Том 6. Осударева дорога. Корабельная чаща - Пришвин Михаил Михайлович (хороший книги онлайн бесплатно txt) 📗
– Как это может гора приказать?
– Глупенький, – улыбнулась, несмотря на все свое волнение, Уланова, – на Медвежьей горе стоит Управление- строительства всего канала. Там живет главный начальник, имеющий власть нам приказать принять тысячу рабочих.
– Имеющий власть, – повторил Зуек, – живет всегда на Медвежьей горе?
– Нет, – смешалась немного Уланова, – имеющий власть – это все мы. Власть исходит от всех нас, а на Медвежьей горе живут просто начальники, такие же, как и мы, только постарше.
– Непонятно мне, – ответил Зуек, – скажи, что это власть?
– Этого нельзя объяснить.
– Жалко, а все-таки попробуй, может быть, я и пойму. Дедушка у нас самый умный, а говорил постоянно: я могу все понять, как большой. Хочешь, я всю былину про Илью Муромца на память скажу!
– Нет у нас сейчас для болтовни времени, – строго сказала Уланова, – приказываю тебе: беги со всех ног к Сутулову и передай ему этот приказ. Довольно болтать: я приказываю – ты исполняешь: власть моя.
– Понял, – радостно воскликнул Зуек, – Медвежья гора тебе приказала, и от нее власть к тебе перешла; ты мне приказала – и я побегу приказывать Сутулову: теперь власть моя!
Уланова засмеялась, покраснела, глаза ее сверкнули живым огнем, и она опять даже и в своей плешивой куртке стала похожа на ту красавицу, какой спрятал ее Зуек в своем украденном волшебном зеркальце.
– Нет, нет, – засмеялась она, – я ошиблась: власть не моя, не твоя: мы с тобой, как столбы с проволокой, и власть бежит от меня к тебе, как по столбам электричество.
– А что это – электричество?
– Погоди немного, мы скоро откроем школу, и я тебе там объясню: тебе уже давно учиться в школе надо. А теперь ты курьер и немедленно, сломя голову мчись с приказом к Сутулову.
Когда Сутулов явился в контору, Уланова, очень взволнованная, бросилась к нему навстречу.
– Что делать?
Сутулов совершенно спокойно с удивлением поглядел на нее.
– Что нам делать, – воскликнула Уланова, – сразу тысячу, а на другой день, может быть, и еще? Мы ведь еще не приготовились и ждали через неделю, не раньше.
– Скорее всего, – спокойно ответил Сутулов, – оно теперь так и пойдет: тысяча за тысячей, и повалится к нам человек, как вода в падуне. Вполне нормально. Чего ты волнуешься: все идет планомерно.
– Знаю я, что план: цифры послушные, а у людей – кровь, живот, кишки, чем мы их завтра кормить будем?
– Возьми себя в руки, Маша!
Зуек это заметил: Сутулов его Марью Моревну просто Машей назвал.
– Шлют людей, – продолжал Сутулов, – шлют, конечно, и продовольствие, и цифры о том же говорят: сколько людей, столько и ртов. Если же, посылая людей, кто-нибудь ошибся, наш долг взять ошибку на себя, а не ворчать, как лягушки в болоте.
– Ты, конечно, прав, друг мой Саша, – засмеялась Уланова.
– Зуек опять и это заметил: Уланова такого большого начальника назвала просто Сашей.
– В этих делах, – сказала она, – ты всегда прав и работаешь, как…
Она бросила взгляд на окно с прибитым в раме термометром:
– Как термометр – Реомюр.
– Почему Реомюр? – слегка улыбнулся Сутулов.
– А потому, что Реомюр ведь тоже когда-то был человеком, физиком, а теперь Реомюр не человек, а термометр, и он всегда прав. Ты – реомюр.
– Могу сказать только: спасибо за честь. Только ты не права. Термометру самому при любой температуре ни холодно, ни жарко, а мне быть термометром, когда того требует дело, не так-то легко. Ты так говоришь, потому что меня… как бы это вернее сказать: потому что ко мне ты сама всегда на нуле.
И Зуек с удивлением заметил и тут, что Сутулов от своих собственных слов немного покраснел и нахмурился.
Рука Маши, такая маленькая в широком потертом кожаном рукаве, потянулась было к Сутулову, чтобы лечь на его плечо, но тотчас отдернулась и, сжатая в крепкий кулачок, опустилась на стол.
– Куда же мы все-таки завтра их, тысячу человек, денем? – спросила она начальника каким-то чужим и холодным голосом.
Сутулов поглядел в окно, где за Выгом синели леса.
Зуек побоялся за Сутулова и подумал: «Вот, кажется, и сам начальник не знает. И что это будет, если со всей страны, из всех мест хлынет падун из людей?»
Это он сразу понял и очень запомнил слова: «Человек повалит со всей страны, как вода в падуне».
Зуек понимал, как всякий мальчишка, что если он только захочет поехать на паровозе, то сядет на стул, засвистит, и этот стул будет ему паровозом, а если сядет под стул и загудит – стул сделается пароходом.
А Сутулов, как понял Зуек по себе, сделал из человека падун, и Зуек уже принял это себе и уже слышит и видит, как бьется вода в падуне.
Гул такой, что и земля даже чуть-чуть как будто колышется. Тысячи струек бьются друг с другом, столбами взвиваются вверх, и падают, и сливаются.
Вся река упала, разбитая на брызги в борьбе, и опять все сливается, и весь водопад единым гулом гудит. Так и весь разбитый падающий человек соберется и будет идти все вперед и вперед.
И отчего-то поднялась в душе радость, как бывает в сказках, когда изрезанного в куски человека взбрызнули живой водой, и опять живой Иван-царевич шагает все вперед и вперед.
Так про себя маленький курьер переживал разговор двух его начальников. И он даже немного побоялся за Сутулова, когда на вопрос Улановой «куда мы их денем?» тот раздумчиво поглядел в окно, где синели леса.
Но Сутулов колебался только мгновенье, и у Зуйка его страх за начальника пролетел, как сон, тоже мгновенно. Сутулов перечитал приказ: «В Надвоицы направляется транспорт каналоармейцев. Принять завтра первую тысячу. Бросьте их в лес».
– Чего же тут думать еще, – сказал Сутулов, перечитав приказ, – мы их всех бросим в лес!
– Вот это так, – обрадовался Зуек. – Приедет тысяча человек, и мы всех их бросим в лес. И так, каждый день, тысячу за тысячей – в лес. Вот это власть!
Зуек вдруг понял все. Теперь не надо больше никого спрашивать, он лучше всех знает, что это – власть. Бывает, мчится тучей колдун за Иваном-царевичем, никакой конь не может убежать от тучи, но власть на стороне Ивана-царевича. Добрая сестра Сокола уронила одну слезинку, и ею, одной только слезинкой, Иван-царевич помазал копыта коня, и тот летит быстрее тучи, быстрее молнии. Да и мало ли как можно спастись, если власть в твоих руках. Да если бы и на куски изрезали Ивана-царевича, и то является власть, как живая вода, и все кусочки срастаются. Та же самая власть была и у Сутулова, когда он приказал бросить всех в лес.
– А как далеко мы их бросим? – восхищенно и робко, с замиранием сердца спросил Зуек.
– Мы бросим их, – продолжал Сутулов, не обращая внимания на слова мальчика, – в леса, на ту сторону Выга, и они там скоро сами себе выстроят жилища. В два месяца у нас там вырастет город.
Больше Зуек не мог вынести напора радости. Ему хотелось подумать обо всем одному.
– Сегодня, – сказал он, – они еще не приедут, и нам нечего делать. Можно уйти?
– Сутулов засмеялся и сказал:
– Вот тебе, Маша, у кого учиться спокойствию: выслушал и сделал правильный вывод. Мы с тобой сегодня тоже перед большим делом пойдем, поговорим, соберемся с силами. Ступай побегай, Зуек.
И Зуек побежал.
Он знал наперед, куда он побежит. Ему крепко-накрепко запали в душу эти слова: «Человек будет падать сюда со всей страны, как вода в падуне», и что есть у всех у нас какая-то власть сделать все хорошо. И как только он вышел из конторы, сейчас же весь свет сомкнулся вокруг, плотно обнял его, и стало, будто весь мир теперь попал в его власть, и все будет теперь, как только ему захочется, и ему захочется непременно такое, отчего будет всем хорошо.
Откуда берется и почему оно проходит потом у взрослых, это дивное чувство мира, когда кажется, будто если в этом мире самому хорошо, то непременно должно быть и всем хорошо, и тянет ко всякому обиженному наклониться, утешить его, спящего разбудить на радость, а с таким же веселым, как сам, обняться и ускакать.
