Воскресение - Толстой Лев Николаевич (читать книгу онлайн бесплатно без .txt) 📗
Смотритель встал и вышел, и Нехлюдов остался с ней с глазу на глаз.
XLVIII
Надзиратель, приведший Маслову, присел на подоконник поодаль от стола. Для Нехлюдова наступила решительная минута. Он не переставая упрекал себя за то, что в то первое свидание не сказал ей главного – того, что он намерен жениться на ней, и теперь твердо решился сказать ей это. Она сидела по одну сторону стола, Нехлюдов сел против нее по другую. В комнате было светло, и Нехлюдов в первый раз ясно на близком расстоянии увидал ее лицо, – морщинки около глаз и губ и подпухлость глаз. И ему стало еще более, чем прежде, жалко ее.
Облокотившись на стол так, чтобы не быть слышанным надзирателем, человеком еврейского типа, с седеющими бакенбардами, сидевшим у окна, а одною ею, он сказал:
– Если прошение это не выйдет, то подадим на высочайшее имя. Сделаем все, что можно.
– Вот кабы прежде адвокат бы хороший… – перебила она его. – А то этот мой защитник дурачок совсем был. Все мне комплименты говорил, – сказала она и засмеялась. – Кабы тогда знали, что я вам знакома, другое б было. А то что? Думают все – воровка.
«Какая она странная нынче», – подумал Нехлюдов и только что хотел сказать свое, как она опять заговорила.
– А я вот что. Есть у нас одна старушка, так все, знаете, удивляются даже. Такая старушка чудесная, а вот ни за что сидит, и она и сын; и все знают, что они не виноваты, а их обвинили, что подожгли, и сидят. Она, знаете, услыхала, что я с вами знакома, – сказала Маслова, вертя головой и взглядывая на него, – и говорит: «Скажи ему, пусть, говорит, сына вызовут, он им все расскажет». Меньшовы их фамилия. Что ж, сделаете? Такая, знаете, старушка чудесная; видно сейчас, что понапрасну. Вы, голубчик, похлопочите, – сказала она, взглядывая на него, опуская глаза и улыбаясь.
– Хорошо, я сделаю, узнаю, – сказал Нехлюдов, все более и более удивляясь ее развязности. – Но мне о своем деле хотелось поговорить с вами. Вы помните, что я вам говорил тот раз? – сказал он.
– Вы много говорили. Что говорили тот раз? – сказала она, не переставая улыбаться и поворачивая голову то в ту, то в другую сторону.
– Я говорил, что пришел просить вас простить меня, – сказал он.
– Ну, что, все простить, простить, ни к чему это… вы лучше…
– Что я хочу загладить свою вину, – продолжал Нехлюдов, – и загладить не словами, а делом. Я решил жениться на вас.
Лицо ее вдруг выразило испуг. Косые глаза ее, остановившись, смотрели и не смотрели на него.
– Это еще зачем понадобилось? – проговорила она, злобно хмурясь.
– Я чувствую, что я перед Богом должен сделать это.
– Какого еще Бога там нашли? Всё вы не то говорите. Бога? Какого Бога? Вот вы бы тогда помнили Бога, – сказала она и, раскрыв рот, остановилась.
Нехлюдов только теперь почувствовал сильный запах вина из ее рта и понял причину ее возбуждения.
– Успокойтесь, – сказал он.
– Нечего мне успокаиваться. Ты думаешь, я пьяна? Я и пьяна, да помню, что говорю, – вдруг быстро заговорила она и вся багрово покраснела, – я каторжная, б…, а вы барин, князь, и нечего тебе со мной мараться. Ступай к своим княжнам, а моя цена – красненькая.
– Как бы жестоко ты ни говорила, ты не можешь сказать того, что я чувствую, – весь дрожа, тихо сказал Нехлюдов, – не можешь себе представить, до какой степени я чувствую свою вину перед тобою!..
– Чувствую вину… – злобно передразнила она. – Тогда не чувствовал, а сунул сто рублей. Вот – твоя цена…
– Знаю, знаю, но что же теперь делать? – сказал Нехлюдов. – Теперь я решил, что не оставлю тебя, – повторил он, – и что сказал, то сделаю.
– А я говорю, не сделаешь! – проговорила она и громко засмеялась.
– Катюша! – начал он, дотрагиваясь до ее руки.
– Уйди от меня. Я каторжная, а ты князь, и нечего тебе тут быть, – вскрикнула она, вся преображенная гневом, вырывая у него руку. – Ты мной хочешь спастись, – продолжала она, торопясь высказать все, что поднялось в ее душе. – Ты мной в этой жизни услаждался, мной же хочешь и на том свете спастись! Противен ты мне, и очки твои, и жирная, поганая вся рожа твоя. Уйди, уйди ты! – закричала она, энергическим движением вскочив на ноги.
Надзиратель подошел к ним.
– Ты что скандалишь! Разве так можно…
– Оставьте, пожалуйста, – сказал Нехлюдов.
– Чтоб не забывалась, – сказал надзиратель.
– Нет, подождите, пожалуйста, – сказал Нехлюдов.
Надзиратель отошел опять к окну.
Маслова опять села, опустив глаза и крепко сжав свои скрещенные пальцами маленькие руки.
Нехлюдов стоял над ней, не зная, что делать.
– Ты не веришь мне, – сказал он.
– Что вы жениться хотите – не будет этого никогда. Повешусь скорее! Вот вам.
– Я все-таки буду служить тебе.
– Ну, это ваше дело. Только мне от вас ничего не нужно. Это я верно вам говорю, – сказала она. – И зачем я не умерла тогда? – прибавила она и заплакала жалобным плачем.
Нехлюдов не мог говорить: ее слезы сообщились ему.
Она подняла глаза, взглянула на него, как будто удивилась, и стала утирать косынкой текущие по щекам слезы.
Надзиратель теперь опять подошел и напомнил, что время расходиться. Маслова встала.
– Вы теперь возбуждены. Если можно будет, я завтра приеду. А вы подумайте, – сказал Нехлюдов.
Она ничего не ответила и, не глядя на него, вышла за надзирателем.
– Ну, девка, заживешь теперь, – говорила Кораблева Масловой, когда она вернулась в камеру. – Видно, здорово в тебя втреснувши; не зевай, пока он ездит. Он выручит. Богатым людям все можно.
– Это как есть, – певучим голосом говорила сторожиха. – Бедному жениться и ночь коротка, богатому только задумал, загадал, – все тебе, как пожелал, так и сбудется. У нас такой, касатка, почтенный, так что сделал…
– Что ж, о моем-то деле говорила? – спросила старуха.
Но Маслова не отвечала своим товаркам, а легла на нары и с уставленными в угол косыми глазами лежала так до вечера. В ней шла мучительная работа. То, что ей сказал Нехлюдов, вызывало ее в тот мир, в котором она страдала и из которого ушла, не поняв и возненавидев его. Она теперь потеряла то забвение, в котором жила, а жить с ясной памятью о том, что было, было слишком мучительно. Вечером она опять купила вина и напилась вместе с своими товарками.
XLIX
«Да, так вот оно что. Вот что», – думал Нехлюдов, выходя из острога и только теперь вполне понимая всю вину свою. Если бы он не попытался загладить, искупить свой поступок, он никогда бы не почувствовал всей преступности его; мало того, и она бы не чувствовала всего зла, сделанного ей. Только теперь это все вышло наружу во всем своем ужасе. Он увидал теперь только то, что он сделал с душой этой женщины, и она увидала и поняла, что было сделано с нею. Прежде Нехлюдов играл своим чувством любования самого на себя, на свое раскаяние; теперь ему просто было страшно. Бросить ее – он чувствовал это – теперь он не мог, а между тем не мог себе представить, что выйдет из его отношений к ней.
На самом выходе к Нехлюдову подошел надзиратель с крестами и медалями и неприятным, вкрадчивым лицом и таинственно передал ему записку.
– Вот вашему сиятельству записка от одной особы… – сказал он, подавая Нехлюдову конверт.
– Какой особы?
– Прочтете – увидите. Заключенная, политическая. Я при них состою. Так вот она просила меня. И хотя и не разрешено, но по человечеству… – ненатурально говорил надзиратель.
Нехлюдов был удивлен, каким образом надзиратель, приставленный к политическим, передает записки, и в самом остроге, почти на виду у всех; он не знал еще тогда, что это был и надзиратель и шпион, но взял записку и, выходя из тюрьмы, прочел ее. В записке было написано карандашом бойким почерком, без еров, следующее:
«Узнав, что вы посещаете острог, интересуясь одной уголовной личностью, мне захотелось повидаться с вами. Просите свидания со мной. Вам дадут, а я передам вам много важного и для вашей протеже, и для нашей группы. Благодарная вам Вера Богодуховская».
