Сны(Романы, повесть, рассказы) - Кондратьев Александр Алексеевич (читать хорошую книгу .TXT) 📗
Стянуло льдом реки, с которых давно улетели последние птицы. Люди кутались в звериные шкуры и прятались в расселины скал. Хлопья белого снега висели на соснах и елках. Демоны вьюги перекликались на их вершинах…
Царица Ночь распростерлась над землей гипербореев.
Вслед за царицей из стороны льдов вышла ее дочь. Распространяя ослепительное сияние, остановилась богиня на полузанесенной снегами скале и стала смотреть в ту сторону, куда скрылся опечаленный Феб.
Странная усмешка по-прежнему играла на ее устах.
Казалось, ей доставляло удовольствие вспоминать, как мучился влюбленный Олимпиец.
Деву с холодным сердцем не огорчило, что Феб улетел обратно.
Она хорошо знала, что он вернется…
Что случилось потом
(Из сказок древнего Египта)
Так говорил жалобным голосом призрак, встретивший нас в закоулке подземного храма, где мы искали скрытых сокровищ. Уронив кирку, я стал усердно жевать отгоняющий темные силы лист боярышника. Товарищ мой с той же целью плевал себе на живот и громко читал заклинание, но не от злых привидений, а ото льва, видимо, не замечая с перепугу ошибки. Дрожал вместе с простертой рукой его ярко пылающий факел… Один лишь старый Харакс остался спокойным. Он поставил светильник свой на землю и, бормоча что-то на чужом языке, сел, а пальцы его стали чертить какие-то знаки на покрытом древней пылью полу.
— Ответь нам, несчастная душа, — произнес он отчетливым голосом, — кто ты и чего от нас хочешь?
В то же время левой рукой он сделал в воздухе быстрый и сложный, трудно передаваемый жест.
— Ты верно сказал, о живущий под солнцем! Я несчастен. У меня не только нет покоя и отдыха, но нет также ни тени, ни сердца, а где тело мое — это также мне не известно… Смертные, помогите мне отыскать мое тело!..
…Прекрасно и чисто было озеро. Бог Ра благосклонно отражал в нем свой довольством дышащий лик. Стада господина моего, топча высокий тростник, утоляли в нем жажду. Белые гуси и огненно-красные цапли плодились там, как песок в южной пустыне. И с кривой дубинкой в руках я ходил для стола господина моего, чьи овцы, бараны и ягнята охранялись мной от злого порождения Сета…
…Зеленые тростники раздвинула она белой рукой и вышла стройная, в ожерельях и браслетах. Заплетенные в косы волосы ее синими змейками вились по нежным плечам. И концы их обделаны были в золото.
Белый цветок лотоса, как звезда, подымался надо лбом…
Задрожали члены мои, и волосы поднялись, как щетина на спине кабана. Так ослепителен был блеск Ее тела… Прекрасные узоры, татуированные на груди и щеках. Зорко глядел глаз посреди живота, и тихо то поднимались, то опускались вновь ожерелья и амулеты.
Склонясь перед Нею, замер я, как изваяния побежденных царей.
— Юный пастух, желаешь ты бороться со мной ради достойной награды? Если ты победишь, то тело мое будет твоим, если же будешь побежден, то я буду зверем твоего стада.
— Да будет так, госпожа! — ответили губы мои. А сам пошел вслед за Ней.
И выйдя на берег, там, где было розовое место, мы стали бороться. Подобно божественной змее извивалась она в руках у меня и давила тело мое, как монолиты царственных пирамид…
Когда я был побежден и белым коленом своим Она упиралась мне в грудь, а руки мои, бессильно раскинувшись, вцеплялись в траву, Она мне сказала:
— Когда земля озарится завтрашним светом, приходи, если хочешь, вновь испытать силу и счастье.
А Сама, став южной пантерой, напала на стадо и лучшего барана унесла в зеленые заросли.
Я же, грустный, пошел домой, раздвигая тростник и шагая по тине вслед за встревоженным скотом.
И много дней приходил я бороться с Ней. Много раз, полный надежд, сжимал тело ее, чувствуя, как слабеют колени…
Стадо же господина, порученное мне, все уменьшалось.
Последнего ягненка наконец унесла она в камыши. Он блеял долго и жалобно, и сердце мое страдало в груди.
Ибо я вырастил его и носил на руках через каналы, чтобы не схватили его ненасытные пасти «тех, кто в воде»…
Растерзав добычу, Она вновь призвала меня прийти, когда новым светом озарена будет земля.
— Госпожа, — отвечал я, — баранов больше нет у меня, нет также овец и ягнят.
— Приходи ты сам, — прозвучал из тростников ответ Ее, сладостный, как музыка арф…
И наутро, когда рожденный в лотосе Ра озарял своими улыбками землю, одинокий и грустный переходил я вброд канал за каналом, посохом раздвигая тростник и бормоча по привычке заклятия от крокодилов.
— Пастух, я горю нетерпением бороться с тобой, — сказала Она, встретив меня, пылкая, как львиногрудая Сехт.
На зеленый остров Она привела меня, и там мы схватились. Я призывал на помощь богов, и руки мои сжимали стан ее, как обода дубовую бочку с заморским пьяным вином.
Упругое тело Ее прижималось к моему, и крепкие ноги были тверды, как белые колонны.
Словно скала, обрушилась она на меня и, обессиленного, повергла на землю.
И, став подобной львице пустыни, накинулась на потерявшего мысли…
Дыхание ее было как пламя…
Люди, скажите мне, что случилось потом? Ибо существование мое было разбито.
А хайбет (тень) и тело мое исчезли от меня вместе с именем. И не знаю я, что было потом и как поступила со мной жестокая, победившая меня… Люди, скажите мне, что случилось со мной?!..
И Харакс, приказав развести мне из запасных факелов небольшой огонь, стал сыпать в него зерна ладана. Старческие губы его вновь зашептали властные заклинания. И вместе с клубами благовонного дыма растаял и унесся сквозь щель в потолке в синее небо так сильно смутивший дух наш горестный призрак.
Слезы Селемна
В ее холодные струи ты погрузи свое огнем Киприды опаленное тело. С нежной братской лаской тебя обоймут тихоструйные воды, и, выйдя на берег, ты навсегда позабудешь о той, что повергла тебя в томную муку…
Эта река с целебными водами была, как раньше и ты, полным веселости отроком. Невинный и чистый, пас он стада близ берега моря, когда впервые увиделся с нимфой Аргирой. Всецело пленила его юную душу дочь сине-зеленой прозрачной волны. В знойный полдень, когда темно-бурые козы, устав щипать на прибрежных лугах жесткие травы, прячутся в тень раскаленной серой скалы, юный Селемн садился между камней и вперял взор своих темных очей в широкий простор вечно шумящего моря.
Ждать ему приходилось недолго. Из теплых волн, шуршавших по морскому берегу, легко выбегала стройная, вся серебрясь, нимфа Аргира. С легким смехом она приближалась к Селемну и, взяв мальчика за уши, нежно пила поцелуй его малиновых уст.
И оторвавши на миг свой взор от ненасытных очей серебристо-прозрачной наяды, отрок был полон восторженной радости, видя, как трепет его нетерпения мало-помалу передается ей.
Разостлавши затем свой овчинный плащ под сенью ветвей олеандра, бронзово-смуглый Селемн тратил свои свежие силы, чтобы утолить ненасытную жажду объятий нимфы Аргиры. Совсем утомленным покидала наяда любовника, с тихим смехом вновь убегала в родные сине-зеленые бездны. Быстро мелькали, вздымая светлые брызги, ее красивые белые ноги, пока не поглощало ее набежавшей пеной волной.
Ей отдавал отрок весь пыл своей первой любви. О ней он мечтал по ночам, когда по черно-синему небу двигались ярко горевшие знаки небесных зверей, а в прилегавших к селеньям горах выли шакалы.
И легкие, отдых дарящие сны плыли мимо жесткого ложа громко вздыхавшего отрока, ибо смущал их и гнал властный образ подобной богине Фетиде нимфы Аргиры, всецело владевший его беспокойной мечтой.
