Мелкий бес - Сологуб Федор Кузьмич "Тетерников" (читать полностью книгу без регистрации .TXT) 📗

Вершина ходила быстро в саду, курила, улыбалась еще кривее обычного, и бормотала сердитые слова. Марта не выходила из дому, и горько плакала. Служанка Марья пыталась смыть деготь, и злобно переругивалась с глазевшими, галдевшими и хохотавшими любопытными. [Вечером Вершина больно высекла Марту.] [18]

Черепнин в тот же вечер рассказал Володину, кто это сделал. Володин немедленно же передал это Передонову. Оба они знали этих мальчишек, которые славились дерзкими шалостями.

Передонов, отправляясь на билиард, зашел к Вершиной. Было пасмурно. Вершина и Марта сидели в гостиной.

— У вас ворота замазали дегтем, — сказал Передонов.

Марта покраснела. Вершина торопливо рассказала, как они встали и увидели, что на их забор смеются, и как Марья отмывала забор. Передонов сказал:

— Я знаю, кто это сделал.

Вершина в недоумении смотрела на Передонова.

— Как же это вы узнали? — спросила она.

— Да уж узнал.

— Кто же, скажите, — сердито спросила Марта.

Она сделалась совсем некрасивою, потому что у нее теперь были злые, заплаканные глаза с покрасневшими и распухшими веками. Передонов отвечал:

— Я скажу, конечно, для того и пришел. Этих мерзавцев надо проучить. Только вы должны обещать, что никому не скажете, от кого узнали.

— Да отчего же так, Ардальон Борисыч? — с удивлением спросила Вершина.

Передонов помолчал значительно, потом сказал в объяснение:

— Это такие озорники, что голову проломят, коли узнают, кто их выдал.

Вершина обещала молчать.

— И вы не говорите, что я сказал, — обратился Передонов к Марте.

— Хорошо, я не скажу, — поспешно согласилась Марта, потому что ей хотелось поскорее узнать имена негодяев.

Ей казалось, что их следовало предать мучительной и позорной казни.

— Нет, вы лучше побожитесь, — опасливо сказал Передонов.

— Ну, вот ей-Богу, никому не скажу, — уверяла Марта, — вы только скажите поскорей.

А за дверью подслушивал Владя. Он рад был, что догадался не входить в гостиную: его не заставят дать обещания, и он может сказать кому угодно. И он улыбался от радости, что таким образом отомстит Передонову.

— Я вчера в первом часу возвращался домой по вашей улице, — рассказывал Передонов, — вдруг слышу, около ваших ворот кто-то возится. Я сначала думал, что воры. Думаю, как мне быть. Вдруг, слышу, побежали и прямо на меня. Я к стене прижался, они меня не видели, а я их узнал. У одного мазилка, у другого ведерко. Известные мерзавцы, слесаря Авдеева сыновья. Бегут, и один другому говорит: не даром ночь провели, говорит, пятьдесят пять копеечек заработали. Я было хотел хоть одного задержать, да побоялся, что измажут, а на мне новое пальто было.

Едва Передонов ушел, Вершина отправилась к исправнику с жалобой. Исправник Миньчуков послал городового за Авдеевым и его сыновьями. Мальчишки пришли смело; они думали, что их подозревают по прежним шалостям. Авдеев, унылый, длинный старик, был, наоборот, вполне уверен, что его сыновья опять сделали какую-то пакость. Когда исправник рассказал отцу, в чем обвиняются его сыновья, Авдеев промолвил:

— Нет с ними моего сладу. Что хотите, то с ними и делайте, а я уж руки об них обколотил.

— Это не наше дело, — решительно заявил старший, вихрастый, рыжий мальчик Нил.

— На нас всё валят, — плаксиво сказал младший, такой же вихрастый, но белоголовый Илья.

Миньчуков сладко улыбнулся, покачал головой, и сказал:

— А вы лучше признайтесь чистосердечно.

— Не в чем, — грубо сказал Нил.

— Не в чем? А пятьдесят пять копеек кто вам дал за работу, а?

И видя по минутному замешательству мальчишек, что они виноваты, Миньчуков сказал Вершиной:

— Да уж видно, что они.

Мальчики снова стали запираться. Их отвели в чулан, — сечь. Не стерпевши боли, они повинились; но их секли, пока они не сказали, что подкупил Черепнин. Мальчишек отдали отцу, а исправник сказал Вершиной:

— Ну вот, мы их наказали, т(о) е(сть) отец их наказал, а вы знаете, кто это вам сделал.

— Я этого Черепнину не спущу, — говорила Вершина, — я на него в суд подам.

— Не советую, Наталья Афанасьевна, — кротко сказал Миньчуков, — лучше оставьте это.

— Как это, спускать таким негодяям? Да ни за что! — воскликнула Вершина.

— Главное, улик никаких, — спокойно сказал исправник.

— Как никаких, коли сами мальчишки признались?

— Мало ли что признались, а перед судьей отопрутся, — там ведь их пороть не станут.

— Как же отопрутся, городовые — свидетели, — сказала Вершина уже не так уверенно.

— Какие там свидетели! Коли шкуру драть с человека станут, так он во всем признается, чего и не было. Они, конечно, мерзавцы, им и досталось, ну, а судом с них ничего не возьмете.

Миньчуков сладко улыбался, и спокойно посматривал на Вершину.

Вершина ушла от исправника очень недовольная, но, подумав, согласилась, что Черепнина обвинять трудно, и что из этого может выйти только лишняя огласка и срам.

В четверг Передонов отправился к предводителю дворянства.

Предводителев дом напоминал поместительную дачу где-нибудь в Павловске или в Царском Селе, дачу, вполне пригодную и для зимнего житья. Обстановка была холодная и строгая. Не била в глаза роскошь, но новизна многих вещей казалась преувеличенно-излишнею.

Александр Михайлович Верига ждал Передонова в кабинете. Он сделал так, как будто торопится идти навстречу к гостю, и только случайно не успел встретить его раньше.

Верига держался необычайно-прямо, даже и для отставного кавалериста. Говорили, что он носит корсет. Лицо, гладко выбритое, было однообразно румяно, как бы подкрашено. Голова гладко острижена, под самую низкостригущую машинку, — прием, удобный для смягчения плеши. Глаза серые, любезные и холодные. В обращении он был со всеми любезен, во взглядах решителен и строг. Во всех движениях чувствовалась хорошая военная выправка, и замашки будущего губернатора иногда проглядывали.

Передонов объяснял ему, сидя против него, у дубового резного письменного стола:

— Вот обо мне всякие слухи ходят, так я, как дворянин, обращаюсь к вам. Про меня всякий вздор говорят, ваше превосходительство, чего и не было.

— Я ничего не слышал, — отвечал Верига, и выжидательно и любезно улыбаясь, упирал в Передонова серые внимательные глаза.

Передонов упорно смотрел в угол, и говорил:

— Социалистом я никогда не был, а что там иной раз бывало скажешь лишнее, так ведь это в молодые годы кто не кипятится. А теперь я ничего такого не думаю.

— Так вы-таки были большим либералом? — с любезной улыбкой спросил Верига. — Конституции желали, не правда ли? Все мы в молодости желали конституции. Не угодно ли?

Верига подвинул Передонову ящик с сигарами. Передонов побоялся взять, и отказался; Верига закурил.

— Конечно, ваше превосходительство, — признался Передонов, — в университете и я, но только я и тогда хотел не такой конституции, как Другие.

— А именно? — с оттенком приближающегося неудовольствия в голосе спросил Верига.

— А чтоб была конституция, но только без парламента, — объяснил Передонов, — а то в парламентах только дерутся.

Веригины серые глаза засветились тихим восторгом.

— Конституция без парламента! — мечтательно сказал он.

— Это, знаете ли, практично.

— Но и это давно было, — сказал Передонов, — а теперь я ничего.

И он с надеждой посмотрел на Веригу. Верига выпустил изо рта тоненькую струйку дыма, помолчал, и сказал медленно:

— Вот вы — педагог, а мне приходится по моему положению в уезде, иметь дело со школами. С вашей точки зрения вы каким школам изволите отдавать предпочтение: церковно ли приходским, или этим, так называемым земским?

Верига отряхнул пепел с сигары, и прямо уставился в Передонова любезным, но слишком внимательным взором. Передонов нахмурился, глянул по углам, и сказал:

— Земские школы надо подтянуть.