Одинокому везде пустыня - Михальский Вацлав Вацлавович (е книги .TXT) 📗
– Почему?
– Это совсем просто: берегут свое здоровье.
– Как?
– О, Мари, какая ты недогадливая – это совсем на тебя не похоже! Проще простого. Когда человек делает другому человеку доброе дело, он сам становится от этого чуточку лучше. Во всяком случае, здоровее, тут уж на сто процентов! Ты не думай, что я такая умная – Николь широко улыбнулась, показывая белые, ровные, хотя и чуточку крупноватые зубы. – Жизнь так устроена, сама жизнь. Ты обратила внимание, что от моего мужа все просители выходят с улыбкой до ушей, все сияют. Конечно, его секретари и я отбираем тех, кто будет к нему допущен, но такая наша работа. Шарль говорит, что этот принцип знали еще египетские фараоны, им ведь тоже не мешало хорошее здоровье. А если отказывать, представляешь, сколько проклятий посыплется на его голову, а так одна осанна!
– Мудро, – согласилась Мария, – а ты все же умница, Николь!
– Как тебе сказать, – смутилась Николь, – я, конечно, не самая последняя дура, но очень многому в этой жизни меня научил Шарль.
– Ша-а-рль, Ша-а-рль, – протяжно повторила Мари. – Как странно, я столько лет с вами, а толком и не знала, как зовут твоего мужа. Все – Ваше Высокопревосходительство и Ваше Высокопревосходительство… А он просто Шарль… хорошее имя, мне нравится.
– Хорошее. – Голос Николь дрогнул. – Мы никогда не говорили с тобой об этом, но мне крупно повезло в жизни, я вытянула из колоды козырного туза, а не какого-нибудь валета.
– Дай Бог! Я знаю, что он любит тебя, все знают.
– Да-да. – Николь польщенно улыбнулась. – Даже старина Петен и тот заметил. Шарль мне рассказывал, Петен как-то сказал ему: "Тем, кто умеет любить, должно оказывать политическое доверие. Такие люди нужны Франции". Шарль был очень доволен, я помню… Ты, наверное, догадываешься, что я тоже его люблю. Очень! Я не представляю без него своей жизни. – На глаза Николь навернулись слезы. – Прости, я стала плаксивой старухой, – закончила она с наигранным смешком в голосе.
– Я моложе тебя, но не считаю чувствительность слабостью. Это нормально, значит, у тебя живая душа. И нечего себя одергивать в проявлении чувств. Да, мы, к сожалению, о многом не говорим, а следовало бы. Часто на самом главном месте мы делаем паузу или ставим многоточие, как будто язык действительно дан нам для того, чтобы скрывать свои мысли, – взволнованно проговорила Мария на одном дыхании.
– Знаешь, Мари, то, что было в моей жизни до Шарля, кажется мне сном, притом не моим сном, а какого-то другого, малознакомого человека. В молодости был такой случай: один парень сильно ударил меня в лицо, я упала и ударилась обо что-то острое, о какую-то железяку, на всю жизнь у меня остался шрам на бедре, но даже этот шрам не говорит мне о том, что я когда-то спала с тем парнем. Ты меня понимаешь?
Мария кивнула. Она очень хорошо понимала то, о чем говорила Николь.
– Ты так откровенна со мной, – благодарно сказала Мария.
– А с кем же мне еще быть откровенной? С курицей Клодин? С Шарлем я тоже откровенна, но он мужчина, а они многого не понимают, и им не все можно рассказывать. Вот ты сказала – я умная. Может быть. Я дворняжка, а они все умные – жизнь выучивает. Так-то, ваше сиятельство! – Николь весело подмигнула Марии, и они порывисто обнялись. И в эту минуту каждая думала о своем. Николь о том, что жизнь идет под уклон, а вроде бы только началась… Мария о том, что уже не в первый раз самые сокровенные разговоры с людьми возникают у нее как бы ни с того ни с сего, походя. И она даже подумала, что, наверное, походя случаются не только разговоры, но и решаются дела, иногда в высшей степени значительные не только для отдельного человека, но даже и для целых народов.
Молодой черноволосый генерал очень высокого роста проводил Николь и Марию в кабинет маршала Петена. Тот сидел в глубоком кожаном кресле у отделанного малахитом камина прямоугольной формы. Маршал сидел бритым затылком к двери, и Марии сразу вспомнился отец адмирал, дом в Николаеве, их камин, тоже облицованный малахитом. Маршал был в двубортном костюме стального цвета в легкую светлую полоску, в черных туфлях, начищенных до зеркального блеска, в белоснежной рубашке, красиво повязанной галстуком красноватого оттенка, гармонирующим с пламенем в камине.
– О, как вам к лицу штатское! – воскликнула с порога Николь.
– Девочки, проходите, присаживайтесь, – приподнимаясь с кресла, радушно сказал маршал. – Впрочем, что это я, старый дурень! Надо же обняться, расцеловаться! – И он обнял и поцеловал в щеку сначала Николь, а потом Марию. – Да, – повернулся он к высокорослому адъютанту, перед которым сам выглядел маленьким. – Пусть принесут прямо сюда сыр и вино, без церемоний, а потом кофе, да, девочки?
Николь и Мария согласно закивали головами.
– Есть! – козырнул молодой генерал и вышел за дверь, ступая по мраморному полу крадучись, как тигр.
– У вас новый адъютант? – спросила Николь. – Довольно крупный.
– Да, взял сынишку старого друга, пусть поднатаскается, – сказал маршал о генерале, – а мой прежний мучается радикулитом, я отправил его в секретариат, к бумажкам. Давность знакомства – замечательная штука, – продолжал маршал, – вот я не видел вас уйму времени, но как будто вчера расстались! А какая ты выросла красавица, доченька, – обратился он к Марии, – просто украшение Франции.
– И Тунизии, – подхватила Николь.
– Да причем здесь твоя Тунизия! Я бы сказал, всей Европы! – возразил маршал и громко засмеялся, с удовольствием и простодушием настоящего солдата. Маршал был рад нечаянной встрече, женщины его взбодрили, он почувствовал себя гораздо моложе своих восьмидесяти двух лет, и, если бы не кожа, отвисающая на старческой шее брыльями, он казался бы совсем не старым, а, что называется, мужчиной на ходу.
– У нас дома, в России, был точно такой же камин, очень похожий и, главное, тоже отделанный малахитом. Малахит – русский, уральский камень. Откуда он здесь?
– Отчего же русский? – живо возразил маршал Петен. – В Африке его много, этот – африканский.
– Да? А я и не знала, – удивилась Мария.
– Мир, деточка, большой, – с лукавой и мудрой усмешкой сказал маршал, – очень большой…
Обслуживавшие маршала военные принесли круглый низкий столик, сервировали его на три персоны, открыли вино, поставили доску с сырами, придвинули к камину три кресла. Один из военных остался прислуживать за столом, но маршал остановил его:
– Оставьте нас, я сам поухаживаю за дамами!
Военный вышел, плотно притворив за собою дверь.
– Обожаю смотреть на огонь! – возбужденно сказала Николь.
– И я! – поддержала ее Мария. – У нас дома папа мог сидеть возле камина часами и смотреть на пламя. Я его понимаю. Огонь, как жизнь, вечно и ежесекундно сгорающая… все философы…
– Не философствуй, детка, – грубовато и в то же время ласково прервал Марию маршал Петен. – За прекрасных дам! – Он молодцевато поднялся с кресла и выпил свой бокал стоя, как настоящий мужчина.
– У вас вкусное вино, – похвалила Мария, – само пьется.
– Вот и замечательно! – сказал Петен. – Когда само – это замечательно.
Говорили о том о сем, пили, ели сыр, а Мария все не могла приступить к делу. И опять ее выручила Николь.
– Господин маршал, я человек прямой, и вы прямой, поэтому я обращаюсь к вам без обиняков: выслушайте Мари, у нее к вам интересное дело, а сказать она стесняется. Говори, а я пойду прогуляюсь по зимнему саду, можно? – с улыбкой перевела она взгляд на Петена.
– Еще бы, обязательно посмотри! – оживился маршал. – И взгляни, какие я вывел белые розы, – обязательно!
Как и многие полководцы, маршал был завзятый цветовод и очень гордился своими достижениями в этой области.
Мария рассказала ему об орудиях с линкора "Генерал Алексеев", о том, что когда-то, в русско-японскую войну, адмирал Герасимов и ее отец демонтировали орудия с русских кораблей и укрепили ими береговую линию Порт-Артура. Слушая Марию, маршал не проронил ни слова, а когда она закончила, подошел к своему письменному столу и нажал кнопку.
