Я, Есенин Сергей… - Есенин Сергей Александрович (книги читать бесплатно без регистрации полные .txt) 📗
Вскакивает из-за стола и убегает в комнату правления кафе и выносит оттуда мне с надписью «Радуницу» и «Исуса Младенца».
– Вот! Сейчас под руками остальных книг не имею, прости.
К нам подошел огромный, лохматый желтый пес. Есенин отдал ему с тарелки недоеденное мясо и, потрепав по лохматому загривку, улыбнулся:
– Иди отсюда, да смотри – сам не попади на жаркое. Теперь это случается.
Заговорив о деревне, Есенин рассказал, как приезжал к нему из деревни отец.
– Узнав про голодовку в Москве, мой отец решил приехать ко мне с «подарком». Захватил целую баранью тушу, а дорогой ее отобрали. Так и не удалось мне отведать с родины баранинки!
Это был третий этап творчества Есенина.
По возвращении Есенина из заграничных путешествий встречаюсь с ним в 1923 г. в Успенском переулке, в редакции «Красной Нови». Есенин в это время затевает издавать альманах «Россияне». Идут долгие споры с Сергеем Клычковым по поводу издания этого альманаха. Есенин хотел быть единоличным редактором, на что Клычков не соглашался.
– Тогда я уеду в Питер и буду работать с Миколаем, – сказал, улыбаясь, Есенин. Вынул из бокового кармана серой меховой куртки письмо и протянул мне: «Читай».
Письмо это было от поэта Н. Клюева, который жаловался Есенину на свое тяжелое положение, упоминая про гроб, заступ и могилу.
Действительно, Есенин уехал в Ленинград к Н. Клюеву, но издание альманаха там не осуществилось. Недели через три Есенин вернулся из Ленинграда с Клюевым в Москву и выступал с ним на Пречистенке в «Цекубу». Здесь он читал стихи из «Москвы Кабацкой» и «Исповеди хулигана».
Жутким мне показалось выступление Есенина. Был он в обычном своем сером костюме, но с необыкновенным фуляровым шарфом, завязанным большим бантом. Перед чтением стихов сказал вступительное слово. Упоминая о поэме Блока «Двенадцать», принимался несколько раз наливать из графина в стакан воду, пил большими глотками и затягивался папироской. Перед долго ждавшей аудиторией ходил, потирал руки, хмурил брови и держал себя с нарочитой развязностью.
Во время антракта познакомил меня с Н. Клюевым, который был угрюм и молчалив.
Это был последний этап в творчестве Есенина. Но и в нем изредка проглядывала солнечная радость.
Вспоминается «кудрявым и веселым и таким разбойным» Есенин, с пышным букетом цветов в руках впереди шествия писательских организаций, в июне 1924 г., в день 125-летнего юбилея Пушкина, у памятника на Тверском бульваре.
Несколько позднее (17 мая 1924 г.) неожиданная смерть нашего друга, поэта Александра Ширяевца, снова собрала писательскую братию. Я помню, как ошеломила Есенина смерть Ширяевца. Всем, кто вернулся в тот день с Ваганьковского кладбища на «поминки» Ширяевца в «Дом Герцена», не забудется плакавший Есенин, с хрипотцой прочитавший весь ширяевский «Мужикослов». Стихотворение на смерть Ширяевца им было написано для «Красной Нови» несколько дней спустя.
В начале 1925 г. в «Доме Герцена» по приглашению кружка «Перевал» Есенин выступал со своими новыми произведениями. Прочитал он цикл стихов из «Персидских мотивов» и поэму «Анна Снегина», посвященную А. Воронскому. У Есенина на левой руке, по-Пушкински, на большом пальце блестел сердоликовый перстень, в голосе звучала грусть. Особенно сильное впечатление произвели на слушателей «Персидские мотивы».
По окончании чтения молодежь «Перевала» пыталась было открыть обсуждение по поводу прочитанного.
– Не трудитесь, – тихо сказал Есенин. – Ну что вы можете мне сказать? Ваши возражения или советы мне не нужны. Читаю, слежу я за вами, что пишете. Слабо. Один только Наседкин овладел техникой. Многому еще придется вам учиться…
Попрощался и уехал.
21 декабря 1925 г. в 11 час. вечера в «Доме Герцена» я читал свои стихи. Неожиданно вошел расстроенный чем-то, удрученный Есенин. Сел у входа, послушал минут пять, несколько раз пытался что-то сказать. Но пришел один из его товарищей и увез его с собой. Это была последняя встреча с Есениным. Через неделю газеты известили о трагической кончине поэта.
Есенин
Умер Есенин! Это трудно сказать вслух. Это так же трудно сказать, как «нет больше песни… Умерли березовые рощи, вечернее косое солнце, розовая дорожная пыль»…
Пустой коридор одной из «гостиниц для приезжающих». Дверь настежь. За круглым столом посередине милиция составляет протокол, а тут же на полу, прямо против дверей, лежит, вытянув ноги и запрокинув лицо, Сережа Есенин. Уже тускнеющие, но все еще золотые волосы разметались по грязному полу среди сора и растоптанных окурков.
И невозможно осознать до конца, что вот здесь, душной вчерашней ночью, умер поэт. Самый простой, самый настоящий, пришедший в наш табачный дым оттуда, из забытых нами рязанских солнечных полей. Мы затравили его своим чадом и ресторанными скрипками и ничего не могли ему дать взамен его простой правды о свежевспаханном поле, о жеребенке на косогоре у телеграфных столбов. Алкоголь тек в его жилах густой и отравляющей песней.
Но была в этой песне такая ветровая воля, такой полевой простор, что дух захватывало и слезы подступали к горлу…
Сережа Есенин! На загроможденном сугробами многоэтажном дворе положили мы тебя, завернутого в простыню, на мерзлые чухонские дровни. Кто-то сказал возчику: «В мертвецкую Обуховской больницы!» Лошадь тронула с места, и повезли тебя, полуодетого, без шапки в морозную муть по скрипучим улицам равнодушного города.
Умер Есенин. Умерла песня. Еще будут «читать» стихи, еще будут «произносить» их с эстрады, но «петь» уже не станет никто. Новые, машинные ритмы вошли в нашу жизнь, ритмы бодрого, дружного кругового усилия. Одинокий, затерявшийся в полях прохожий, Есенин в последние годы пел только о себе и для себя. Пел, потому что песенный воздух зудил грудь и просился на волю.
Пусть и останется он навсегда в нашей памяти одиноким путником душистой полевой межи, бедный рязанский паренек с голубыми, как его деревенская речка, глазами!
Прощай, Сережа, – песня, сгоревшая на ветру!
Цветок неповторимый
Вот, что я записал в своем дневнике, когда узнал о смерти Сергея Есенина – и вспомнил: передо мной стоит скромный, белокурый мальчик, – до того робкий, что боится даже присесть на край стула, – стоит, молча потупившись, мнет в руках картузок.
Его привел ко мне (помнится в 1911 г.) репетитор моих детей – Владимир Евгеньевич Воскресенский – «вечный студент» Московского ин-та, народник, служивший корректором при типографии Сытина.
«Я к вам поэта привел, – сказал Воскресенский – и показал несколько стихотворений, – это вот он написал – Сергей Есенин!..»
Не помню, какие стихи он принес. Но я сказал поэту несколько сочувственных слов.
А молодой поэт стоял, потупившись, опустив глаза в землю.
Имя Сергея Есенина тогда еще ничего никому не говорило.
Вспоминается вторая встреча, – это было тогда, когда в Москве ставились «временные» памятники поэтам – Кольцову, Никитину, Шевченко.
При открытии памятника Кольцову Сергей Есенин – молодой, задорный, смело читает свое стихотворение, стоя у подножия памятника. И как сейчас вижу его фигуру с поднятой смело головой, слышу его голос, бросающий в толпу новые слова: