Между двумя романами - Дудинцев Владимир Дмитриевич (читать книги бесплатно полностью без регистрации сокращений txt) 📗
А как мы ее научили грамоте! Мы ее научили грамоте с помощью Мельникова-Печерского. Там про жизнь и быт монастыря и монахов. И вот, значит, немножко она поднаторела в чтении - занимались с ней мои дочки, - а потом, когда у нее чтение уже сдвинулось с места и она могла понять смысл читаемого, подсунули ей "На горах" и "В лесах". Этот смысл был близок ей, потому что это знакомый ей быт монахов. Тут уж она прилипла к книге. В голос рыдала над страницами, плакала, читала - невозможно было оторвать - и таким образом постигла грамоту. После этого послали ее в вечернюю школу. И тут ей очень помогли наши дочки. Это замечательное существо, Марусина. С благодарностью вспоминаю о ней всегда.
(Жена. Думаю, что надо кое-что добавить к рассказу о Тарховых. Дело в том, что Володя тогда был весь погружен в стихию Добра и Зла. Добро нормальное природное свойство человека, его и не заметишь, если не противостоит ему Зло. Так или почти так он рассуждал. И искал объективные критерии добра. Помню, сидим за завтраком, и начинаются разговоры об этих критериях. Ответишь ему, скажешь свою мысль, и - молчи: у него уже пошла реакция, не дай бог сбить его с родившейся идеи! И вот Тарховы, особенно Елизавета Львовна, оказались просто кладом в этом отношении. Очень верующая, в то же время глубоко образованная и способная терпеливо выслушивать оппонента. Это было удивительно: разница в возрасте больше 30 лет, а Володя как разойдется - спуску не дает! Ему важно разжечь собеседника, выплавить, так сказать, идею. А конкретно происходило так. Звонок. Елизавета Львовна: "Самовар уже кипит. Ждем". Мы тут же отправляемся: благо их дом на соседней улице, неподалеку.
Большой овальный стол. На переднем крае в вольтеровском кресле с подголовником сидит (восседает) хозяин, Александр Федорович. Перед ним выскобленная доска (Е.Л. любила русский быт) с караваем, а рядом - на другой доске - большой кус сыра. Александр Федорович приготовился: его задача - хлеб и сыр. Напротив в обычном деревянном кресле (А. Ф. страдал болезнью позвоночника, оттого и вольтеровское) - хозяйка. У самовара, который и вправду кипит. На столе иногда - конфеты, барбарисовое варенье из собственных (с дачи) ягод. Бывает и колбаса. Все так обставлено, так сервировано, что прямо зовет и к чаю, и к беседе. И всех объединяет большой, висящий над столом оранжевый абажур. Настоящее московское интеллигентское застолье.)
4. Надежда Александровна Павлович. Сижу за письменным столом у раскрытого настежь окна, дышу сосновым воздухом - отхожу после очередного инфаркта. И где это я так удобно устроился? В моем приволжском замке. Да-да, пусть скажут, что я не прав, называя это здание замком. Для нас это замок. Пусть даже стены не оштукатурены - кирпичные, не все достроено. Замок - таков он и есть. Но ведь вот какая штука: его мне дала фортуна, этот замок. Сплошные чудеса... Когда-то у меня не было ни кола ни двора. Было четверо детей, была прекрасная, верная, любящая жена, которая есть и сейчас, конечно, готовая на все, Наталья Федоровна моя, - и были неприятности. И представьте себе, что мы летом должны были всю эту мелкоту отправить на дачу, на зелень, чтобы они нормально, как все советские дети, развивались близ воды, близ леса, на свежем воздухе. И всегда это была проблема. Надо куда-то их везти, где-то снимать. Дачу снимать дорого. Трудно было. И опять появился на горизонте меценат. Почему я и говорю можно в Бога уверовать... Когда нужда достигла своей крайней точки, раздался телефонный звонок. "Владимир Дмитриевич, с вами разговаривает Надежда Александровна Павлович, поэтесса. Вы не знаете меня? Ну, приходите, познакомимся. Я буду очень рада. Вы, наверное, не потеряете время зря. Мы с вами поговорим. Приходите. Я читала вашу книгу, она мне нравится". И мы с Наталкой пошли. Это была такая интеллигентная, вся на вид такая мягкая, такая бабушка - очень основательно в летах. Она недавно умерла, девяноста, по-моему, с чем-то лет... Это была бабушка непростая. Она писала стихи, похожие на стихи Ахматовой, и, кроме того, она давала нам понять, и писала об этом, что была близко знакома с Блоком. И в ее комнатке, где она жила, на письменном столе, за которым писала свои воспоминания и стихи, всегда стоял его портрет. И на стенах портреты. На полках - книги с его дарственными надписями. А еще Надежда Александровна была очень серьезным религиозным философом - писала под псевдонимом. Вот эта арбатская жительница, Надежда Александровна Павлович, она однажды вдруг сказала мне: "Я тебя усыновляю. Тигрик, - говорит (так она меня называла за напористость в религиозно-философских спорах, которые у нас с ней бывали), - буду тебе за мать, а твоим детям - бабушкой".
Назвалась матерью и тут же начала проявлять материнскую заботу о моей семье, о моих нуждах. И вот к ее материнским заботам относился вопрос: "А куда вы поедете летом?" Она помогла нам снять дачу где-то, не помню уже где. А потом, на следующий год, я поехал на рыбалку в Ново-Мелково с "дядиком Бориком". Мы ловили щук, окуней спиннингами и, как украинцы говорят, "мешкали" в Доме рыбака. И вот в этом Доме рыбака вдруг хозяин его, заведующий, сказал: "А вы знаете, на улице Московской продается хороший дом. Полдома, - говорит, - продается. Поповский большущий дом. В хорошем состоянии. По дешевке".
А у меня такая черта. Я как в "Голоде" у Гамсуна герой, который хватается за карман, когда проходит мимо нищего, чтобы подать, хотя в кармане ничего нет и он только что ходил к росто-вщику, чтобы сдать жилетку, а у него эту жилетку не взяли. И вот он проходит мимо нищего, нищий просит, и он аристократическим жестом хватается за карман... Вот так точно я, как когда-то записался на "Победу", не имея ни гроша, вот так же и здесь, услышав о продаваемом доме, вытаращил глаза и побежал на Московскую улицу и сейчас же, с видом покупателя, заявился к Ивану Петровичу Деревянкину, хозяину продаваемой половины дома. И моментально с ним сторговался, не имея ни копейки. Оставалось только оформить... И сказал ему, что приеду через 3-5 дней. И поехал в Москву. А денег нет. А приобрести пол поповского дома охота. Стал соваться к разным писателям занять у них денег - никто не дает, ничего не дает... О Надежде Александровне у меня и мысли не было. Она небогато одевалась, жила очень скромно - вот уж не думал, что она может эти деньги дать... Как-то раз вышло, что я при ней с кем-то говорил по телефону о своей мечте, что вот такой прекрасный дом, а у меня так много детей, и так это было бы кстати, прекрасным решением проблемы на все годы. И вдруг: "Тигрик, у тебя дача там может быть? Это хорошая идея - на Волге... Знаешь что, я тебе дам эти деньги", - говорит она. И не только говорит, но и делает. На следующий день она уже куда-то в сберкассу сходила со своей палочкой, приковыляла и - "вот тебе эти деньги. Никакой расписки не надо - ты же мой сын! Да и я как-нибудь погощу у вас".
И я поехал в Ново-Мелково и купил половину этого деревянного дома. Хороший большой дом с высокими потолками, с изразцовой печью.
Обрадовал жену. Сейчас же мы на следующий год весной приехали сюда на Волгу, в Ново-Мелково жить с детьми. Наталка посадила цветы, я посадил деревья: 16 штук яблонь и груш. Построили с поэтом Колькой Старшиновым сортир. Колька Старшинов, - если вы спросите его - знаешь ли ты Дудинцева и бывал ли у него? - вот так спросите. Он скажет: "Да, я был, строил ему сортир", - скажет он, Николай Старшинов. И он, действительно, вместе со мной строил там эту службу. Построили мы там скважину для колодца, для воды, пробурили, в общем, приготовили, обиходили весь участок хорошо, огород посадили - и начали жить-поживать.
(Жена. Надежда Александровна к нам несколько раз приезжала, гостила. Но, вообще-то, она любила летом ездить в Прибалтику: там прошло ее детство. Дубулты - по путевке Литфонда, один заезд, а потом на частной квартире в Кемери. Мы прозвали ее "лягушка-путешественница". Путешествовала и по делам: в Киев, в Печерскую лавру - много хлопотала о ее восстановлении. Она же была большая церковница. Даже труды богословские печатала под псевдонимом: Нектарский. В те годы это было небезопасно. Водилось у нее большое знакомство в Москве. Опекала "блоковцев" - тех, кто писал литературные диссертации: советских и иностранцев. Водила дружбу с космонавтами. Ездила к ним со стихами и воспоми-наниями о Блоке, и к ней приезжали ответно в гости. Была она незаурядным человеком, как и Мария Вениаминовна, и Елизавета Львовна. Кстати, они оказались старыми знакомыми - может быть, по церковным делам.
