Кто услышит коноплянку? - Лихачев Виктор (читать книги онлайн полные версии txt) 📗
- А ведь он, царь этот, остановиться не мог, потому что дома сидеть не хотел. С такой-то женой...
- Вообще-то, это наброски... от нечего делать, - покривил душой Киреев.
- А мне нравится. Жизненно. Как вы говорите - парадоксы? Все верно, они кругом, парадоксы. Вот вы меня просили не жалеть вас, а я, не поверите, вам завидую. Кирееву показалось, что он ослышался и не успел ни обидеться, ни рассмеяться. А Арсений, словно боясь, что его не так поймут, продолжал говорить, не дожидаясь реакции Киреева на свои слова:
- Я не спрашиваю, но знаю, что у вас было великое отчаяние и, может быть, даже ужас, но потом вам стало легче.
- А откуда...
- Откуда знаю? Я сам такое пережил. Это теперь я понимаю, что Бог нас не оставляет и обязательно утешит нас, а тогда... Я только в восьмом классе должен был учиться, а сам уже в университет ходил. Про меня в газетах писали. - Арсений махнул рукой. - Вспомнить даже стыдно, как я возгордился. И остановиться не мог, как тот полководец. Одну олимпиаду выиграю, меня на вторую зовут. И вдруг однажды все вмиг переменилось. Голова стала болеть страшно. Боль была такая, что я выть хотел. И вроде как забывать стал, что знал раньше. Вроде бы помню формулу, а вроде бы и нет. А как-то раз средь бела дня упал на улице. Хорошо, что недалеко от дома. Но соседи сразу стали на меня пальцем показывать - мол, припадочный, доучился. А я и на самом деле: только за учебник возьмусь - голова на кусочки раскалываться начинает...
- Простите, Арсений, - перебил его Киреев. - Я что-то не понимаю: вы довольны тем, что заболели, что карьера ваша прервалась, наконец, что вас дураком, простите, называть стали?..
- Видите ли, Михаил Прокофьевич... А это тот самый парадокс, о котором вы хотите целую книгу написать. Кто я был до болезни для себя, для окружающих? Богом, не больше и не меньше. Гордыня во мне сидела и гордыней погоняла. Это же погибель...
- Кому погибель?
- Как кому? - пришла очередь удивиться уже Арсению. - Человеку. В данном случае мне. Господь нас для чего сотворил?
- Для чего?
- Вот вы смеетесь.
- Да нет, что вы. Просто я не знаю, кто меня сотворил и зачем, вот и спрашиваю. Арсений замолчал. Надолго. Молчал и Михаил Прокофьевич. Наконец Арсений заговорил, тихотихо:
- Я человек... глупый, пытаюсь объяснить то, что сам только чувствую. Всем сердцем чувствую, но как об этом рассказать? Я опять к вашим парадоксам вернусь. Вы их можете еще много вокруг себя встретить, но только для того, чтобы подойти к самому главному.
- Самому главному?
- Вы слыхали о Тертуллиане?
- Что-то слыхал. Он богословом, кажется, был.
- Может быть. Знаю, что жил в первые времена христианства и от нападок язычников веру защищал. Так вот, он однажды сказал: "Верую, потому что это абсурдно". Понимаете? То есть парадоксально! Вопреки разуму - верю!
- А если это самообман?
- А если наоборот: мы живем, как эта жена полководца, из-за узости собственного разума не способные подняться выше кочки, на которой сидим? Живем, суетимся, ставим себе какие- то цели... Разве вот вы, вы сейчас не понимаете, насколько все они мелки и ничтожны, когда речь касается вечности.
- Понимаю. Но я не понимаю, зачем Богу, если он действительно меня создал, нужно так карать меня?
- Вы не правы. Бог не карает. Он лечит вас.
- Лечит?!
- А еще останавливает. Как, скажите, Он мог иначе остановить ваш тараканий, простите, бег?
- Но почему меня? Я что, хуже всех?
- Но ведь и не лучше? И я знаю, откуда - не спрашивайте, что и вы сами теперь это понимаете, что вы - не лучше. А потом поймете, что хуже. Уж простите меня. Получается, что я вроде как поучаю вас.
Они опять замолчали. Арсений заговорил еще тише, Кирееву пришлось присесть рядом:
- Я многого не понимаю. Не понимаю даже, что сегодня на меня нашло и почему я вам проповеди читаю. А про то, что я завидую вам - это искренне. Господь ведь и сам крест Свой нес и нам заповедовал нести. Каждому свой. Но вот что замечательно: крест каждому дается по силам. Мне
- мой. Я вынужден долгие годы жить дураком. Кто за спиной это скажет, кто прямо в лицо. Значит, так надо.
- Кому, простите, надо?
- Прежде всего мне. Чтобы спастись. Один старец сказал такие слова, я, правда, не ручаюсь, что точно их повторю: Бог ничего так не любит и не желает видеть в нас, как искреннее сознание своей ничтожности и полное убеждение, что всякое добро в нас происходит от Него единого как источника всякого блага. Вот вы, Михаил Прокофьевич, умный и, я знаю, добрый человек - я же помню, как вы в редакции одного вашего коллегу отчитали, когда он мне вместо воды дал водки...
- Да ладно, нашли о чем вспоминать.
- Я к тому, что даже вы, которого Бог и талантом не обделил, о Нем и не вспомнили ни разу. Ведь так?
- Можно сказать, так. А сейчас, когда мне плохо, я вспомнил. Но неужели вы считаете, что Ему нужно, чтобы я через страх к нему пришел?
- Во-первых, страх Божий - это совсем неплохо. Люди из-за гордости своей этого не понимают. А во-вторых, не через страх вовсе - вы по-другому на мир посмотрели. В вашем случае можно вообще в один момент переродиться.
- Переродиться?
- Многие верующие годами молятся, постятся, смиряют себя. И тяжко им приходится в такой борьбе. А вы смерти в глаза посмотрели. Она - рядом с вами. Вы это знаете. Теперь все в ваших руках.
- А что именно?
- Не знаю, право слово, не знаю. Голова начинает болеть... Времени у вас мало, понимаете? Это и плохо и хорошо. Почему плохо - это ясно. А хорошо... Вы Бога в свой самый тяжкий момент взыскали.
- Ой, вряд ли.
- Не спорьте. Это разум ваш, еще по-прежнему гордый, не взыскал, а душа, которая в бездну адову заглянула и затрепетала, - взыскала. И вы уже совсем не такой, каким были недавно. Многое из того, что говорил Арсений, Михаил Прокофьевич не понимал, со многим он готов был спорить... Но такая убежденность звучала в тихих словах Арсения, что он верил, вернее, хотел верить каждому из его слов. И все равно, Киреев не сдавался.
- Положим, моя душа заглянула и взыскала, как вы сказали. Но как я узнаю, что Бог услышал меня?
- То, что с вами происходит, говорит о том, что Он вас услышал. Один человек, не помню, кто, чудесно сказал о Господе: "Мой негордый Бог". Если наша гордыня, тщеславие, сребролюбие непоколебимы, если мы не нуждаемся в Нем - Он и не подступит к нам. А если смиримся, поняв, что мы прах и пыль, если воззовем, как Давид-псалмопевец: "Виждь смирение мое, и труд мой, и остави вся грехи моя", - Он придет и исцелит.
- Тело или душу?
- А что такое душа без тела, Михаил Прокофьевич?
- Значит, говорите, каждому крест дается по силам?
- По силам... А вообще, я разговорился. Пора идти. Давайте-ка лучше сделаем так. Я вам тетрадочку одну подарю, - с этими словами Арсений достал из пакета толстенную тетрадь, точнее, пять или шесть общих тетрадей, сшитых в одну. - Я когда в церковь начал ходить, книги духовные брать стал. Кое-что для себя выписывал. За пять лет вот сколько набралось. Сейчас ведь старцев настоящих мало осталось, а мудрости духовной учиться надо. Вот и находил я ее в книгах духовных. Вы уж не обессудьте, здесь только ссылки на того или иного старца без указания книги, откуда я это взял. Если вам будет без надобности - вернете, а если нужно - держите сколько хотите.
- Да я, право, не знаю...
- Берите, берите. И простите меня за многословие, ради Бога.
- Наоборот, спасибо, что просветили меня.
- Нет, нет, в лучшем случае я только вестник, просвещает нас Другой. И еще раз прошу: не отчаивайтесь и не ропщите. И уповайте на Бога. Больше никогда Киреев Арсения не видел...
* * * У самого Киреева почерк был ужасный. На лекциях в институте он прилежно записывал за преподавателями, но готовился к экзаменам только по учебникам - не мог разобрать свои записи. Тетрадь Арсения Михаил Прокофьевич взял только потому, чтобы не обидеть молодого человека. Поздно вечером уже в постели решил заглянуть в нее. К удивлению, почерк у Арсения Гусева (тетрадь была подписана) оказался почти каллиграфическим. Киреев открыл наугад. Как он понял, в том месте некий старец учил искреннему смирению. Слова старца были подчеркнуты красным фломастером: "Укоряют - не укоряй, гонят - терпи, хулят - хвали. Осуждай себя - так Бог не осудит". В прежние времена из уст Киреева вырвалось бы только одно слово: "ерунда". А сейчас он призадумался. Все выходило как раз по его теории парадоксальности мира. Получается, некогда умные люди тоже думали об этом. "Укоряют - не укоряй, гонят - терпи, хулят - хвали. Осуждай себя - Бог не осудит", - повторял Михаил Прокофьевич как заклинание. Он ничего не мог с собой поделать: при всей своей внешней нелепости эта мысль притягивала его. И вообще, разговор с Арсением ему понравился. Многое из того, что говорил Арсений, интуитивно чувствовал и он сам. С другой стороны - странно, откуда паренек мог знать самые потаенные чувства Киреева? Киреев стал перелистывать тетрадь. Попадались слова, пока что непривычные для его слуха: скорби, страсти, искушения... Про искушения и Арсений говорил. Интересно, что здесь про них написано? Вот: "Что умножает в нас духовную силу? - преодоление искушения". Слова-то какие: духовная сила. Подписано: о. Александр Ельчанинов. Маленькое "о." - наверное, означает отец, то есть священник. Но кто он и откуда - Киреев не знал. А мысль понравилась. Как ни приятно Кирееву было рассуждать о таких понятиях, как духовная сила или пока новом для себя - искушение, Михаил Прокофьевич понимал, что он словно встал перед дверью в огромный мир, мир непонятный, загадочный, волнующий, но дверь была только чуть-чуть приоткрыта. Случаен ли сегодняшний приход к нему Арсения? Случайно ли в его руках оказалась эта тетрадь? Киреев чувствовал: нет, не случайно. Как и листок с тем стихотворением. Но он боялся обмануться, как боялся в который раз уйти, но не в ту сторону. "Тараканий бег"? Хорошо, я готов остановиться, я уже остановился, но если Бог, которому верит Арсений и ради которого он готов терпеть унижения и насмешки над собой, - всего лишь иллюзия, плод его воображения? Главный парадокс - так, кажется, сказал Арсений?
