уехал в Париж преподавать в Сорбонне и продолжал часто присылать Наташе письма и нарядные открытки.
… В 70-ом году, когда Наталья с Андроном расстались, ее вызвали в КГБ. Она вошла в унылую комнату, от ее стен сквозило чем-то пугающим. У кагебешников особенный пронизывающий взгляд, по которому их всегда можно распознать. Напротив Наташи сидел, буравя ее глазами, человек в сером костюме. Он начал задавать вопросы:
— Наталья Утевлевна, объясните, пожалуйста, почему вы ведете переписку с иностранцами? Вы переписываетесь с Китаем, дали свой домашний, алма-атинский и дачный адреса.
Наташа вдруг поняла, что все ее письма прочитывались:
— Я переписываюсь со своей подругой Ван-Мэй, с которой мы росли и жили в одной комнате шесть лет. Она мне как сестра. Но, как вы знаете, последний раз я ей написала в 67-ом году, ответив на ее длинное письмо, в котором говорилось, что в Китае культурная революция, и что она изучает труды Мао-цзе-дуна и что это очень интересно. Тогда-то я и поняла, что писать Ван-Мэй больше не стоит. Это может быть для нее опасно.
— Да, да, — подхватил человек в сером, — Вы могли ей очень навредить. Вы же
знаете, что делают хунвэйбины с теми, кто учился в Советском Союзе. И внезапно спросил — А почему вы переписываетесь с Югославией и Францией? С неким господином… — и он смешно перековеркал имя Музафера.
— С кем, с кем? — вытаращилась Наташа и, воспользовавшись его ошибкой, сказала, — У меня таких знакомых нет.
И он продолжил задавать свои казенные вопросы…
— Вы должны доверять тем, кого посылаете за границу. Вы что думаете, я ничего
не понимаю?! — неожиданно для самой себя закричала девушка. На следующий день у нее был экзамен по марксизму-ленинизму, и она была, прями-таки, начинена идеологическими фразами, что придало ей революционного духа.
Он уставился на Наталью бараньими глазами и, тушуясь, сказал:
— Я-то вам доверяю и вообще очень хорошо к вам отношусь, но вдруг кто-то другой придет на мое место, прочитает ваше досье и скажет: "Хватит ей ездить за границу!".
— Ну, я думаю, у вас служат умные люди!
Потом Наташа разговаривала еще с каким-то человеком. Этот напротив, был приторно ласков, вежлив, улыбался, но и он также пронзал девушку своими белесыми глазами, от чего леденели ноги.
Домой Наталья вернулась с неприятным ощущением, не понимая, чего собственно от нее хотели? Тут же позвонила Сергею Владимировичу, рассказала все подробно. "Так ты орала н-н-на них?" — весело спросил Михалков "Молодец! Так и надо, они сразу хвосты поджимают!".
После поездки в Ленинград, Наташа несколько раз работала от ЦК комсомола на каких-то фестивалях, форумах, съездах. Иногда сидя в коридорах вышеназванной организации, она наблюдала, как снуют с самым озабоченным видом молодые комсомольцы — "Вот бездельники, что они здесь делают?" злилась девушка. Если бы партийное будущее страны распознало, какие крамольные мысли таятся в этой хорошенькой головке, они бы вырвали из своих рядов "лицемерный" сорняк. Но Наталья продолжала общественную работу, что, впрочем, не помешало ей получить строгий выговор по комсомольской линии.
Как-то Наташе позвонила женщина из райкома комсомола и, не стесняя себя подбором выражений, начала орать на актрису. Смысл ее негодования заключался в том, что Аринбасарова уже два года не платит комсомольские взносы. Наталья, выслушав ее гневную тираду, спросила: "Как ваша фамилия? С кем я говорю?". Голос, сразу став тише и вежливее, сообщил: "Вас вызывают на бюро райкома".
Наташа пришла в назначенное время. Комсомольцы, расположившись за длинным столом, не предложили ей сесть:
— Думаете, если ваше личико печатается на обложках журналов, вы можете не платить комсомольские взносы? Вы очень ошибаетесь! По уставу мы должны исключить вас из комсомола!
Наталья, стояла перед ними, понурив голову, смиренно отвечала:
— Понимаете, я снялась с комсомольского учета еще в хореографическом училище, потом год снималась, потом у меня родился ребенок. Я просто забыла, что мне надо встать на учет и платить взносы, но я все время активно участвовала в комсомольской жизни. Работала от ЦК комсомола.
Райкомовские работники смилостивились и постановили:
— На этот раз, мы вас не исключаем! Ограничимся строгим выговором.
Позже за свои роли Наталья станет дважды лауреатом премии Ленинского комсомола.
На смену сложным прическам, начесам, величественным "халам" на голове, пришла мода носить волосы распущенными. Наташа тоже стала распускать свои длинные волосы. Наталье Петровне не очень-то нравились новомодные веянья: "Ты так красиво убирала головку. Ну, причеши волосики, как я люблю". Девушка корчила недовольную рожицу, придававшую ей очаровательное сходство с обезьянкой, но расстраивать свекровь не хотела. Она, стоя перед старинным зеркалом, старательно зачесывала свои черные волосы в балетную головку.
— Ой, потанцуй, пожалуйста. Потанцуй! — просила Наталья Петровна, усаживаясь на диван, — Как я люблю, когда ты дурачишься!
Девушка надевала длинную в красный горох юбку с пышными оборками и изображала знойную испанку. Свекровь приходила в детский восторг — брала маленькое Наташино лицо в свои руки и, целуя, говорила: "Ах, ты мое блюдечко любимое!"
Однажды невестка рассказала, как ее папа, сильно рассердившись на Танечку, долго выискивал слово пообидней. И вдруг яростно выкрикнул: "Тарелка!". Наталья Петровна очень смеялась. Так и получилось ласковое "блюдечко".
Летним вечером по правительственной трассе ехала машина, ее вел Пан Игналик. Две Наташи возвращались из Москвы на Николину Гору. Склонив голову, Наталя Петровна сидела на переднем сидении, правила свой новый рассказ. Девушка смотрела на спину Матеньки, на завитки ее мягких, душистых волос. От нахлынувшей нежности и любви, ей хотелось плакать… Наталья Петровна тоже любила невестку.
Войдя в дом, они увидели, полный разгром. Егор со Степой, сцепившись, катались по полу, яростно мутузя друг друга.
— Никакого сладу с ними нет! — пожаловалась Мотя.
— Если вы сейчас же не прекратите, я не расскажу вам… из чего сделана скрипка! — Пригрозила Тата.
Внуки, разинув рты, тут же перестали драться. Возведя умоляющие взоры на бабушку, возжелали немедленно узнать, из чего же сделан сей плаксивый инструмент. Дама, выдержав паузу, начала рассказывать. Эта была вдохновенная ода в честь скрипки, красноречию которой позавидовали бы греки!
— Вот видишь, — смеясь, сказала она Наташе — Как их можно угомонить!
— Да, но для этого надо знать, из чего сделана скрипка.
— Импровизируй. Важно заинтриговать! Не надо ничего запрещать, главное переключить внимание.
У свекрови был сильный и властный характер, она всегда говорила своим внукам: "Я сама главная. Меня надо слушаться". Внуки обожали и слушались ее, ласково называя Таточкой.
Иногда, будучи в хорошем настроении, Наталья Петровна, налепляла мякиш черного хлеба на зуб и начинала изображать страшную Фердупу Кукусьевну. Мальчишки визжали от восторга, хохотали, пугались… А потом просили попугать их еще. Таточка была самой артистичной бабушкой на свете.
