Клуб благотворительных скелетов (Фантастика Серебряного века. Том X) - Кузьмин Михаил
И еще было написано:
И еще было написано:
И еще было написано:
И еще было написано много, так что до вечера прочитала девушка, вздыхая и плача над своими собственными словами.
Теперь Панкратий не играл с мальчиком в мяч, не читал, не обедал, а ходил по небольшому внутреннему саду вдоль грядки левкоев, имея вид озабоченного тревогами человека. Тотчас после приветствия он начал: «Умершая девушка тревожит меня; я ее вижу во сне и она меня манит куда-то, улыбаясь бледным лицом».
Старик, зная Филлиду в живых, заметил:
— Есть обманчивые сны, господин, пусть они не тревожат тебя.
— Они не могут меня не тревожить; может быть, все-таки я — невинная причина ее гибели?
— Считай ее живою, если это вернет твой покой.
— Но она же умерла?
— Мертво то, что мы считаем мертвым, и считаемое нами живым — живет.
— Ты, кажется, подходишь к тому, о чем я хотел говорить с тобою. Обещай мне полную тайну.
— Ты ее имеешь.
— Не знаешь ли ты заклинателя, который бы вызвал мне тень Филлиды?
— Как тень Филлиды?
— Ну да, тень умершей Филлиды. Разве это тебе кажется странным?
Нектанеб, овладев собою, ответил: «Нет, это мне не кажется странным и я даже знаю нужного тебе человека, только веришь ли ты сам в силу магии?»
— Зачем же бы я тогда и спрашивал тебя? и при чем тут моя вера?
— Он живет недалеко от меня и я могу условиться, когда нам устроить свиданье.
— Прошу тебя. Ты мне много помог словами: мертво то, что мы считаем таковым и наоборот.
— Полно, господин, это пустые слова, не думая брошенные таким старым неученым рыбаком, как я.
— Ты сам не знаешь всего значения этих слов. Филлида для меня, как живая. Устрой скорее, что ты знаешь!
Юноша дал рыбаку денег и старик, идя долгою дорогою на хутор, был занят многими и различными мыслями, приведшими потом к одной более ясной и благоприятной, так что не спавшая и отворившая сама ему калитку Филлида увидела его улыбающимся и как бы несущим вести счастья.
План Нектанеба был встречен удивленными восклицаниями девушки.
— Ты думаешь? возможно ли это? это не будет святотатством? Подумай: магические заклятия имеют силу вызывать душу умерших — как же я, живая, буду обманывать того, кого люблю? не накажет ли меня собачьеголовая богиня [6]?
— Мы не делаем оскорбления обрядам; ты не мертвая и не была такою; мы воспользуемся внешностью заклятий, чтобы успокоить мятущийся дух Панкратия.
— Он полюбил меня теперь и хочет видеть?
— Да.
— Мертвую! мертвую!
— А ты будешь живая.
— На меня наденут погребальные одежды, венчик усопшей! я буду говорить через дым от серы, который сделает мертвенным мой образ!
— Я не знаю, в каком виде придется тебе представлять духа. Если ты не желаешь, можно этого избегнуть.
— Как?
— Отказаться от вызывания.
— Не видеть его! нет, нет.
— Можно сказать, что заклинатель находит лунную четверть неблагоприятной.
— А потом?
— Потом Панкратий сам успокоится и забудет.
— Успокоится, говоришь? Когда придет Парразий, чтобы уславливаться и учить меня, что делать?
— Когда хочешь: завтра, послезавтра.
— Сегодня. Хорошо?
Оставшись одна, Филлида долго сидела недвижно, потом сорвала цветок и, получив «да» на свой постоянный вопрос, улыбнулась было, но тотчас опять побледнела, прошептав: «Не живой досталось тебе счастье любви, горькая Филлида!» Но утреннее солнце, но пение кузнечиков в росе, но тихая река, но краткий список прожитых годов, но мечты о любящем теперь Панкратии снова быстро вернули смех на алые губы веселой и верной Филлиды.
Когда в ответ на магические формулы тихо зазвучала арфа и неясная тень показалась на занавеске, Панкратий не узнал Филлиды; ее глаза были закрыты, щеки бледны, губы сжаты, сложенные на груди руки в повязках давали особенное сходство с покойницей. Когда, открыв глаза и подняв слабо связанные руки, она остановилась, Панкратий, спросив позволения у заклинателя, обратился к ней, став на колени, так: «Ты ли тень Филлиды?»
— Я — сама Филлида, — раздалось в ответ.
— Прощаешь ли ты меня?
— Мы все водимся судьбою; ты не мог иначе поступать, как ты поступал.
— Ты охотно вернулась на землю?
— Я не могла не повиноваться заклятиям.
— Ты любишь меня?
— Я любила тебя.
— Ты видишь теперь мою любовь; я решился на страшное, может быть, преступное дело, вызывая тебя. Веришь ли ты мне, что я люблю тебя?
— Мертвую?
— Да. Можешь ли ты приблизиться ко мне? дать мне руку? отвечать на мои поцелуи? я согрею тебя и заставлю биться вновь твое сердце.
— Я могу подойти к тебе, дать руку, отвечать на твои поцелуи. Я пришла к тебе для этого.
Она сделала шаг к нему, бросившемуся навстречу; он не замечал, как ее руки были теплее его собственных, как билось ее сердце на почти замершем его сердце, как блестящи были глаза, смотрящие в его меркнувшие взоры. Филлида, отстранив его, сказала: «Я ревную тебя».
— К кому? — прошептал он, томясь.
— К живой Филлиде. Ее любил ты, терпишь меня.
— Ах, я не знаю, не спрашивай, одна ты, одна ты, тебя люблю!
Ничего не говорила больше Филлида, не отвечая на поцелуи и отстраняясь; наконец, когда он в отчаянии бросился на пол, плача, как мальчик и говоря: «Ты не любишь меня», Филлида медленно произнесла: «Ты сам не знаешь еще, что я сделала», и, подошед к нему, крепко обняла и стала сама страстно и сладко целовать его в губы. Сам усиливая нежность, он не заметил, как слабела девушка, и вдруг, воскликнув: «Филлида, что с тобой?», он выпустил ее из объятий, и она бесшумно упала к его ногам. Его не удивило, что руки ее были холодны, что сердце ее не билось, но молчанье, вдруг воцарившееся в покое, поразило его необъяснимым страхом. Он громко вскричал, и вошедшие рабы и заклинатель при свете факелов увидели девушку мертвою в погребальных спутанных одеждах и отброшенные повязки и венчик из тонких золотых листочков. Панкратий снова громко воскликнул, видя безжизненной только что отвечавшую на его ласки, и, пятясь к двери, в ужасе шептал: «Смотрите: трехнедельное тление на ее челе! о! о!».
