Том 5. Литургия мне - Сологуб Федор Кузьмич "Тетерников" (книги без регистрации полные версии TXT) 📗
Михаил (вставая и кланяясь). Здравствуйте, Клавдия Григорьевна.
Рогачева (очень сухо). Здравствуйте, молодой человек. Давно не видались. (Мужику.)Ты все еще здесь?
Мужик. Явите…
Рогачева. Нахал!
Мужик. Божескую милость.
Рогачева (стремительно подходя к Михаилу). Нет ли, Миша, у вас трех рублей, заплатить этому нахалу?
Михаил (сконфуженно вынимает кошелек и говорит). Да, вот у меня есть как раз одна трехрублевка.
Рогачева (любезно). Пожалуйста. Ну вот, большое вам спасибо, Миша. Завтра я вам непременно отдам. Константин Федорович, вот возьми, отдай этому субъекту. (Уходит так же стремительно, как и пришла.)
Рогачев рассматривает трехрублевку с некоторым сожалением: надо отдать.
Катя. Давно ли, папа, ты получил сто двадцать рублей, а уж опять у тебя нет денег.
Рогачев. Сто рублей не деньги. Это — маленькие деньги. Вот три рубля, когда их нет, вот это — большие деньги. Ну, гражданин Аким, получай, твое счастье.
Мужик (благоговейно принимая деньги негнущимися, корявыми пальцами, бормочет). Спаси тебя Господь! Дай тебе Господи доброго здоровья!
Рогачев, посвистывая и помахивая тросточкою, уходит в дом.
Мужик (кланяясь Кате). Спаси тебя Христос, барышня. Дай тебе Господи доброго здоровьица и женишка хорошего. (Неторопливо уходя, бормочет.)Жрет ягоды с лоботрясом.
Катя (спрашивает Михаила). Ты последние деньги отдал?
Михаил. Да мне сейчас не нужно.
Катя (ласкаясь к Михаилу, говорит). Миша, скажи, что ты во мне любишь? Что ты больше всего любишь?
Михаил. Твой смех. Он точно золотой колокольчик.
Катя (тихо). А еще что?
Михаил. Твою радость. Ты рада жизни, и солнцу, и ветру, и дождику рада, ну, всему, всему. И когда ты приходишь, все вокруг звенит и смеется от радости.
Катя (еще тише). А еще что?
Михаил. А еще твои босые ножки. Они такие загорелые и такие тонкие, как у лесной царевны, летающей по воздуху на легких, легких крыльях. А когда она идет по земле, былинки и песчинки приникают к ее ногам, и целуют ее босые ноги, и шепчут ей с кроткою, нежною любовью: ты — наша, ты — земная, но когда ты с нами, земля наша превращается в земной рай, невинный и счастливый.
Катя улыбается мечтательно и весело. Михаил тихо привлекает ее к себе. Они целуются долго и нежно.
Михаил (спрашивает). А ты, Катя, что во мне любишь?
Катя (отвечает весело). Я? Что люблю? Вот придумал. Да я все люблю.
Михаил. А что-нибудь особенно любишь?
Катя (улыбаясь). Люблю.
Михаил. А что?
Катя. А вот то. Это самое.
Михаил. Ну, скажи, не шали.
Катя (смотрит на Михаила внимательно и говорит серьезно). Я люблю в тебе то, что ты — такой серьезный. И у тебя этот вихор упрямый такой милый. Ни за что его не пригладишь. Ты — серьезный и забавный такой.
Михаил (улыбаясь). Что же тут забавного?
Катя. Ты иногда вот так нахохлишься и думаешь, как Марий на развалинах Карфагена. (Смеется.)
Михаил. Вот, вот. Так меня и нарисовала Лилит.
Михаил вынимает из бокового кармана в блузе записную книжку, достает из нее небольшой рисунок на листке бумаги и показывает его Кате.
Катя (всматривается, весело смеется и говорит). Похож, похож как две капли воды. (Но вдруг она сердито хмурится и досадливо кричит.)Противная Лилит! Как она смеет! (Плачет.)
Михаил (лаская и утешая Катю, говорит). Ну, полно, что ты! Что ж тут обидного?
Катя. Как она смеет! Я никому не позволю тебя обижать. (И вдруг опять смеется.)
Михаил. Стрекоза!
Катя. Пожалуйста! Я уж не стрекоза, мне уже шестнадцать лет.
Михаил (улыбаясь, передразнивает). Шешнадцать лет!
Катя. Противненький, не смей смеяться надо мною!
Михаил. Если бы я был поэтом, я написал бы о тебе такую поэму, каких еще никто не писал.
Катя. О, такую скучную? (Смеется.)
Михаил. Ах ты, стрекоза!
Катя (напевает). Стрекоза, стрекоза, коза, коза! Стрекоза, рикоза, коза, аза! (Кружится по террасе, легкая и веселая, и потом садится рядом с Михаилом и обнимает его.)
Михаил. Как хорошо нам будет вместе с тобою, Катя! Я буду работать. Я буду строить — мосты, дороги, высокие башни. Из железа, камня и стали я буду строить, как не строили раньше. Новая красота будет в том, что я построю, — красота линий, таких легких и таких простых. Очарование взоров повиснет на паутине стальных канатов, и люди прославят имя мое, и я приду к тебе увенчанный и славный, — потому что все это я сделаю для тебя, сильный силою моей любви к тебе. Только моим ремеслом будет все это, что я построю из камня, железа и стали, — а призванием моим будет вместе с тобою строить жизнь новую, счастливую, свободную, не такую, как эта. Легкую жизнь и простую, как мост, повисший над бездною на паутине стальных канатов.
Катя (с восторгом). Жизнь новую, счастливую, свободную? О, и я буду строить ее с тобою вместе! Как хорошо ты говоришь, Михаил! Да, это — правда, жизнь надо строить, как строят дома и храмы.
Михаил (взволнованно ходит по террасе, потом останавливается перед Катею и говорит). По закону, мы уже могли бы повенчаться.
Катя (грустно). Они смеются.
Михаил. Катя, ты еще поговори со своими родителями…
Катя. Говорила.
Михаил (продолжает)'. И как только я поступлю в институт, так мы и повенчаемся.
Катя. Говорила. Они только смеются. Да ведь и твои родители против.
Они оба грустны. Проходит краткий миг печального молчания.
Михаил (задумчиво смотрит на аллеи сада и говорит). Сегодня я сам скажу. Будь что будет. А если откажут, мы умрем. Да?
Катя (отвечает ему тихо). Да. А ты принес яд?
Михаил. Да, принес.
Катя (боязливо и задумчиво). Мне кажется, что я никогда не умру.
Михаил. Нет, уж, верно, придется нам умереть.
Катя. Скорее умру, чем тебя разлюблю. А он хорошо действует, твой яд?
Михаил. Действует моментально. Не успеешь проглотить, и уже готово.
Катя. О! Это нехорошо!
Михаил. А ты бы хотела долго мучиться?
Катя. А вдруг они увидят, что мы умираем, и раскаются и согласятся? Тогда можно принять противоядие и живо-живо повенчаться, чтобы они и опомниться не успели. А если моментально, так это неудобно.
Михаил. Одно из двух — или умирать, так уж серьезно, или так только, слова говорить.
Катя молча плачет.
Михаил. Что же ты плачешь?
Катя молчит.
Михаил (ревниво). Тебе жалко расстаться с Суховым?
Катя. Миша, ты на меня не сердись. Ведь умирать-то всякому страшно, так как же не поплакать!
Катя плачет. Михаилу жалко ее. Утешает, лаская тихо и молча.
Внезапно входит Рогачева. Михаил вздрагивает, вскакивает, отходит от Кати, задевает за стул и роняет его.
Рогачева. Миша, у вас невозможные манеры.
Михаил. Я не очень об этом сожалею. Я не готовлюсь быть светским шаркуном, как этот развязный и глуповатый Сухов.
Рогачева (неприязненно). Кем же вы хотите быть? Охотником в американских прериях? Как у Майн-Рида или у Купера?
