Отреченные гимны - Евсеев Борис Тимофеевич (читать книги .TXT) 📗

- Нелепин я.

Старик на имя не прореагировал, втянул в себя еще воздуху, смачно разлепил проблескивавший даже и сквозь ватную бороду красный рот, сказал укоризненно:

- Много вас тут Нелепиных ходит. - Потом немного помолчал, пожевал ртом тишину, исподтишка, но внимательно оглядывая прилипшего к двери длинного, худого, но, как с удовольствием старик отметил, сильного и, несмотря на худобу и вышину, складного посетителя. Наконец, как бы про себя, раздумчиво и недоверчиво высказался: - Ишь ты, борода-то с рыжинкой, - Старик смолк и теперь уже, не отрываясь, смотрел на непрошеного, мнущего ногами гостя: - И росту подходящего, это не отнять. Только худ больно. И глаза вроде те. Или не те? Как фонарь-то зовется? - старик неожиданно и резко оторвал лапищу от конторки, мотнул ею в сторону лестницы.

- "Мертвая голова", - чуть громче, но все так же хрипло, чувствуя странную неловкость и зарождающееся раздражение, которое во многих случаях жизни переходило в безудержный и сейчас явно неуместный гнев, ответил Нелепин.

- Так... Знаешь! А как основателя дома, пока капиталов не нажил, звали?

- Тимошка-подбери-губу.

- Верно... - старик диковато, быстро и, как в неверном двойном свете Василию Всеволодовичу показалось, по-разбойничьи, зыркнул по сторонам.

- Мне, собственно, - стараясь говорить гордо, укреплял и никак не мог укрепить голос вошедший, - ничего не надо. Я давно отказался от мысли получить дом обратно... - он запнулся, уразумев, что объясняет все это не имеющему никакой власти над домами, вряд ли даже и грамотному человеку. - А вы, прошу прощенья, откуда про дом знаете?

- Приехал, значит... - не отвечая на вопрос, протянул старик. - Чего ж ехал так долго? Чего? - вдруг озлясь, стал въедаться он в Нелепина. Добра-то, вишь, и не осталось! Только и есть что дом. Да и в дому не все ладно. Оно, конешно, когда хозяина нет - хорошего не жди. Хоть и стоит дом и простоит сколько ему еще надо. А так - ничего нету... Хотя вру, вру! старик блеснул продолговатым лошадиным глазом. - Вот я тебе щас вещицу покажу одну... Щас!

Сильно косолапя, но и весьма проворно старик выбежал из-за конторки, метнулся к лестнице. Под лестницей была небольшая решетка, за нею дверь. Ловко отомкнув решетку, старик в темном проеме двери сгинул.

"Уходить надо, - с тоской и раздраженьем подумалось Нелепину. - Чудит старик. А может - выпивши... От кого-то про фонарь слышал. Может, со скуки в журнале "Чудеса и приключения" вычитал. Сейчас начнет байки травить".

- Вот она, вещица! - старик выклубился с пылью из-под лестницы, но пошел не к Нелепину, а опять к себе за конторку. В руках он держал остро сверкнувший, без единой пылинки на лезвии кинжал. Старик положил кинжал на конторку (при этом острие кинжала воткнулось в нижнюю ограничительную перекладину) и, задрав голову, как-то по-козлиному, мягко-терпеливо стал манить Нелепина:

- Иди... Иди... Узнаешь?

- Прапрадедов, из ханства Эриванского, мастер Грант. Армянские кинжалы, они ведь от дагестанских отличались: лезвие шире и длиннее.

- Верно, - сразу как-то ослаб и осел старик. - Тогда чего ж... Бери! Твой!

- Не надо мне, - отпихнул Нелепин руку с кинжалом. Он почувствовал: в стариковой руке таится огромная напруга и сила, и даже отступил на шаг. Помедлив, добавил. - Пойду я...

Воротившись к входной двери, Нелепин стал дергать ручку - дверь не поддавалась; разнервничавшись, он стал толкать ее от себя, даже пнул ногой.

- Да стой ты... стой! - старик уронил кинжал на книгу, побежал к двери. - Стой ужо! - он схватил упирающегося гостя медвежьими, поросшими седым легким пушком лапами, потащил назад, к свету. - На... Возьми... Не думай! Ты, вижу я, - думаешь... А не думай! Все - тебе! Мне теперь ведь ничего и не нужно. А добро - есть. Осталось кой-чего! Тут оно, рядом! старик задыхался, держал и не отпускал Нелепина, наконец с силой усадил его на вывернувшийся откуда-то из полумглы табурет. И хоть Нелепин на табурет сразу сел - старик время от времени сверху вниз надавливал на плечи гостя, словно опасаясь, что тот снова засобирается уходить. - Ждал я... Как ждал! Кой-чего и сберег. Немного, конечно, - а оружейный припасец, да еще кой-чего сберег. Палаши, сабельки кривые, турецкие! Работа - загляденье! Не хотел отдавать ни красноперым, ни желтопузым, демкам этим нонешним. Себе взять хотел - было такое! А счас и себе не хочу. На кой оно мне, оружие-то? Кого резать? Хы-ыыа... - рот стариков разодрало влажным и, как показалось Нелепину, все еще плотоядным смехом. - Да и кто я таков? Сторож я. И сторожев сын. Потому тебе и отдам. Хозяину. Да повернись ты к свечке, черт! - сторож-разбойник все так же грубовато-бережно ухватил Нелепина, вместе со стулом развернул к свече. - Нелепинская! Точно! Бороду-то выкрасить можно. А породу не выкрасишь, не... - опять засмеялся старик. - Где ж ты был, хозяин дорогой, где? Небось в коммуняках обретался? А, скажи? Обретался ведь? Ништо! Ништо это, и не переживай! Что они, что нынешние - ништо! Жизнь-то мимо всех их течеть. Ты с себя ярлычок снял, на них переклеил гуляй себе! Их гляди уж и нет, а нелепинская-то порода, вишь - осталась!

Старик продолжал теребить и встряхивать гостя, словно пытался вытрясти из него что-то невидимое, Нелепиным в себе скрываемое. Нелепин - молчал. Прерывать старика не хотелось, хотелось вытянуть ноги и тут же на стуле заснуть, потом, проснувшись, на свежую голову все в доме оглянуть. Голос старого разбойника тонул и выныривал из мглы, было с ним хорошо, не страшно, жизнь стала вдруг обретать простой, доходчивый смысл, безо всяких высот, но крепкий, не рассыпаемый ни временем, ни революциями, ни властью.

- ... Этой-то породе все и отдастся, - снова стал он вслушиваться в стариков голос, - я ведь что? Думал напоследях: пусть никому сабельки не достанутся. Злорадостнел! - сторож с трудом выговорил необычное слово. Никогда не найдут ить! И тут они, сабельки, а шалишь! Хитро упрятаны!

Старик внезапно отлепился от гостя и, все так же по-медвежьи переставляя ноги, побежал в кладовку, под лестницу. Вышел он оттуда, на этот раз не задержавшись, держа в одной руке дымного стекла бутыль, в другой - два яйца.

- Выпьем... Я ведь - существо наземное. Жаба поганая я тут на земле. И худо мне, худо! Ничего за душой нет! И души-то по временам не могу в себе ощупать. Имени свого и то уберечь не смог! Аспиды из нашего учреждения имечко-то у меня и сперли! Раньше у нас всё важняки сидели. Им дела до меня - как до гнилых картох. А нонешние-то, нонешние! Молодые, как ты вот, али даже моложе тебя. В начальство кто их определил - уж и не ведаю! А только какое они начальство, службы не знают, баб без перерыву щупают и, главно дело, к народу понапрасну пристают, шутку шутят. Цельный день одне шуточки: без передыху, без просыпу. Волком взвоешь! Оно и жизнь сразу какой-то глупой кажется: ты ему здрасте, Эраст Михеич, - а он тебе - гавнясте, Ляксандр Сергеич! А какой я ему Сергеич!.. Они-то меня в шутку Китаем и прозвали. А к чему оно - я до сих пор не докумекал. Одно знаю: спор у Эраста Михеича с Карлом Родионычем - не дай Господь тебе и знать его вышел. Спор аж до крику, аж сюды из спальни прабабушки твоей слышно было. А ить стены в дому - не теперешние! Стали они спорить про нашу местность. Эраст кричит: здесь, мол, был Китеж-град, потому местность так и называют. А Родионыч ему: какой такой Китеж? Никакого Китежа тут нет и сроду не обреталось. А кипеж, говорит, был. И еще будет. А лучше, говорит, пусть Китай-город и останется. Потому как народ тут - хуже болванов китайских. Так, споря, они вниз и спустились. Тут Карл Родионыч ко мне на ножках своих кривеньких как подбежит, как заореть на всю учреждению: вот она, - кричит, - рожа чалдонская! Вот она, оли-це-тво-ре-ни-я! Вот он, Китай ваш. Вот ваш Китай Китаич, а никакой не Китеж. Я не я, - кричать, - ежели у себя в округе какой-то Китеж допущу! Так и стал Китаем. Рожа-то у меня и правда чалдонская. А все ж таки обидное для русского человека имя вышло. А уж прилипло! Все, чтоб Карлу Родионычу услужить, по сто раз на день сверху сбегали, кричали: Китай прибыл? Китай здеся? Глупое-то оно глупое, а ежели кажен день звать - и прирастет помаленьку. Свое имечко - хош верь, хош не верь - забывать стал. Китай да Китай... Давай-ка глотнем! - старик достал из-под конторки два чистых стакана...