Inanity - Малахов Олег (читать полностью книгу без регистрации txt) 📗
...Когда я открыл глаза, Пьер смотрел в мой зрачок, приподнимая мое веко. Вроде бы он по привычке, обращаясь ко мне, называл меня Джорджем. Я начинал волноваться. Пьер был беспокоен. Он так нервничал обычно, когда слишком долго не было вестей от Климентины, когда его пугали результаты операции. А тут еще я со своим надоедливым непостижимым постоянством. Я говорил с полной уверенностью Пьеру: однажды Климентина откажется от съемок в какой-нибудь из ее любимых стран, останется со мной на выходные, и мы поженимся незаметно, в тайне от всех, возьмем в свидетели себе юных школьников, которые будут как раз кататься на роликах где-то недалеко от муниципальной регистратуры; и я уже не вернусь в поликлинику, а унесусь вместе с Климентиной в один из очередных ее вояжей; буду стражем ее спокойствия, оруженосцем ее косметичек, ее личным поваром, глашатаем, поверенным, уверенным в себе, хранящим и укрепляющим ее собственную уверенность; когда Pulp будут петь о ее профессии чудную песню, я даже буду ревновать ее к ней, к ним, а она будет улыбаться, закрывать глаза и вспоминать все, чего она хотела когда-то и что может осуществиться лишь с моим появлением в ее жизни, и бежать будет ко мне в мои объятья, сжимая потом со всей силы мое тело в своем. А Пьер отвечал мне: мое будущее -- бег по лесу, летописание в джунглях, мое будущее -- мое прошлое, мои мысли -пороки, в поисках лекарства, как в поисках будущего в могилах будущего. А люди? Они живут своей нормальной жизнью. В нормальной жизни нормальным не кажется брать под руку незнакомых людей и петь песни во время спектакля, когда зрители сосредоточенно всматриваются, вслушиваются, впитывают, видимо, происходящее на сцене... Свобода портит, превращает всех в зависимых от нее единиц. Я не хочу зависеть от свободы. Я хочу целовать Марию, ее окровавленное сердце, плыть с Ингой на одном корабле и играть с Художником в домино... Это не важно, что меня зовут так, или так, или..., или Джордж я, или..., или..., или...Пабло, а может быть я его сын, нет -- дочь. Я просто его творение. Меня называют, и это название вмещает в себе все мыслимые названия, рожденные в этом мире, и не в этом. Когда мы вставляем слова между "ты" и "я", нам хочется нового, хочется найти незапятнанный непониманием масс смысл всего сущего.
Пабло бредил...
Его не утешала Мария, теперь уже затерянная в бесчинствующем городе.
Откроем люки, разрушим башни, сомкнем веки, века расставим не по порядку. Человек с динамиком вместо головы вещает. Забудьте о коммунизме и капитализме, верьте только в меня, я буду вашим строем. Я построю ваше будущее.
Легче было бы упасть в неведение и бесконструктивность мыслей. Их как-то всегда не хватает, кода наступает время делать выбор. Жизнь из них состоит: из выборов и мыслей о них, из шагов, верных и нет, но неизбежных. Мир не прощает ошибок, не любит тех, кто без любви относится к выбору в своей жизни, кто бездействует или делает шаг не вовремя.
Пьер бредил...
Не удивляйтесь тому, что ваш ребенок кричит по утрам, и ваше сердце на мгновение останавливается; не бойтесь того, что вокруг взрывы крошат землю, когда вы засыпаете, прислоняясь к мягкому настенному гобелену. Провожайте глазами, насвистывая при этом свои любимые мелодии, уходящих в темноту детей, они знают, чего хотят. Не напивайтесь и не расстраивайтесь ругательствами. Вчера была завершена такая превосходная конференция по проблемам промышленного развития. Не игнорируйте постижение новых достижений в сфере модернизации жизни. Не обрекайте себя на незнание. Дети в это время еще берут вас за руки и тянут куда-то, то ли в горящее светопреставление молний и ночных вспышек комет, то ли в зарево своих пылающих тел в костре правосудия. Дети смеются и плачут. Они еще отзываются на свои имена, но уже не понимают, в чем заключается смысл имени, и еще не понимают они, могут ли они жить без них, обозначающих их по отдельности имен. Они помнят слова: мама и папа, -- но путаются в их назначениях. Они еще плачут и смеются, они еще не думают о пулях в висках, о веревках на шеях, о вкусных таблетках, ах-ах, как они еще незначительно заблуждающиеся, вселяют друг в друга надежду на всеобщее спасение...
-- Как ее звали? -- голос Пабло взволновал присутствующих хирургов.
-- Нам не удалось выяснить ее происхождение. Скорее всего, она одна из тех, кто приезжает сюда из бедных стран. Мы нашли ее, когда она еще дышала, нам было не до выяснения личности. Жаль, что нам не удалось успеть, она могла бы жить. Паспорта при ней не было. Лишь немного денег. И письмо: там что-то личное, о чувствах с вставками непонятных слов, что-то вроде иероглифов. Имени адресата мы не нашли.
-- У нее нежная упругая кожа. Должно быть, она из тихоокеанской страны. Я видел там таких красоток.
-- Она умерла от истощения, неужели она не могла устроиться на работу, получить "зеленую карту", пособие?
-- На самом деле, еще неизвестно, что важнее, жизнь ее, или смерть... -- помножив свое высказывание на блеск своих глаз, на трепетание своего сердца и дрожь в пальцах, закончил Пабло, и переглянулся с Пьером, который уже наклонялся над лицом мертвой девушки.
Пабло задумался. Интересно, какой она была в детстве. Знала ли она своих родителей. Может быть, это письмо как раз от ее родителей. Есть ли у нее братья, сестры. Он сразу же определил, что она девственница. По коже, практически при прикасании к ее руке. Потом, он естественно занялся более тщательным осмотром.
Операцию необходимо было провести безотлагательно. И Пабло, и Пьер знали об этом. Пабло готовился.
Психологически был вполне готов. Операция началась с женского крика Пабло, затем -- тишина, крепкий наркоз, и виртуозные движения Пьера.
Do not eat me... These lips may become my death. You are the piece of blood. She's never had what she pretended to have. Was it a great disappointment?..
Пабло пребывал в полу-иллюзии... Теплая мякоть... Погружение в грациозность облекающих тело тканей. Липкие и вязкие расслоения плотских материй. Нежная, едва дышащая сетчатка молекул, омываемая живительной влагой. ( учонки младенца сжимают материнскую грудь). Мерное дыхание и умеренная пульсация налитых кровью вен. Свежее вливание жгучего сплава детородной органики. Пелена естественных соединений, укрывающая гармоничность смешения хромосом и клеточного слияния. (Она дарует Ему своего ребенка, дарует и молит пестовать свое дитя). апсодия кружевных половых плоскостей, соприкасающихся и взаимопроникающих и переплетающихся, таит безумие, готовя его к вторжению в застигнутое врасплох мироздание.
Нежная купель...
Пьер был неподражаем. Вживление матки всегда казалось ему вполне выполнимой процедурой, но сейчас он открыл в себе нечто большее, нежели обычное хирургическое мастерство. Он почувствовал себя отцом Климентины, и суженым ее, и моим братом, он обнаружил, что он стал родственником Пабло, мужем Марии, героем Ватерлоо, членом Экуменического жюри первого Каннского кинофестиваля, счастьем Элизабет Тейлор и несчастьем ичарда Бартона.
Швы были аккуратны. Орган начинал дышать, жить своей жизнью. Пабло пребывал еще в коматозном состоянии, в реанимации, реанимировать его было кропотливым занятием. Мочеиспускание осложнено. Каналы нарушены. Но у Пьера были четкие инструкции, разработанные Пабло заранее, и оставалось лишь следовать им неукоснительно.
Производство сложного звука ротовой полости продолжало коробить своей неопознанностью. Однако все то, что уже перестало тревожить курсантов последних курсов, превратилось лишь в тени домов их училищ. Им стало тесно внутри своих животных, которые вовсе не использовались в качестве ласковых соратников, а радость любовных соприкосновений была уничтожена в сакраментальности западного ветра, и послание неона иссякло в иссушенном взгляде девственниц.
Именно об этом думал полуживой Пабло, уже практически убедившийся в успешности опыта и жаждавший продолжения намеченного, а именно, зарождения плода в своем чреве.
