Колдовской цветок (Фантастика Серебряного века. Том IX) - Шишков Вячеслав Яковлевич (книги бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Взяла Латефа-Манефа миску, да всю сразу в рот и опрокинула. Черт даже облизнуться не успел. Жарил-парил и отобедать не пришлось.
«Позвал, — думает, — шкуру, — этакая гостья и хозяина слопает. Постой, я те угощу».
— Хороши?
— И-и — какие… — и глазища закатила.
Ушел черт с миской — приносит полну железных желудей.
— Вот, откушай — то была еда, а это на заедочку.
Схватила Латефа-Манефа и не желудей, ни миски, только хрустнуло.
— Чтой-то, — говорит, — быдто я косточку проглотила.
Почесал черт переносье, поглядел на Латефу-Манефу, искоса, да боком от нее, боком шмыгнул за дверь, морду стрелкой и ходу, а уж он ли нс видал нечисти.
Пождала, пождала Латефа-Манефа, лапти с правого уха на левое перевесила и пошла домой…
Пришла и завалилась на печь. Изба от храпа ходуном заходила — заскрипели на ней железные обручи.
Брюхо у Латефы-Манефы до полу свесилось — забурчало, — поглядеть, да плюнуть…
Вот она какая, Латефа-Манефа.
Сидел голодный мужик в избе нетопленой. Тужил да думы думал… Живот веревкой перетянул, инда в глазах замурашило, и все есть охота.
Промаялся до ночи, ударил кулаком по столу: «Скручусь, — говорит, — с домовым, коли такое дело», — надел шапку и к кузнецу.
Темень была, своего пальца не увидишь, а звезды такие острые, что глазам больно.
Ущипнул мороз за щеку, да за другую, да за нос, стрельнул под рубаху. Живо мужик добежал до кузницы.
Видит — не спит кузнец — железо калит, меха раздувает.
Поклонился мужик:
— Бог на помочь.
Забурчало в огне, завило его вихрем, и весь жар раскидало.
Плюнул кузнец с досады:
— Кол, тебе, дураку, в глотку. Я черту подкову кую, а он такие слова. Сказывай живей, с чем пришел.
Испугался мужик, еле языком ворочает:
— Хочу с домовым скрутиться. А где его взять? Окромя тебя, спросить некого. Сам знаешь.
— Домового тебе? Возьми из подлаза веник, оберни его в тряпку, а заместо головы репу насади. Зарежь черного петуха и ступай в овин. Стань лицом в левый угол, окропи веник петушиной кровью и покличь до трех раз. Тут тебе домовой и объявится. Только смотри, он без дела сидеть не будет. Не дашь работы, задушит.
— А как покликать-то?
— Как покличешь, так и ладно. Хоть Иваном, хоть Федором.
Сказал мужик спасибо, пошел, украл у соседа с насеста черного петуха и сделал все, как говорил кузнец. Первый раз покликал, не отозвался домовой, и другой то же, а в третий, как крикнул:
— Иван…
Заворошилось в углу, вырос веник под самую слягу, была репа и нет — пышет огнем голова лошадиная, ощеренная.
— Я здесь, — ржет, — давай работы.
Затрясся мужик — со страху память отшибло.
— Давай работы, — и тянет к мужику лапы, шестипалые, волосатые.
— Испеки пирог с кашей.
Кинулся мужик из овина в избу — глядит: уж пирог на столе, а домовой с печи лезет:
— Давай работы.
Замешкался мужик — туда, сюда:
— Сготовь бочку денег.
Только сказал — загрохотала, покатилась по полу медная бочка.
Мужик диву дался, и рад и не рад; больно-то шустр домовой.
А тот опять:
— Давай работы.
Смекнул мужик, что ежели не обойдет домового, пропасть ему.
— Растопи, — говорит, — снег, покажь ночью солнце, — а сам к окну.
Видит — тает снег. Заиграло в лужах вешнее золото и капель с крыш закапала. Высыпал народ на улицу — пошел толк, перетолк: «Что за чудо чудное, по зиме весна, ночью солнце».
Мужик ажно на лавку повалился. Идет на него домовой.
— Давай работы — дава-ай.
Увидал мужик на дворе собаку. Эх, думает, сейчас помирать — поживу еще маленечко.
— Раскрути псу хвост.
Домовой на двор, выдрал хвост с куском мяса и стал раскручивать.
Вытянет, разгладит его, а он опять свернется.
Бился, бился, плюнул:
— Твое, — говорит, — мужик, счастье, — и провалился сквозь землю.
Прожил мужик до старости в чести и богатстве — рассказывал-растабаривал, как домового перехитрил, а куцую собаку за родную мать почитал.
То ли еще бывает.
Александр Рославлев
СКАЗОЧКИ
Ходил по деревне Ванька-Лопух; один лапоть на ноге, а другой в руке.
Остановится супротив окна, три раза поклонится и говорит:
— Прощайте, люди добрые, не поминайте лихом!..
— Куда же ты, Ванька, собрался-то?
— К Латефе-Мемефе, за море!..
Усмехнутся, покачают головой: что с дурака взять? Мелет, а что — сам не знает.
На лбу у Ваньки шишка, нос подковыркой, а торчковатые уши — аршином мерь. За уши-то Лопухом и прозвали.
Ударили раз Ваньку на гумне по голове цепом, с той поры он и зашелся…
Был на деревне праздник — парни с девками хоровод водили, а старики на завалинках про турку ребятам рассказывали.
Приставал Ванька к тому да к другому, надоел всем.
Затащили Ваньку в хоровод, поставили посередке и пошли вокруг него, заголосили.
Постоял Ванька, поглядел, да в ноги:
— Прощайте, люди добрые, не поминайте лихом!
Положил лапоть на землю и сел на него.
Глядят все — глазам не верят: нет лаптя, а заместо его — корабль. Паруса надуты, руль по ветру.
Поднялся корабль и поплыл в небо, словно лебедь белый.
Глядят все вверх — у парней шапки попадали, у девок платки на затылок слезли.
— Эко диво… — Стоит Ванька-Лопух на носу корабля и шапкой машет.
— Ванька, куда ты? — крикнул кто-то.
— К Латефе-Мемефе, за море!
Бросили водить хоровод, разошлись все — и до поздней ночи только и разговоров было, что о Ваньке.
Когда на деревне все уже спали, Ванька на том берегу моря спускался к золотому дворцу. Выходит навстречу ему Латефа-Мемефа. На голове у Латефы корона огневая, вокруг нее змеи черные обвиты. Красоты Латефа неописанной…
Стал корабль у дворца, у самого крыльца.
Вышел из него Ванька-Лопух, шапку в руках держит и ухмыляется.
— В какой руке счастье? — спрашивает Латефа-Мемефа, — угадай!
— В правой, — говорит Ванька.
Известно, дурак — сразу отгадал.
Раскрыла Латефа правую руку, а в ней — кольцо.
Обрадовался Ванька.
Взял кольцо, любуется.
— Что хочешь, то и будет по твоему слову, — говорит Латефа.
А чего Ванька хочет? — Ничего ему не нужно.
Молчит Ванька.
— Что ж, чего твоя душа хочет?
Опять молчит Ванька, ухмыляется.
Погладила Латефа Ваньку по голове, поцеловала в очи и молвила:
— Лети назад!
Поднялся корабль, и глазом Ванька не моргнул.
Идет он опять по деревне — один лапоть в руке, а другой на ноге, а на среднем пальце левой руки кольцо блестит.
Летела ворона. Увидела кольцо и просит:
— Кар-кар. Дай!
Ухмыляется Ванька.
Сняла ворона клювом с пальца кольцо и была такова.
— Кар-кар. Спасибо! — кричит.
А Ваньке хоть бы что, идет — под ноги не смотрит, во весь рот ухмыляется.
Выглядывают из окон мужики: Ванька.
— Где был? — спрашивают.
— У Латефы-Мемефы.
— Что видал?
— Ее самую.
— Ну и дурак!
А того не знают, что счастье у него в руках было.
С тех пор и повелось: дуракам счастье.
Это от вороны узнали, не донесла кольца до гнезда, потеряла и всем про то разболтала.
В дупле древней липы жила сова. Днем слепая сидела, а ночью летала за тридевять земель в Турецкое царство к чернокнижнику — премудрости учиться.
Поседела она в ученьи, а всего только узнала, что в первой книжке написано.
Книг же было тринадцать сороков.
Затосковала сова — скоро время помирать, а она ничего еще порядком не знает.
— Так и так, — говорит чернокнижнику, — как бы мне все науки сразу произойти. Коли ты чернокнижник, так должен ты и это знать.
Потер себе плешь чернокнижник и говорит: