Левый берег - Шаламов Варлам Тихонович (книги бесплатно без онлайн .TXT) 📗
– Да, Москва, Москва. А скажи – сколько у тебя было женщин?
Полуголодному человеку было немыслимо поддерживать такой разговор, но молодой хирург слушал только себя и не обижался на молчание.
– Послушай, Сергей Михайлович, – ведь наши судьбы – это преступление, самое большое преступление века.
– Ну, я этого не знаю, – недовольно сказал Сергей Михайлович. – Это все жиды мутят.
Я пожал плечами.
Вскоре Сергей Михайлович добился своего перевода на участок, на Аркагалу, и я думал, без грусти и обиды, что еще один человек ушел из моей жизни навсегда и какая это, в сущности, легкая штука – расставанье, разлука. Но все оказалось не так.
Начальником участка Кадыкчан, где я работал на египетском вороте, как раб, был Павел Иванович Киселев. Немолодой беспартийный инженер. Киселев избивал заключенных каждодневно. Выход начальника на участок сопровождался побоями, ударами, криком.
Безнаказанность? Дремлющая где-то на дне души жажда крови? Желание отличиться на глазах высшего начальства? Власть – страшная штука.
Зельфугаров, мальчик-фальшивомонетчик из моей бригады, лежал на снегу и выплевывал разбитые зубы.
– Всех родных моих, слышь, расстреляли за фальшивую монету, а я был несовершеннолетний – меня на пятнадцать лет в лагеря. Отец следователю говорил – возьми пятьсот тысяч, наличными, настоящими, прекрати дело… Следователь не согласился.
Мы, четверо сменщиков на круговом вороте, остановились около Зельфугарова. Корнеев – крестьянин сибирский, блатарь Леня Семенов, инженер Вронский и я. Блатарь Леня Семенов говорил:
– Только в лагере и учиться работать на механизмах – берись за всякую работу, отвечать ты не будешь, если сломаешь лебедку или подъемный кран. Понемногу научишься. – Рассуждение, которое в ходу у молодых колымских хирургов.
А Вронский и Корнеев были моими знакомыми, не друзьями, а просто знакомыми – еще с Черного озера, с той командировки, где я возвращался к жизни.
Зельфугаров, не вставая, повернул к нам окровавленное лицо с распухшими грязными губами.
– Не могу встать, ребята. Под ребро бил. Эх, начальник, начальник.
– Иди к фельдшеру.
– Боюсь, хуже будет. Начальнику скажет.
– Вот что, – сказал я, – конца этому не будет. Есть выход. Приедет начальник Дальстройугля или еще какое большое начальство, выйти вперед и в присутствии начальства дать по морде Киселеву. Прозвенит на всю Колыму, и Киселева снимут, безусловно переведут. А тот, кто ударит, примет срок. Сколько лет дадут за Киселева?
Мы шли на работу, вертели ворот, ушли в барак, поужинали, хотели ложиться спать. Меня вызвали в контору.
В конторе сидел, глядя в землю, Киселев. Он был не трус и угроз не любил.
– Ну, что, – сказал он весело. – На всю Колыму прогремит, а? Я вот под суд тебя отдам – за покушение. Иди отсюда, сволочь!..
Донести мог только Вронский, но как? Мы все время были вместе.
С тех пор жить на участке мне стало легче. Киселев даже не подходил к вороту и на работе бывал с мелкокалиберкой, а в шахту-штольню, уже углубленную, не спускался.
Кто-то вошел в барак.
– К доктору иди.
«Доктором», сменившим Лунина, был некто Колесников – тоже недоучившийся медик, молодой высокий парень из заключенных.
В амбулатории за столом сидел Лунин в полушубке.
– Собирай вещи, поедем сейчас на Аркагалу. Колесников, пиши направление.
Колесников сложил лист бумаги в несколько раз, оторвал крошечный кусочек, чуть больше почтовой марки, и тончайшим почерком вывел: «В санчасть лагеря Аркагала».
Лунин взял бумажку и побежал:
– Пойду визу у Киселева возьму. Вернулся он огорченный.
– Не пускает, понимаешь. Говорит – ты ему по морде дать обещал. Ни в какую не соглашается. Я рассказал всю историю. Лунин разорвал «направление».
– Сам виноват, – сказал он мне. – Какое твое дело до Зельфугарова, до всех этих… Тебя-то не били.
– Меня били раньше.
– Ну, до свиданья. Машина ждет. Что-нибудь придумаем. – И Лунин сел в кабинку грузовика.
Прошло еще несколько дней, и Лунин приехал снова.
– Сейчас иду к Киселеву. Насчет тебя. Через полчаса он вернулся.
– Все в порядке. Согласился.
– А как?
– Есть у меня один способ укрощать сердца строптивых.
И Сергей Михайлович изобразил разговор с Киселевым:
– Какими судьбами, Сергей Михайлович? Садитесь. Закуривайте.
– Да нет, некогда. Я вам тут, Павел Иванович, акты о побоях привез, – мне оперативка переслала для подписи. Ну, прежде чем подписывать, я решил спросить у вас, правда ли все это?
– Неправда, Сергей Михайлович. Враги мои готовы…
– Вот и я так думал. Я не подпишу этих актов. Все равно уж, Павел Иванович, ничего не исправишь, выбитых зубов не вставишь обратно.
– Так, Сергей Михайлович. Прошу ко мне домой, там жена наливочку изготовила. Берег к Новому году, да ради такого случая…
– Нет, нет, Павел Иванович. Только услуга за услугу. Отпустите на Аркагалу Андреева.
– Вот этого уж никак не могу. Андреев – это, что называется…
– Ваш личный враг?
– Да-да.
– Ну, а это мой личный друг. Я думал, вы повнимательней отнесетесь к моей просьбе. Возьмите, посмотрите акты о побоях.
Киселев помолчал.
– Пусть едет.
– Напишите аттестат.
– Пусть приходит сам.
Я шагнул за порог конторы. Киселев глядел в землю.
– Поедете на Аркагалу. Возьмите аттестат.
Я молчал. Конторщик выписал аттестат, и я вернулся в амбулаторию.
Лунин уже уехал, но меня ждал Колесников.
– Поедешь вечером, часов в девять. Острый аппендицит! – и протянул мне бумажку.
Больше ни Киселева, ни Колесникова я никогда не видел. Киселева вскоре перевели в другое место, на «Эльген», и там он был убит через несколько месяцев, случайно. В квартиру, в домик, где он жил, забрался ночью вор. Киселев, услышав шаги, схватил со стены двустволку заряженную, взвел курок и бросился на вора. Вор кинулся в окно, и Киселев ударил его в спину прикладом и выпустил заряд из обоих стволов в свой собственный живот.
Все заключенные во всех угольных районах Колымы радовались этой смерти. Газета с объявлением о похоронах Киселева переходила из рук в руки. В шахте во время работы измятый клочок газеты освещали рудничной лампочкой аккумулятора. Читали, радовались и кричали «ура». Киселев умер! Бог все-таки есть!
