Последний барьер - Дрипе Андрей Янович (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью .txt) 📗
Минуло полчаса, час. Ребята приходят, уходят, разговаривают между собой, но никому из них нет дела до Жука.
В этой же позе застает его и Киршкалн. Взглянув на лежащего ничком Зумента, он подзывает Калейса.
- Ну как? - вполголоса спрашивает воспитатель.
- Нормально. Переживает, конечно.
В коридоре загудел сигнал на вечернее построение.
- Ладно, не будем его сейчас трогать. Пускай отлежится! - подумав, решает Киршкалн.
Воспитанники выстраиваются по отделениям на "проспекте Озолниека" широкой дорожке, что тянется вдоль жилого корпуса. Председатели советов их видно по ромбам, вышитым серебряным галуном на нарукавных повязках стоят на правом фланге своих отделений. На черный строй льет свет мощный прожектор. В центре, у цветочной клумбы, стоят воспитатели. Тут же и начальник колонии Озолниек.
Дежурный командир сегодня Калейс. Он готовится к рапорту.
- Равняйсь!
Колонисты выпячивают грудь вперед, головы поворачиваются направо. По строю пробегает легкий шорох задевающих друг дружку рукавов. Сотни рук в этот миг соприкасаются, ощущая друг друга, сотни ног в грубых башмаках коротко шаркают по асфальту, подравнивая линию носков.
- Смир-рно!
Резкий поворот головы. Тишина. В груди трепет задержанного дыхания. Строй замер, превратясь в едипое целое, наделенное единой силой и волей. Быть может, силой и волей того человека с капитанскими погонами на плечах, который, подобно своим воспитанникам, замер по стойке "смирно" перед их строем.
- Равнение на середину!
Легким, чуть враскачку шагом дежурный командир Калейс с правого фланга направляется к центру.
И по тому, как он сейчас идет, и по выражению его лица видна ощущаемая им радость власти - в этот мпг все подчинены только его команде. Даже воспитатели, даже сам начальник.колонии! И все это видят п могут оценить. Калейс проходит мимо своего воспитателя, на этот раз не обращая на него никакого внимания. Взгляд устремлен вперед, на Озолниека, который ждет его - Калейса! По мере приближения к начальнику шаг обретает твердость, исчезают вихляние и шик бывшего рижского сорвиголовы, которые в начале пути еще были заметны. Громко припечатаны к асфальту последние три шага, щелкнули каблуки.
Воспитанник стоит, чуть отклонив назад голову, чтобы легче было заглянуть в лицо начальника.
- Разрешите доложить!
Рука Озолниека вскидывается к фуражке, золотисто вспыхивает в свете прожектора погон на правом плече.
- Докладывай!
Калейс внятной скороговоркой сообщает количество находящихся в строю воспитанников, перечисляет неявившжхся и докладывает, где они.
- Доложил дежурный воспитанник Калейс! - заканчивает он.
- Вольно! - Рука Озолниека отдергивается от козырька.
- Вольно! - командует Калейс, и шеренга оживает: вздохи, шорох курток, шарканье переступивших на месте ног.
Дежурный воспитатель раскрывает конкурсный; журнал и зачитывает замечания, сделанные за минувший день.
Киршкалн слушает и в то же время не перестает любоваться Озолниеком.
Рапорт бывает ежедневно, но в отсутствие начальника его принимает кто-нибудь другой, И уже все не так: серо, вяло, нет этого безукоризненного равнения, нет столь безмолвной тишины.
Озолниек неторопливым, беззвучным шагом обходит строй, присматриваясь к лицам воспитанников, оглядывая их одежду. Высокий, осанистый, в левой руке зажаты черные кожаные перчатки. Военная форма ему к лицу, он как бы в нее влит. Фуражка, по бокам обжатая чуть книзу, сделана как будто специально для его головы. Выбившиеся из-под фуражки черные с проседью волосы за ушами свились в упругие колечки. Его лицо, худое и жесткое, может быть как репреклонно строгим, так и повеселеть от сердечнейшего смеха; ему свойственны гордая независимость кавказца и упрямая бесшабашность донского казака, Родители воспитанников нередко принимают его за грузина. Киршкалну он всегда напо.минает старых латышских стрелков, и почему-то ему кажется: именно такие, как Озолниек, побили немцев в боях на острове смерти и офицерские полки Дроздова в российских степях.
Для колонистов Озолниек - живая легенда. Недаром несколько лет назад, при заливке асфальтом первой дорожки в колонии, ребята тайком вдавили в незастывшую массу камешки, выведя ими надпись:
"Проспект Озолниека".
Некоторые сотрудники утверждают, что секрет обаяния начальника кроется лишь в его выправке и громовом басе. Верно, конечно, когда начальник разговаривает у проходной, его бас слышен у жилых корпусов, а если поднимет голос, то и на всей территории колонии. Когда он хохочет, кажется, будто по стальному швеллеру катятся двухпудовые гири. За свой могучий голос Озолниек заслужил кличку Бас. Но произносят эту кличку даже с большим уважением, нежели иное официально присвоенное почетное звание.
Киршкалну приходит на память, как его однажды кто-то спросил: "Каким образом ему все так ловко удается?" - "Личность, друг мой, личность. К тому же Баса сам черт подзуживает", - ответил Киршкалн.
"Но в значительной мере это еще и поза", - возразили ему. "Что же тут плохого? Он умеет стать в позу. Попробуй-ка ты, представляю, как это будет смешно!" - "Копнуть поглубже, наверно, и он тоже не без греха", - не унимался спорщик. Тогда Киршкалн поглядел на собеседника и сказал: "А ты? Кристально чистые люди существуют лишь в поздравительных речах и некрологах. Озолниек - прирожденный педагог; они, на мой взгляд, так же редки, как и выдающиеся музыканты или художники. Им отдельные недостатки нипочем, а вот мы свои должны прятать поглубже".
Педагогический талант в нем счастливо сочетался с привлекательной внешностью, неисчерпаемой энергией и веселой готовностью пойти на риск. Не зря же Киршкалн сказал: "Баса черт подзуживает".
Дежурный воспитатель, зачитывая замечания, за которые полагаются "наряды вне очереди", называет Бамбана.
- "Воспитанник Бамбан не работал на уроке и выражался нецензурными словами". Записала учительница Калме.
- Что! - взвивается Озолниек и, отыскав глазами Бамбана, приказывает: Выйти из строя!
Выкрик отдается эхом среди зданий, Киршкалн даже вздрагивает и, вытянувшись, чуть не делает шаг вперед.
- Ты посмел грубить учительнице Калме?! - Озолниек подходит вплотную к Бамбану. - Ты недостоин ей туфли подносить?!
- А чего она... - бормочет Бамбан, моргая и пытаясь придать выражение виноватости своему лицу, напоминающему мордочку грызуна.
- Марш в дисциплинарный изолятор!
Бамбан раскрывает рот, чтобы что-то сказать, но вовремя спохватывается и убегает, а дежурный контролер деловито направляется вслед за ним. Теперь, сбавив тон, Озолниек обращается к остальным:
- Учительница Калме всю свою жизнь положила на то, чтобы учить вас и воспитывать и, если ктото смеет ей хамить, позор ложится на всех. Она замечаниями не разбрасывается и, если уж написала, то Бамбан заслужил его стократно... Продолжай, - поворачивается он к дежурному.
Видно, что ребятам и в самом деле стыдно за своего.
По окончании линейки Киршкалн подходит кОзолниеку.
- У меня просьба. Надо бы как-нибудь съездить в Ригу к матери Межулиса. Она не отвечает на мои письма и не приезжает сама, а с парнем неладно.
БЫТЬ может, удалось бы разузнать что-либо полезное.
Заодно надо навестить кое-кого из бывших воспитанников. Конечно, со временем туговато, но...
- Съезди, обязательно съезди! - сразу соглашается начальник. - Все подладим так, чтобы смог поехать. Послушай-ка! - неожиданно вспоминает он о чем-то. - Если не очень спешишь, загляни ко мне.
Стукнула мне тут в голову одна мыслишка, хочу пороветоваться.
Киршкалн собирался идти в отделение, но раз у начальника новая "мыслишка", то надо заглянуть, разумеется, он мог бы ею поделиться и завтра, но Озолниек как-то не улавливает разницы между понятиями "день" и "ночь", "рабочее время" и "свободное время". А "мыслишки" возникают у него часто.
